Фантограф. Русский фантастический № 2. 2014 - Фомичев Сергей - Страница 67

С минуту братья молча, словно в зеркало, глядели друг другу в глаза.

— Как ты попал сюда? — прервал наконец молчание авва Фернар. — И зачем?

Филип хмыкнул, пожал плечами.

— Присядь, — предложил он. — Можешь считать моё появление у тебя Божьим чудом, брат. Впрочем, можешь считать чем угодно. Важно, что я здесь. И что я здесь с просьбой.

— С просьбой? — удивлённо повторил авва Фернар. — Ко мне? С чего ты взял, что я стану её выполнять?

Филип задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Всё же присядь, брат, — попросил он. — Ты не спрашиваешь, где я был и что делал все эти годы?

— Мне это безразлично, — авва Фернар остался стоять. — Впредь изволь не называть меня братом. Брата у меня нет, я потерял его в тот день, когда выяснилось, что он — предатель и трус.

— Что ж, — Филип усмехнулся. — А я вот продолжаю считать тебя братом. Несмотря на то что брат у меня, по сути, фанатичный палач.

Авва Фернар закаменел лицом, ладонь метнулась к рукоятке клинка.

— Полноте, — Филип даже не шелохнулся. — Неужели ты поднимешь на меня руку?

Авва Фернар стиснул челюсти, усилием воли сдержал гнев.

— У нас три руки на двоих, — сказал он. — И всего одна из них принадлежит мне. Но её хватит, чтобы…

— Ты заблуждаешься, — прервал Филип. — Можешь полагать меня трусом, твоя воля. Но ради твоего же блага — не думай, что лучше меня управляешься с клинком.

— Ты угрожаешь мне?

— Предупреждаю. В общем, так, — Филип подобрался. — Завтра твоя свора собирается казнить девушку по имени Франия, обвинённую в безбожии и мятеже. Прошу тебя: не допусти этого.

Авва Фернар ошеломлённо потряс головой.

— Ты не в своём уме, — бросил он.

— В своём. Я прошу тебя помиловать осуждённую.

Его блаженство презрительно скривил губы.

— Вот, значит, для чего ты явился ко мне, — проговорил он. — Напрасно пришёл. Я никого не милую, милует Господь Бог.

— Бога нет, — возразил Филип насмешливо.

Авва Фернар, смежив веки, с минуту молчал. Потом сказал спокойно:

— Только за эти слова ты уже заслуживаешь смерти. Но ради нашей покойной матери я пощажу тебя. Уходи откуда пришёл.

— Я уйду не раньше, чем закончу дело с тобой. Значит, милует Господь Бог. Ну допустим. И как же он это проделывает?

— Глас Господний раздаётся у меня в голове.

Филип усмехнулся и посмотрел на брата в упор.

— Это всего лишь голос твоей совести, Фернар. Вернее, того, что от неё осталось. Твой господин утопил королевство в крови. А ты прислуживаешь ему, как цепной пёс, прикрываясь этим своим истуканом, которого величаешь господом.

Авва Фернар рванул из ножен клинок. В то же мгновение Филип вскочил, ногой отпихнул от себя дощатый стол и отпрыгнул назад.

— Прибери оружие, Фернар, — выдохнул он. — Прости меня за мои слова, я сказал их в запале. Я молю тебя, — Филип шагнул вперёд и неожиданно пал перед братом на колени: — Пощади девушку! Она — моя дочь.

— Что?!

— Франия плоть от плоти моей и единственный живой человек одной с нами крови. Клянусь в том памятью матери.

Авва Фернар с силой вогнал в ножны меч. Отступил назад. Мать умерла, когда им с Филипом не исполнилось ещё и двенадцати. Отец пережил её на год и оставил после себя лишь долги. Имение ушло с торгов, и идти бы близнецам по миру, не заметь их наследный принц. Будущий король взял сирот под свою руку, потом приблизил к себе. Дал им образование, офицерские чины, а взойдя на трон, дал и веру. Королю братья были обязаны всем. Оба. Но только он, Фернар, долг свой оплатил. А трус и чистоплюй Филип в решающий момент предал. Король немилосердно жесток, сказал Филип двадцать лет назад, в тот день, когда последний раз видел брата. Что ж, он прав, к врагам его величество жесток и немилосерден, но что с того?

Сейчас человек, которого Фернар некогда называл братом, пытался шантажировать его. Совесть, голос крови, родственные чувства — всё пошло в ход. Напрасно. Тот, кто посвятил себя службе Всевышнему, глух к увещеваниям и мольбам. У него есть к чему прислушиваться и чьей воле повиноваться.

