Кованый сундук - Воинов Александр Исаевич - Страница 4

— Да, — поддержал его Громов. — Если уж случилась такая беда, что мы нашу картинную галерею во-время вывезти не успели, так теперь надо бы сделать все, чтобы и немцы ее не вывезли. Пока нам известно, что картины еще в городе. И, надо полагать, если продвижение наших войск будет стремительным, вряд ли в панике немцы о них вспомнят.

Ястребов взглянул на часы, сморщил лоб и поднялся.

— Так, так… Могу вам сказать, товарищи, только одно: сделаем все, что в наших силах, и даже свыше сил. Дивизия будет действовать по плану командования… Естественно, что и в наших интересах освободить город как можно скорее… Так что будем надеяться… А сейчас отдыхайте. Боюсь только, что ночь будет несколько шумной…

Громов и Иванов поднялись с места. Сергушкин проводил их в соседний блиндаж.

Едва они вышли, как дверь снова хлопнула и по ступенькам вниз быстро сошел начальник особого отдела дивизии майор Воронцов. Его круглое, румяное от мороза лицо казалось взволнованным. Он остановился посредине блиндажа и несколько мгновений глядел куда-то в угол, щуря глаза от яркого света. Руки его были глубоко засунуты в карманы полушубка. На ремне висел пистолет в новой светложелтой кобуре.

Стремянной подвинул табуретку:

— Садись, товарищ Воронцов!

Воронцов досадливо махнул рукой, снял шапку и сел.

— Вот что, товарищи, — сказал он, смотря то на Ястребова, то на Стремянного, — час назад линию фронта перешел один наш подпольщик, Никифоров. Когда он приближался к нашим позициям, немцы его обстреляли и смертельно ранили… Он умер, но я успел с ним поговорить. Он сообщил, что вчера ночью гестапо арестовало в городе пятерых товарищей. Видно, какая-то сволочь их предала.

Ястребов хмуро смотрел на Воронцова из-под своих кустистых бровей.

— И никаких подробностей? Никаких подозрений? — быстро спросил он.

— Никаких… Кто предал, так и не установлено.

Стремянной порывисто встал:

— Но хоть какие-нибудь данные у Никифорова были?

Воронцов развел руками:

— Нет. Он не мог сказать ничего определенного, но считает, что провал наших людей — это результат чьей-то чрезмерной доверчивости…

— Значит, предатель проник извне? — спросил Ястребов.

— Думаю, что так, — согласился Воронцов. — Кто-то был подослан… Очевидно, опытный шпион. Сумел втереться в доверие.

Все трое помолчали.

Стремянной мотнул головой и сжал кулаки:

— Эх, погибли ребята!.. А ведь всего несколько дней им осталось продержаться!.. Всего три-четыре дня!..

— Да, еще бы дня три, — согласился Воронцов. — Но пять человек — это еще не все. Основная организация сохранилась… — Он встал. — Впрочем, придем в город, разберемся. Обязательно разберемся!..

Он засунул руку за борт полушубка и вынул из него небольшой помятый конверт.

— А вот это Никифоров просил передать Громову или Иванову. Здесь сообщения от подпольщиков. Много полезного. Но Никифоров пробирался к нам дней десять — кое-что могло устареть…

Ястребов взял конверт и, поднеся его ближе к лампочке, стал внимательно рассматривать. Потом вызвал Сергушкина и приказал ему отнести пакет Громову.

Воронцов встал, надел шапку и быстро вышел.

Когда командир дивизии и начальник штаба остались наедине, Ястребов вновь разложил карту на столе и стал отдавать последние распоряжения…

Времени оставалось немного. Из штаба армии уже был получен боевой приказ ровно в 6.00 начать артподготовку и в 6.40 перейти в наступление.

В блиндаже то и дело гудели телефоны. Ястребов говорил с командирами полков, называя номера квадратов, на которые надо обратить внимание артиллеристам, кого-то ругал, кого-то хвалил, кому-то делал строгие внушения…

Так прошла вся ночь. Ровно в шесть ноль-ноль ударил первый залп из десятков орудий.

События развивались стремительнее, чем ожидал сам Ястребов. Хорошо пристрелянная артиллерия в первые же минуты подавила огневые точки врага, разрушила блиндажи и укрытия, в которых прятались минометчики, нарушила всю систему связи между отдельными подразделениями. Гитлеровцы, застигнутые врасплох, пытались отстреливаться, но интенсивный огонь дивизионной, армейской и фронтовой артиллерии не давал им поднять головы. А когда «катюши», скрытые в кустах тальника, подали свой голос, передний край обороны противника замолчал окончательно.

