«Миги» против «Сейбров» - Пепеляев Евгений Георгиевич - Страница 18

Ему кто-то сказал:

— Не в коллективе, а летят строем.

Бородкин ответил:

— Строй — это же коллектив!

После этого случая летчики долго смеялись и говорили:

— Теперь будем летать не строем, а коллективом. К нам в эскадрилью определили политрука С. Гвоздецкого. Эскадрилья готовила молодых летчиков-сержантов к боевым действиям на самолете И-16. Эскадрильей командовал 32-летний капитан П. Горланов, казавшийся нам уже пожилым человеком. Горланов был старый служака, бывший танкист, очень любил авиацию и всегда стремился организовать полеты.

Политрук Гвоздецкий из донских казаков, набравшийся ума в политическом училище, начал рьяно наводить порядок и дисциплину в эскадрилье. Регулярно проводить политинформации, проводить политзанятия с механиками и летчиками, требовать выполнения распорядка дня, передвижения по аэродрому и гарнизону только строем. Словом, развернул активную деятельность во всех сферах учебы и жизни, запретил даже летчикам послеобеденный отдых, используя свои дисциплинарные права комиссара, равные правам командира эскадрильи.

Чтобы хоть немного сбить с комиссара сверхактивность, я предложил ему запланировать и выполнить полет на учебно-боевом самолете УТИ-4 на групповую слетанность, воздушный бой и пилотаж. Как раз те элементы полета, которые отрабатывали молодые летчики-сержанты в настоящее время. Комиссар наш не только согласился, даже обрадовался этому предложению.

На следующий день, рано утром, погода была хорошая, тепло, безоблачно, безветренно, видимость отличная. Согласно плановой таблице комиссара посадили в переднюю кабину самолета УТИ-4 (двухместный И-16), я сел во вторую, инструкторскую кабину, где, как и в первой кабине, была ручка управления самолетом. Также во второй кабине была ручка уборки и выпуска шасси самолета. В назначенное время взлетели парой. Я — ведущий, на спарке, то есть УТИ-4, с комиссаром, а ведомый — один из летчиков-сержантов на И-16.

После взлета в заданной зоне стали отрабатывать групповую слетанность в плотном строю — развороты, виражи, набор, снижение. Наш комиссар улыбается, показывает ведомому большой палец, словом, ему нравится полет, и он доволен. Я начал выполнять виражи с большим креном — комиссар улыбаться перестал. Далее по плану начали воздушный бой. Самолеты разошлись и сошлись на боевых разворотах, затем виражи, снижения, набор и так далее. Комиссар опустил голову. Я сзади рукой потрогал его и спросил, как самочувствие. Комиссар кисло улыбнулся, изо рта появилась слюна. После учебного воздушного боя ведомый летчик-сержант пошел в свою зону выполнять пилотаж. Я же пилотаж в зоне выполнять не стал, а пошел на посадку.

После полета комиссару помогли выбраться из кабины, сняли с него парашют, положили под крылом самолетный чехол, и он на нем заснул.

Нужно сказать, что после этого полета комиссар эскадрильи С. Гвоздецкий без всяких разговоров и намеков понял, что полет на истребителе — это не только удовольствие, но и тяжелая работа, после которой и перед которой требуется отдых.

Впоследствии, через год после показательного полета, политрук С. Гвоздецкий уехал в школу летчиков, которую успешно окончил, и несколько лет летал в строевых частях.

В начале 1943 года был большой праздник: не помню, была ли то встреча Нового года или праздновали День Рабоче-крестьянской Красной Армии. В то время произошли два знаменательных события.

Первое — то, что вместо суконных головных уборов — «буденовок» — шлемов, как мы их называли, напоминавших по внешнему виду остроконечный боевой шлем русских воинов времен Александра Невского и Дмитрия Донского, ввели в форму солдат и офицеров шапки-ушанки серого цвета, а для полковников и генералов папахи из серого каракуля.

Второе, когда вместо треугольников, кубиков, шпал и ромбов в петлицах ввели погоны — полевые, повседневные и парадные, без просветов и с просветами, с маленькими и большими звездочками для офицеров, с лычками — для солдат и сержантов.

После собрания в гарнизонном клубе я случайно оказался на праздничном застолье, которое проводил по случаю праздника со своими офицерами и отдельными вольнонаемными командир АТБ майор Казанцев. АТБ — это аэродромно-технический батальон, обеспечивавший 300-й истребительный авиаполк. Стол был сервирован по тем временам вполне прилично: на белой скатерти стояли тарелки, лежали дюралевые вилки, скромно поблескивали граненые стаканы, в которые заранее было налито грамм по 100 разбавленного спирта-ректификата, который светился голубым цветом. Голубоватый спирт-денатурат называли тогда «синий платочек», так как одноименная песня была тогда у всех на слуху. В двух или трех алюминиевых мисках находился нарезанный кусочками серый хлеб. Винегрет из овощей заранее был разложен по тарелкам, а рядом с винегретом находился кусочек американской консервированной колбасы, называвшейся «второй фронт». За столом сидели офицеры батальона. Нашлось место и для меня с товарищем. Во главе стола сидел командир АТБ с женой, заместитель по политчасти, начальник штаба. За спиной комбата стоял старшина Бубукин — шустрый и расторопный парень, он же адъютант, он же порученец, он же ординарец, словом, близкий помощник майора.

Когда все уселись за стол, майор Казанцев поднялся и произнес речь, которая выглядела примерно так:

— Дорогие товарищи! Идет большая война — Война Отечественная. Красная Армия под руководством великого Сталина окружила и уничтожила многотысячную группировку немецких войск под Сталинградом… Бубукин, долей в мой стакан… И продолжает громить фашистов, продвигаясь на запад. 300-й авиаполк и наш батальон, находясь на Дальнем Востоке, выполняет боевую задачу, обеспечивая тыл нашего государства и успех боевых действий Красной Армии в борьбе с фашистскими захватчиками. …Бубукин, поставь графин около меня… Дорогие товарищи! Я поздравляю вас с этим замечательным праздником! …Бубукин, я не вижу баяниста!.. Желаю всем вам больших успехов в решении стоящих перед нами задач. Поднимаю бокал за победу Красной Армии над фашизмом. Да здравствует Красная Армия! Да здравствует Коммунистическая партия! Да здравствует наш вождь, любимый товарищ Сталин!