Цивилизация статуса (сборник) - Шекли Роберт - Страница 118

Ланея зовет меня ужинать. Омерзительная мысль вдруг пришла мне в голову: да, для меня она еду готовит, но что ест она сама? Может быть — меня?

Нет, это несправедливо! И с моей стороны просто нечестно по отношению к Ланее! Но все же за стол я сажусь с определенной долей осторожности и… понимания.

Ланея прекрасна. Она любит меня. Это как бы некая компенсация за постепенное стирание во мне человеческих черт.

Мы с ней точно играем прелестный спектакль в домашнем интерьере. Вот Ланея приносит мне завтрак; она быстрой, легкой походкой входит в спальню, на ней развевающийся воздушный пеньюар. Я пью теплый и не очень крепкий стимулирующий напиток — примерно той же крепости, что и кофе. Я единственный на Калдоре, кто это пьет. Однако такие маленькие привычки помогают мне не забывать, кто я.

Потом я делаю записи в дневнике, вожусь со слайдами и аудиокассетами. После ленча хожу на прогулку. Обычно мой путь лежит в противоположную от города сторону, в поля, заросшие жесткой травой и кустарником. Я беру с собой флейту, которую сделал для меня Вольфинг. Тона у нее не слишком чистые, но мне все равно; мои собственные «тона» тоже не больно чисты.

В нескольких милях от моего дома есть холм под названием Нмасси. Обычно я взбираюсь на его вершину и подолгу сижу там в полном одиночестве. Играю на флейте, глядя на раскинувшуюся передо мной долину, и глаза мои отдыхают. Я играю «Когда ты вдали от дома», «Амаполу», «Слетать в Рио» и другие песенки, давным-давно позабытые даже на Земле. Здесь эти песни звучат особенно странно. Отдельные нотки представляются мне чем-то вроде миниатюрных завоевателей, смело вылетающих из флейты и исчезающих в просторах Калдора. Играя, я чувствую себя землянином. А вот ночью, в объятиях Ланеи, я вообще не знаю, кто я такой.

Во всяком случае, явно не калдорианец. Но и не совсем человек.

Может, я оборотень?

Ланея, благодаря какой-то внутренней мудрости, отлично понимает, кто я и что я такое. Порой она обнимает меня так крепко, точно я вот-вот улечу от нее в просторы космоса. Или берет мое лицо обеими руками, заглядывает мне в глаза и издает какое-то тихое воркование. А иногда просто крепко-крепко сжимает мне руку.

Не думаю, что за мной когда-нибудь прилетят с Земли. Видно, мне суждено остаток жизни провести на этой планете. И если рай или ад вообще существуют, то, интересно, где я окажусь — в калдорианском раю или в аду? А может, здесь есть и лимб — для тех, кто утратил свои корни или отбился от стаи? Да так к другой стае и не прибился…

А впрочем, жаловаться-то мне на самом деле и не на что!

Женившись — или будучи взятым замуж? — я, естественно, не сумел избежать трудностей в общении с новыми родственниками. Я бы не удивился, узнав, что подобные проблемы являются универсальными для всей Вселенной. Хотя на Калдоре они, правда, не совсем обычны: дело в том, что родители Ланеи меняются каждую неделю!

И я, таким образом, насчитал уже три «набора» ее родителей.

Их поведение по отношению ко мне, впрочем, достаточно сходно, чтобы считать это немыслимое количество «родителей» чем-то единым.

И тем не менее, их (пока что!) «набралось» уже три пары.

Я спрашивал Ланею об этом. Она находит мои вопросы смешными и странными. Она смеется — а смех у нее очаровательный — и говорит:

— А как же вы на своей Земле умудряетесь обходиться?

— Нам хватает одного отца и одной матери, — отвечаю я. — Разумеется, в далеком прошлом у различных народов Земли имелись различные варианты семей — так называемые большие семьи, например; существовал также обычай передавать детей на воспитание дяде или тете…

— Зачем же такие сложности? — удивляется она. — Почему с самого начала не использовать всю родительскую группу?

— Не знаю, — говорю я. — Так уж сложилось. (Как быстро я перешел к обороне и всего лишь оправдываю земные традиции!)

— А у нас, — говорит она, — при исполнении столь жизненно важных функций всегда используется кооперация. Знаешь, у нас даже поговорка есть: чем больше родителей, тем лучше.

— Да, я ее не раз слышал, — отвечаю я. — Но все же кто из них — чисто физически — произвел тебя на свет?

