Маленькая торговка прозой - Пеннак Даниэль - Страница 35

25

– Северина Боккальди. Итальянка.

– Она была в парике?

– Что?

– Как вам показалось, у нее были свои волосы или на ней был парик?

– Я обратил внимание только на ее зубы.

– Но, может, вы заметили, какого цвета были ее волосы?

– Нет, я не видел ничего, кроме ее зубов. Даже на фотографии в паспорте – одни зубы.

Занятный малый этот Буссье, агент по сдаче машин напрокат. Но инспектор полиции Карегга терпелив. Можно даже сказать, вдумчив.

– Блондинка или брюнетка?

– Честно говоря, затрудняюсь ответить. Единственное, что помню: скрежет сцепления, когда она трогалась с места.

– Значит, ни слишком темненькая, ни слишком светлая?

– Ой, не знаю... Женщинам вообще не следовало бы сдавать машины напрокат. А женам макаронников – тем более.

– Может быть, рыжая?

– Нет, только не рыжая! Этих я чую с закрытыми глазами.

– Волосы длинные?

– Нет.

– Стрижка?

– И не стрижка. У нее была какая-то прическа, так мне кажется, – понимаете, что я хочу сказать? Ну, как они обычно себе делают...

«Точно, парик»,– решил инспектор Карегга.

Вторая клиентка была австрийка. Она обратилась в агентство на площади Гамбетта, в двадцатом округе, на севере.

– Как, вы говорите, ее имя?

– Альмут Бернхарт.

– Хельмут?

– Нет, Альмут.

– Альмут?

– Да, Альмут, первое «А», это женское имя, насколько я могу судить.

Инспектор Карегга записывал. Въедливый попался. Или, может быть, робкий, пока еще. В любое время года он носил куртку типа «пилот» с меховым воротником.

– Высокая?

– Трудно сказать.

– Как это?

– Она как будто съежилась вся. И то же самое насчет ее лица...

– Ее лица?

– Если верить ее удостоверению, она пятьдесят четвертого года рождения, не такая уж старая, и тем не менее лицо у нее меченое, что ли.

– Шрамы?

– Нет, отпечаток самой жизни, если хотите... шрамы, оставленные самой жизнью.

«Да, этот на своей работе состояния не сделает», – мельком подумал инспектор Карегга.

– А кто она по профессии?

– Учительница. Преподаватель истории. У этих австрийцев богатая история, есть где развернуться, – объяснил работник прокатной стоянки, – сначала – разгром их империи, затем – нацисты, а сегодня – того и гляди, финны подомнут под себя...

«Пора ему менять работу», – подумал инспектор Карегга.

– Ну, что там еще? – спросил с ходу третий агент проката.

Из тех коротышек, которых дылды всегда выводят из себя, но инспектор Карегга был из тех здоровяков, которые всегда терпеливы с коротышками, что еще больше раззадоривает этих последних.

– «Ауди», номерной знак 246 FM 75 – кажется, это ваша машина?

– Возможно. И дальше что?

– Вы не могли бы уточнить, будьте любезны.

– А что с ней не так?

– Мы бы хотели знать, кому вы ее сдали напрокат.

– Какого черта, это легавых не касается, профессиональная тайна.

– Мы обнаружили эту машину на месте убийства.

– Навернулась?

– Что?

– Тачка, ее помяли?

– Нет, с машиной все в порядке.

– Значит, я могу ее забрать?

– Сможете, когда сотрудники из нашей лаборатории с ней разберутся.

– И сколько я на эту фигню угроблю времени?

– Кому вы сдали эту машину?

– Нет, вы знаете, сколько я на этом теряю в день?

– Дело идет об убийстве, они быстро управятся.

– Быстро, быстро...

– Так кому вы сдали эту машину?

– С вами быстро только в дерьмо можно вляпаться.

Инспектор Карегга сменил тему:

– Александр Падовани, поддельные номера, сокрытие краденых машин, нелегальное хранение оружия, три года тюрьмы, на два года выслан из страны.

Джентльменский набор агента проката.

