Цивилизация статуса (сборник) - Шекли Роберт - Страница 125

Сегодня вечером нам повезло! Уже в сумерках Вольфинг выследил оленя. Мы дружно бросали в него камни и каким-то невероятным образом ухитрились сломать ему правую переднюю ногу, а потом забили до смерти палками. Разжигая костер, мы уже едва сдерживали себя — до сих пор мы и не представляли, насколько изголодались. Мы обжаривали мясо прямо в жарко горевшем огне, хотя это наихудший способ его приготовления, и пожирали практически сырым.

Я никак не рассчитывал, что на такой высоте может встретиться город. Но тем не менее он нам встретился. Несколько часов, лежа на высоком выступе, мы наблюдали за тем, что там происходит. Однако не было заметно ни людей, ни машин на улицах. Вообще ничего. Точнее, почти ничего. Вольфинг сказал, что видит на улицах полчища крыс. Над городом кружили стаи ворон, чуть выше парили стервятники, высматривая, чем бы поживиться.

По поводу этого города у нас возникли серьезные разногласия. Грандинанг и все женщины мечтали заняться грабежами — ведь в городских домах всегда есть кладовые, где может найтись еда, не говоря уж о золоте, драгоценностях и прочем добре. Мне тоже хотелось побывать в этом городе — из любопытства. Но Дерних и Вольфинг, в кои-то веки объединившись, решительно выступили против всех остальных. Дерних утверждает, что все города прокляты, что там мы не найдем ничего, кроме смертей и болезней. Вольфинг говорит, что сейчас нам все равно не под силу унести большую добычу и что мы еще вернемся сюда после Общего Сбора и тогда уж унесем как можно больше.

В общем-то неважно, у кого аргументы оказались более убедительными. Если уж Дерних и Вольфинг решили действовать заодно, остальные, конечно же, поступят так, как скажут они.

Еще четыре ночевки остались позади. Жаль все-таки, что мы не ограбили тот город — теперь-то мы идем по голым камням. Мы поднялись уже выше зоны лесов и продолжаем подъем. Изредка еще попадаются кустарники, а вот животных здесь практически нет.

Ланея больше со мной не разговаривает. И спит тоже в сторонке. Она откровенно презирает меня за то, что я веду летопись, и мечтает стать женой воина. Она не сводит глаз с Дерниха, и этот взгляд выдает ее с головой. Дерних делает вид, что ничего не замечает — чтобы не уронить своего достоинства: он ведь вождь нашего клана. Но другие-то все видят и смеются надо мной. Просто не знаю, как быть!

К чему притворяться? Зачем отрицать, что все мы друг друга ненавидим? Но существует еще и некая семейная, клановая ненависть по отношению к другим кланам, которая совершенно не сравнима с нашим враждебным отношением друг к другу. И представить себе невозможно, какими все мы были до этого Праздника! А может быть, следует воспринимать это иначе? Может быть, вся наша прошлая жизнь не имеет более никакого смысла для нас теперешних?

Мы стали свидетелями настоящего чуда. В тот день силы наши уже подходили к концу, и Дерних объявил привал и разжег костер. Элиаминг стал громко возносить молитву предкам, а мы сопровождали его пение ритмичными хлопками. Глаза Элиаминга горели священным огнем, и его танец вокруг костра отличался такой мощью и грацией, что мы просто диву давались: такого мы не видели никогда!

Нам очень повезло. Дерних говорит, что далеко не у всех кланов есть свой собственный жрец, которому его знания и искусство даны от рождения.

Элиаминг продолжал петь, а мы танцевали с ним вместе, не чувствуя более усталости. Где-то перед рассветом божественное прикосновение повергло Сару на землю; она извивалась и чуть не откусила себе язык, но мы успели разжать ей зубы и вставить между ними палку. А потом продолжали танцевать, ибо вера наша была крепка.

И боги предков ответили на нашу мольбу, послав нам медведя. Сперва мы приняли его за призрак — медведям нечего делать в горах, да еще на такой высоте. Но Элиаминг, уверенный, что это настоящий зверь, повел нас на охоту.