Минеры быстро сделали свое дело, и первые танки, с хода ломая гусеницами лед, ворвались на правый берег и поползли вверх, взметая снежные вихри и оставляя за собой широкую колею, по которой сразу же двинулась пехота.

Через полчаса солдаты уже вели бой в глубине обороны противника. Они теснили его все дальше от берега, и гитлеровцы стали беспорядочно отступать по шоссе в сторону города О., где находился их штаб и где они надеялись укрепиться.

Но в это время один из танковых батальонов, совершив обходный маневр, проник в тыл отступающих немецких частей. Увидев опасность полного окружения, немцы изменили направление и, не дойдя двадцати километров до города О., резко повернули на запад, стремясь избегнуть дальнейшего преследования…

Гитлеровцы отступали прямо по снежной целине, бросив все, что не может унести с собой человек. На шоссе стояли подбитые автобусы, орудия, минометы, грудами валялись снаряды в футлярах, плетенных из рисовой соломы.

Во вражеских штабах, расположенных в городе О., началась паника. Чемоданы летели в машины, хозяева их почти на ходу вскакивали вслед за ними и на полном газу устремлялись вперед по шоссе, пока по дороге еще можно было проехать. Части, оставленные для прикрытия отступающих войск, быстро занимали позиции вдоль северо-восточной окраины города. Но солдаты уже были деморализованы сообщениями о прорыве фронта и думали не столько об обороне, сколько о спасении собственной жизни.

В десять часов утра на подступах к городу показались первые советские танки, и начался стремительный бой на коротких дистанциях.

Полковник Ястребов установил свой командный пункт среди густого кустарника, на склоне холма, откуда хорошо проглядывались и поле боя и окраинные улицы города.

Рядом с ним на командном пункте находились Иванов и Громов. Вооружась биноклями, они смотрели, как танки, разрывая гусеницами проволочные заграждения, утюжили вражеские окопы, как пехота под прикрытием танков подбиралась все ближе и ближе к городу.

За последние несколько часов Ястребов увидел в председателе горсовета нечто новое. Ему понравилось, что Иванов и здесь, под артиллерийским огнем, остается таким же невозмутимо спокойным, каким был в жарко натопленном блиндаже под тремя накатами толстых бревен.

А в это время Иванов, не отрываясь от бинокля, пристально рассматривал далекие дома, башни, остатку взорванного железнодорожного моста. Приближался час, когда они с Громовым войдут в город, где им предстоит много и трудно поработать. Он думал о том, как накормить, одеть, снабдить дровами всех этих людей, которые ждут их и которые столько вытерпели за это время. Ведь что там ни говори, дивизия Ястребова сделает свое дело и двинется дальше. А они останутся…

Глава четвертая. Возвращение

Ровно в два часа дня, или, говоря языком военной сводки, в четырнадцать ноль-ноль, город был полностью освобожден от противника. На окраине утихли последние выстрелы, и полковник Ястребов, расположившись в небольшом, сравнительно хорошо сохранившемся особняке на центральной улице, докладывал по телефону командующему армией, что приказ дивизией выполнен. Город освобожден.

Довольно было самого беглого взгляда, чтобы увидеть, какой огромный урон нанесли гитлеровцы городу. Самые лучшие дома они уничтожили — взорвали или сожгли. Белое здание городского театра, когда-то ярко освещенное по вечерам, чернело впадинами окон, за которыми виднелись груды обгорелого кирпича и причудливо изогнувшихся ржавых балок; большой, в два пролета, железнодорожный мост, подорванный в центре взрывчаткой, опрокинулся в реку, и издали казалось, что два огромных животных с круглыми слоновыми спинами, упершись в каменные устои задними ногами, опустили передние в воду — пьют, пьют и никак не могут напиться. На холме, возвышаясь над городом, темнел огромный разрушенный элеватор, похожий на старинную крепость после жестокого штурма. Взорвано было и старое здание вокзала, и напоминающая каменную туру красная кирпичная водокачка, и городская электростанция. Тяжелой потерей для города было также исчезновение лучших картин из городского музея. Когда Иванов узнал, что до вчерашнего вечера картины еще были в городе, он крякнул от досады и даже как-то потемнел лицом.