Замок Тэсдея - Пентикост Хью - Страница 29

— А вы знаете, что вас видели? — спросил Питер.

Она посмотрела на него, широко распахнув серые глаза:

— Видели?!

— Один из местных ребят, Майк Миллер, в это время был где-то около тропы со своей девушкой.

— С Молли Донахью?

— Да. Они видели, как вас тащили в горы.

— Но… Боже мой, Питер! Если они…

— Парень пошел рассказать об этом Саутворту только днем. Его заела совесть.

— Но если Майк видел меня, почему же он не пришел на помощь?

— Джордж был вооружен, и, естественно, парочка очень испугалась. Кроме того, они боялись признаться, что встречались ночью, потому что отец Молли устроил бы страшный скандал.

— Невероятно!

— Но так случилось, — сказал Питер.

Линда долго молчала.

— Может, они правы. Думаю, Джордж убил бы их, если бы они попытались отбить меня.

— Они находились достаточно близко, даже видели потное лицо Джорджа, когда он тащил вас за собой, — сказал Питер. — Главное, что они остались живыми и вы — тоже. Если бы они показались, возможно, вы все уже были бы мертвыми.

— Вот так мы все сидим и боимся пошевелиться, потому что тогда за нас придется платить кому-то другому, — стала размышлять вслух Линда. — Мы этим обязаны друг другу?

— Скажите мне, каким образом вы сможете спастись, и я приму за это удар, — сказал Питер.

— Отсюда нет выхода. — Она медленно покачала головой. — Но возможно, просто я слишком труслива, чтобы воспользоваться выходом, даже если бы он нашелся.

— Перестаньте называть себя трусихой, ведь вы не такая, — сказал Питер. — Мы находимся в одной ловушке. Что произошло, когда Джордж притащил вас в замок?

— Я не могла поверить, что он привел меня именно сюда, — сказала Линда. — Я давно знакома с Тэсдеем и Эмили. Несколько их картин я продала в своем магазине. На какой-то момент меня охватила надежда. Я подумала, что этот ненормальный не знает, что здесь живут люди, думала, он наткнется на Тэсдея, и тот займется им. А вместо этого оказалось, что Тэсдей с Эмили уже давно сами превратились в узников. Джордж притащил меня сюда, в кухню, и начался страшный скандал. Кремер разозлился, что он без разрешения спустился в город, и еще больше взбесился, что он притащил оттуда меня. Он прекрасно понимал, что меня начнут искать. Но теперь уже ничего нельзя было сделать. Не отсылать же меня обратно! Кремер долго втолковывал им, какое у них сложилось положение. А потом… потом Эмили сказала, что поищет мне что-нибудь из одежды и поможет мне привести себя в порядок: он тащил меня по камням, и я вся была в грязи и крови. Мне ужасно хотелось пойти с Эмили, чтобы скрыться с глаз этого психопата. Я надеялась, что Эмили скажет мне, что делать.

«Я сам приведу ее в порядок, — сказал Джордж. — Она моя, и я сам о ней позабочусь».

Помню издевательский хохот Кремера. Он сказал что-то вроде «Наш мальчик становится мужчиной».

От страха я чуть не потеряла рассудок. Помню, как умоляла Тэсдея помочь мне. Помню его каменное лицо, на котором был написан отказ.

«Не будьте такой жестокой по отношению к старику, — сказал Кремер. — Стоит ему сделать одно движение, чтобы помочь вам, и его любовнице конец».

Он указал на Бена Мартина, который держал Эмили под прицелом. Джордж ухватил меня снова за кисти, которые давно уже покрылись синяками, и мне ничего не оставалось, как пойти за ним.

Линда судорожно вздохнула:

— Он занял комнату дальше по коридору, который идет от входного холла, увешанного портретами Эмили. Привел меня туда, закрыл и запер дверь, и мы оказались с ним наедине. В комнате была кровать, стул и старенькое бюро. Рядом ванная с умывальником. Если ее как следует обставить, это была бы прелестная комната с замечательным видом на холмы. Джордж усадил меня на кровать, очень осторожно.

«Я принесу тебе помыться, Линда», — сказал он, вышел в ванную и вернулся с полотенцем, смоченным холодной водой.

Даже не знаю, Питер, как вам это объяснить… Почему-то у меня сложилось впечатление, что бесполезно противиться ему, пока не настанет момент бороться за жизнь. Я думала, что все-таки смогу найти какие-то доводы, чтобы он меня не трогал… потому что он был таким мягким, когда я не возражала ему. Он сел рядом со мной на кровать. «Сиди тихо», — сказал он и начал протирать мне лицо мокрым полотенцем. Он… он, представляете, делал это почти нежно. А потом вытер мне плечи и руки и… я ведь была все равно что голая. Потом принялся смывать грязь с моих ног и со ступней, которые были все избиты и кровоточили. И все время говорил со мной так ласково, как с обиженным ребенком. «Вот видишь, я не хочу сделать тебе больно… видишь, я хочу только одного — чтобы мы полюбили друг друга… хочу…»

У меня все еще была абсурдная надежда, что я сумею его уговорить. Я пыталась объяснить ему, как малому ребенку, что сейчас, когда я так перепугана, я не могу чувствовать того, чего он ждет от меня. Он слушал меня, и по его напряженному лицу было видно, что он делает огромные усилия, чтобы сконцентрироваться на моих словах и понять меня. И он продолжал гладить меня, а я изо всех сил сдерживалась, чтобы не закричать. «Нам некуда торопиться», — сказал он. Потом спросил, люблю ли я музыку, и я сказала, что люблю. Мне было все равно, о чем он станет говорить, лишь бы не о своей любви ко мне. Вы не поверите, но он встал, чтобы взять принесенную гитару с бюро, куда он положил ее при входе. Потом сел на стул напротив меня и стал играть и петь — эти старинные баллады вроде «Молли Мэлон» и «Синекрылая бабочка» и Бог знает что еще, — словом, все пел и пел. Он ухаживал за мной, Питер, представляете?! Я подбадривала его и нахваливала, потому что, пока он играл, он не трогал меня. Это продолжалось довольно долго, и все время я понимала, что только оттягиваю страшный момент — и что тогда буду делать, просто не знаю. Наконец он перестал петь и отложил гитару в сторону. Он подошел и сел рядом со мной и снова стал ласково гладить меня своими жуткими руками. «Ты видишь, Линда, я не хочу тебя обижать, — сказал он. — Но я больше не могу ждать, ты можешь это понять или нет?»

И я начала унижаться перед ним, умолять его не трогать меня. Снова и снова я убеждала его в том, что это невозможно, недопустимо! И вдруг я увидела, что глаза у него стали жестокими. Как бы это сказать… В них была не злоба, а… скорее, смертельное разочарование. Не сказав ни слова, он неожиданно встал, вышел из комнаты и запер за собою дверь. Я продолжала сидеть на кровати и вся дрожала от страха… Питер, в чем здесь дело? Почему женщины считают свое тело таким священным, что, если ее возьмут против ее воли, чувствует себя навсегда опустошенной и разбитой?