Убить медведя оказалось нелегко! Боги позволили нам загнать его в небольшую лощину — безусловно, нам удалось это сделать только благодаря их помощи, потому что медведи никогда не дадут так просто загнать себя в ловушку. Мы принялись бросать в зверя камни, но на него это особого впечатления не произвело, а в нас уже возбуждение пересилило голод.

И мы дружно посмотрели на самых сильных наших мужчин — Дерниха и Вольфинга. И они тоже посмотрели друг на друга. Они всегда друг друга недолюбливали — оба были прирожденными вождями, но вождем нашего клана мог быть только один. И вот сейчас они решили забыть о разногласиях и взаимной враждебности во имя нашего общего благополучия, а также потому, что боги смотрели на нас, желая узнать, как же мы поступим с их милостивым даром. Дерних и Вольфинг взяли копья и вышли вперед.

А мы все продолжали бросать в медведя камни, стараясь сбить его с толку. Охотники с копьями зашли с тыла. (Собственно, настоящих копий у нас не было — всего лишь длинные палки с заостренными и закаленными в костре концами.) Медведь встал на задние лапы; его маленькие глазки блеснули красным светом. Покачав головой из стороны в сторону, он вдруг бросился куда-то вбок и подмял под себя Дерниха.

Потом все произошло очень быстро. Элиаминг испустил такой вопль, что даже медведь застыл как вкопанный и выпустил Дерниха. Тот быстро закрепил свое копье среди камней, а Вольфинг, про которого некоторые из нас думали, что в такой момент он может предать Дерниха, напал на медведя с фланга и вонзил свое копье глубоко в его тело — прямо под ребра.

Медведь снова бросился на Дерниха, но уже не так свирепо, ибо Элиаминг продолжал громко взывать к богам, и Дерних недрогнувшей рукой, прицелясь, вонзил копье медведю прямо в глотку и быстро откатился в сторону, стараясь увернуться от страшных когтей. В итоге он отделался всего лишь глубокой царапиной через весь бок — от плеча до бедра, — что было не так уж и плохо: подобный шрам впоследствии гарантировал ему уважение соплеменников.

И тут весь наш пыл вдруг угас; мы молча смотрели, как медведь бьется в предсмертных судорогах, скребет когтями землю и исходит кровью.

Элиаминг от невероятного напряжения потерял сознание. Он заплатил страшную цену за наше спасение, и мы никогда этого не забудем!

Всю ночь мы пировали, до отвала наедаясь медвежьим мясом и салом и стараясь набраться сил. Мы пели наши старые песни, которые передаются у нас из поколения в поколение с начала времен. Запевала Мариска. У нее голосок звенит, как вода в ручейке. А потом все попросили меня снова рассказать, как был убит этот медведь. Таков наш обычай.

Я сперва для порядка отнекивался и, надо сказать, не так уж притворялся — мне тяжело было об этом вспоминать. Но в конце концов я неохотно поднялся, и Грандинанг обвязал мне голову какой-то тряпкой, видимо, заменявшей поэтический венок. Встав перед костром, я поведал им о том, что они только что совершили, описывая их героическое поведение на охоте как настоящий подвиг, ибо именно таковы требования к рассказчику, мастеру своего дела. Через какое-то время мне удалось преодолеть свою скованность, и я даже сумел с помощью пантомимы изобразить все то, что делали герои моего повествования. Я не слишком высокого мнения о разыгранном мною спектакле, но остальные были, похоже, вполне довольны. И сам Дерних сказал мне, что все рассказано отлично и с большим чувством.

В ту ночь Ланея легла со мной — впервые за много ночей, — а потом положила мою голову к себе на колени, стала пальцами нежно разглаживать морщины на моем лице, причесывать мне волосы и сказала, что всегда будет любить меня.

Мне казалось, я грежу, так хорошо было той ночью. А утром мы снова двинулись в поход, тяжело нагруженные медвежатиной, и Ланея вновь стала холодна и неприступна. Казалось, она уже сожалеет о том, что проявила слабость, как-то продемонстрировав мне свою любовь.

Пришлось потерять целый день. Грандинанг вывихнул лодыжку, а нести и его, и медвежатину мы не могли. Грандинанг проявил исключительную глупость! Но шут он, безусловно, очень хороший. Может развеселить любого, а это нам в сложившихся обстоятельствах совершенно необходимо.