– По молодости чего ни напортачишь, но я исправился.

– Может быть, Падовани, но если ты собираешься и дальше парить мне мозги, придется тебя слегка потревожить.

Инспектор Карегга иногда весьма удачно находил слова.

– Скулату, – смирился агент, – Миранда Скулату. Гречанка.

Аннелиз. Если я правильно посчитал, с тех пор как стреляли в Малоссена, у нас на руках уже пять новых трупов.

Ван Тянь. У Малоссена много друзей...

Аннелиз. Весьма возможно, что три трупа из Берси – подарок Бельвиля.

Ван Тянь. Каустическая сода... Да, возможно.

Аннелиз. Но министр Шаботт и юный Готье?

Ван Тянь. ...

Аннелиз. Слушайте, будьте добры, поверните ребенка ко мне спиной.

Ван Тянь. Это девочка, господин комиссар, ее зовут Верден.

Аннелиз. Тем более.

(Старый Тянь повернул малышку Верден у себя на коленях. Взгляд ребенка отпустил комиссара Аннелиза, чтобы тут же впиться глазами в бронзового Наполеона, на каминной полке за спиной у Тяня.)

Аннелиз. Благодарю вас.

Ван Тянь. ...

Аннелиз. ...

Ван Тянь. ...

Аннелиз. Вы по-прежнему не пьете кофе?

Ван Тянь. Я больше не пью ничего с тех пор, как мне доверили Верден.

Аннелиз. ...

Ван Тянь. ...

Аннелиз. Смотрите-ка... умный ребенок.

Ван Тянь. Замечательный.

Аннелиз. С самого начала – никаких иллюзий... это может быть большим козырем в жизни.

Ван Тянь. И единственным.

Аннелиз. Однако я не затем вас сюда позвал, чтобы обсуждать проблемы педиатрии... Скажите, Тянь, как далеко может зайти женщина, которой вздумалось отомстить за любимого мужчину?

Ван Тянь. ...

Аннелиз. ...

Ван Тянь. Ну да, по меньшей мере.

Аннелиз. Она взяла напрокат три машины на разные имена. Она не оставила никаких следов в машинах, а вот на формулярах остались ее пальчики. Она снимала перчатки, когда расписывалась. Я отдал для подстраховки на экспертизу все три подписи: одна и та же. С гримом, но та же. Что касается ее внешнего вида, то каждый раз она была неузнаваема. Итальянка с лошадиной челюстью, австрийка-неврастеничка, жгучая красавица-гречанка.

Ван Тянь. Профессионалка...

Аннелиз. Полагаю, она еще не до конца использовала свой реквизит переодеваний.

Ван Тянь. И все свои норы тоже...

Аннелиз. ...

Ван Тянь. ...

Аннелиз. Что, по-вашему, будет дальше?

Ван Тянь. Вывод из строя остальных сотрудников «Тальона».

Аннелиз. Этого-то я и боюсь.

– Я любила его.

Жюли вновь сменила укрытие. На этот раз – комнатка прислуги на улице Сент-Оноре.

– Я его любила.

Вытянувшись на жестком матрасе, она повторяла вслух:

– Я его любила.

Она не сдерживала слез. Она не плакала, просто слезы текли по щекам. Эта очевидность опустошала ее.

– Я его любила.

Таково было ее заключение. И это не имело ничего общего ни с губернатором, ни с тем фактом, что Бенжамен был «комментарием к этому миру», ни с ее возрастом, ни с пресловутым одиночеством... Глупости все, самооправдание.

– Я его любила.

Она перебрала все факты. Сначала он был просто очередным сюжетом для ее статьи. «Козел отпущения» – занятно. Непростительно было бы упустить такое. И она написала статью. Тема была исчерпана, а Бенжамен остался. Там, где и был. Все тот же ее герой: Бенжамен Малоссен.

– Я любила его.

Она использовала его как прибежище. Исчезала на целые месяцы, а потом возвращалась к нему передохнуть. И так до самого того дня, когда она осталась у него, как у себя дома. Он стал для нее не авианосцем, а портом приписки. Они были одним целым.