— Убирайся прочь, — твёрдым голосом велел его блаженство. — Уходи, пока я не приказал…

— Не приказал что? — Филип медленно, в три приёма поднялся с колен. — Схватить меня и предать пыткам?

Авва Фернар не ответил. Филип, опустив голову, долго молчал, потом проговорил глухо:

— Ты отказываешь мне в просьбе?

— Отказываю.

— Что ж… — Филип скрестил на груди руки. — Ты не спросил меня, как я провёл все эти годы, но я скажу тебе сам. Я, видишь ли, воевал за веру. Нет, не за то, что полагаешь верой ты. А за то, во что должен, обязан верить всякий порядочный человек. За принцип, называемый свободой, который важнее чувства долга, важнее мужества. Вряд ли ты поймёшь почему. Да, я знаю, у тебя тоже есть принципы. К примеру, знаю, как поступил бы ты, окажись сейчас на моём месте. Ты заколол бы меня, а завтра принял бы смерть вместе со своей дочерью. Это в твоём понимании был бы честный, мужественный поступок, не так ли?

Авва Фернар вновь не ответил.

— Бывает мужество и другого толка, — сказал Филип и неожиданно улыбнулся. — Знаешь, брат, я тебя убивать не стану.

Смертницу вывели казнить на рассвете.

— Франия, дочь неизвестного, — разносился по площади Висельников зычный голос городского глашатая, — уличена в святотатстве, повинна в безбожии и мятеже против короны. Приговаривается к сожжению на костре.

С первым ударом церковного колокола врата Святой Обители распахнулись. Авва Фернар, десница и глас Господний, второе лицо в стране после короля, ступил на площадь. Провожаемый хриплым вороньим карканьем, двинулся по образованному расступившейся толпой коридору. Обрубок отсечённой по локоть левой руки подобно маятнику раскачивался в такт шагам.

Брошенная на колени смертница ошарашенно смотрела его блаженству в лицо. Авва Фернар на мгновение задержал на ней взгляд. Затем вскинул уцелевшую руку и обратил лицо к небесам. Недвижно стоял минуту, другую. Резко выдохнул и распрямил плечи.

— Волей Всевышнего эта женщина помилована! — хрипло выкрикнул он. — Подседлайте ей коня, пусть уходит!

Развернулся и пошёл от спасённой прочь.

— Ваше блаженство, — догнал священника ошеломлённый начальник стражи. — Ваше блаженство, эта женщина… Она преступница и еретичка. Она…

Авва Фернар остановился. Проводил взглядом удаляющуюся с места казни всадницу.

— Я слышал глас Всевышнего, — сказал он. — Создатель велел помиловать её. Впрочем, возможно, Господь ошибся.

— Что?! — опешил начальник стражи. — Что вы сказали?

— Сказал, что Всевышний, возможно, неправ, — пояснил авва Фернар.

От изумления у начальника стражи перехватило дыхание. Первый духовник королевства усмехнулся и нетвёрдой походкой побрёл по направлению к конюшням. Начальник стражи оцепенело смотрел ему в спину. Затем опустил взгляд и ахнул. За святым отцом тянулся по брусчатке кровавый след.

К полудню авва Фернар освободился от пут. Рывком выдрал изо рта кляп. Превозмогая боль, поднялся, его шатнуло, от слабости подкосились колени. Его блаженство вцепился пальцами в стол, чтобы не упасть. Голова раскалывалась, и саднило в виске, в том месте, куда брат нанёс удар рукояткой меча.

Опустив взгляд, авва Фернар долго смотрел на подсыхающую на каменном полу кровавую лужу. И на руку брата, которую тот, намертво перетянув жгутом плечо, ударом клинка отсёк по локоть. Отсёк, даже не вскрикнув от боли и не застонав. Мертвая рука, казалось, глумилась над авва Фернаром посиневшими, сложенными в непотребном жесте пальцами.

Предатель

Дмитрий Карманов

Запахло арахисовым маслом, и Ян вскочил. Рюкзак в двух шагах, но нет, не успеть. Сердце в горле, ком в брюхе — чёртов адреналин! — но палец уже снял блок и лёг на крючок. Ствол вверх — они всегда там. Вовремя. Жёлтые шары, невозможно быстрые, хлопок выстрела, ещё хлопок — и вот две твари корчатся под ногами, источая ореховый смрад.