Она неодобрительно качает головой.

— Я этого и сама не знаю. Это же тайна!

— А почему же ты не спросишь?

— Потому что не хочу. Ведь если знаешь — никакой тайны не остается!

— Неужели так важно ее сохранить?

— О да! — Она смотрит на меня очень серьезно и очень внимательно, широко раскрытыми глазами. — У нас на Калдоре много тайн. Тайны — суть нашего бытия.

— А мы на Земле, — говорю я, — тайны раскрываем и стараемся объяснить, в чем заключается их суть.

Она, помрачнев, кивает.

— Это потому, что вы люди страстные и нетерпеливые. Вы раскрываете мелкие тайны, чтобы за ними обнаружить другие, более сложные, недоступные вашему пониманию.

— Тебе-то откуда это известно?

— Так ведь ты согласился лететь на Калдор и поставить на кон свою жизнь, только чтобы проникнуть в великую тайну космического пространства и попасть на чужую планету. И обнаружить, что живущая там раса совершенно на вас, людей, не похожа. Твое путешествие сюда напоминает обряд инициации, вроде нашего Времени Разрушения. Мы, жители Калдора, ничего подобного делать бы не стали. У нас и на своей планете тайн хватает, и нам совершенно не требуется пересекать просторы космоса, чтобы встретиться с новыми тайнами.

Но я пер, как танк, со свойственным мне нетерпением и упрямством.

— И все-таки: какова причина того, что у тебя три пары родителей?

— У нас не три пары родителей; обычно у нас их четыре.

— Значит, я еще не успел познакомиться с твоими четвертыми отцом и матерью?

— Да. И я тоже. Одна из родительских групп никогда не бывает известна. За исключением особых обстоятельств.

— Но почему?!

— Есть причины. А кроме того, это еще одна тайна.

— Уж больно много у вас тайн! — пробормотал я.

— О да! И только благодаря им нас можно понять.

И это сущая правда. Еще месяц назад я бы настойчиво продолжал выпытывать у нее ответ, просил бы объяснить поточнее, в чем же заключается эта великая тайна, не является ли она просто чьей-то выдумкой и сколькими тайнами вообще они обладают на Калдоре, какие из них наиболее характерны и так далее. Теперь же, хоть любопытства у меня ничуть не убавилось, я успел кое-что узнать об обычаях этой планеты. Существуют определенные вещи, о которых здесь спрашивать просто не полагается. Во всяком случае, прямо. Надеюсь, мне удастся в итоге узнать об этом побольше, но придется как-то и самому приспосабливаться к местным условиям.

И вот Ланея сидит у меня на коленях, обняв меня за шею и прижавшись губами к моей щеке. Я нежно глажу ее длинные темные волосы. Она вздыхает, обнимает меня крепче и устраивается поудобнее, прижавшись ко мне еще теснее.

Неужели все женщины во Вселенной ведут себя одинаково?

Теперь мне странной кажется даже мысль, что я когда-либо ел мясо. Здесь, на Калдоре, табу на мясо чрезвычайно строгое. А отвращение к плотоядным сравнимо разве что с тем отвращением, какое мы испытываем к каннибалам. Ныне и я полностью разделяю эту калдорианскую фобию; наверное, она передалась мне чисто эмоционально — от Ланеи, ее родителей и остальных здешних жителей.

Но, по-моему, раньше-то я мясо на Калдоре все-таки ел и обеспечивали меня им Дерних и кое-кто еще. Не помню, правда, ели ли они его со мною вместе, но мне это представляется вполне возможным.

Но более вероятно, что они готовили вегетарианскую пищу таким способом, что она чрезвычайно напоминала мясо. Их лучшие повара в этом смысле большие искусники. Фальшивые «мясные блюда», например, специально готовятся раз в году по поводу одного из праздников.

Калдорианцам, на мой взгляд, свойственно прямо-таки невероятное чувство общности и взаимосвязанности всего живого. Это некое врожденное «экологическое», как я бы его назвал, чувство, которое в них не менее сильно и естественно, чем сексуальное влечение. Калдорианец, сознавая свое исключительное место в природе в качестве разумного существа, тем не менее воспринимает себя одним из видов животных, обитающих в соответствующей окружающей среде, которую, правда, немного изменяет, как бы приспосабливая для большего своего удобства. Однако примерно то же делают, например, и бобры. Так или иначе, эти перемены в природе сведены калдорианцами до минимума и вполне предсказуемы.