Королева Марго (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 87

– Да, он не был у короля Наваррского, но был у… королевы Наваррской.

– У королевы! – воскликнул Карл и нервически расхохотался.

– У королевы! – повторил герцог Алансонский, смертельно побледнев.

– Да нет! Нет! – возразил Карл. – Гиз говорил мне, что встретил носилки Маргариты.

– Так оно и было, – ответила Екатерина, – где-то в городе у нее есть дом.

– Переулок Клош-Персе! – воскликнул Карл.

– О-о! Это уж чересчур! – сказал герцог Алансонский, вонзая ногти себе в грудь. – И его рекомендовала она мне!

– Ага! Теперь я понял! – сказал король, вдруг останавливаясь на месте. – Так это он сопротивлялся нам сегодня ночью и сбросил мне на голову серебряный кувшин. Вот негодяй.

– Да, да! Негодяй! – повторил герцог Алансонский.

– Вы правы, дети мои, – сказала Екатерина, не подавая виду, что понимает, какое чувство побуждало каждого из них произнести этот приговор. – Вы правы! Он может погубить честь принцессы крови одним неосторожным словом. А для этого ему достаточно подвыпить.

– Или расхвастаться, – добавил Франсуа.

– Верно, верно, – ответил Карл. – Но мы не можем перенести это дело в суд, если сам Анрио не согласится подать жалобу.

– Сын мой, – сказала Екатерина, кладя свою руку Карлу на плечо и выразительно его сжимая, чтобы обратить все внимание короля на то, что она собиралась предложить, – выслушайте меня. Преступление уже налицо, но может выйти и позорная история. А за такие проступки против королевского достоинства наказывают не судьи и не палачи. Будь вы просто дворяне, мне было бы нечему учить вас, – вы оба люди храбрые, но вы принцы крови, и вам нельзя скрестить ваши шпаги со шпагою какого-то дворянчика! Обдумайте способ мести, возможный для принцев крови.

– Смерть всем чертям! – воскликнул Карл. – Вы правы, матушка! Я что-нибудь придумаю.

– Я помогу вам, брат мой, – откликнулся герцог Алансонский.

– И я, – сказала Екатерина, развязывая шелковый черный поясок, который тройным кольцом обвивал ее талию и свешивался до колен двумя концами с кисточками, – я ухожу, но вместо себя я оставляю это.

И она бросила свой поясок к ногам двух братьев.

– А-а! Понимаю, – воскликнул Карл.

– Так этот поясок… – заговорил герцог Алансонский, поднимая его с пола.

– И наказание, и тайна, – торжествующе сказала Екатерина. – Было бы недурно впутать в это дело Генриха, – добавила она и вышла.

– Чего же проще! – сказал герцог Алансонский. – Как только Генрих узнает, что жена ему неверна… – И, обернувшись к королю, спросил: – Итак, вы согласны с мнением нашей матушки?

– От слова до слова! – ответил Карл, не подозревая, что всаживает тысячу кинжалов в сердце герцога. – Это рассердит Маргариту, зато обрадует Анрио.

Затем он позвал офицера своей стражи и приказал сказать Генриху, что король просит его к себе, но тотчас раздумал.

– Нет, не надо, я сам пойду к нему. А ты, Алансон, предупреди Анжу и Гиза.

И, выйдя из своих покоев, он пошел по маленькой винтовой лестнице, которая вела в третий этаж, к покоям Генриха Наваррского.

X. Мстительные замыслы

Генрих благодаря своей выдержке при допросе получил короткую передышку и забежал к мадам де Сов. Там он застал Ортона, уже совсем оправившегося от своего обморока; но Ортон мог рассказать только то, что какие-то люди ворвались к нему и что их начальник оглушил его, ударив эфесом шпаги.

Об Ортоне тогда никто не вспомнил. Екатерина, увидев его распростертым на полу, подумала, что он убит. На самом деле Ортон, очнувшись как раз в промежуток времени между уходом Екатерины и появлением командира стражи, которому было приказано очистить комнату, сейчас же побежал к мадам де Сов.

Генрих попросил Шарлотту приютить у себя Ортона до получения вестей от де Муи, который непременно напишет из своего прибежища. Тогда он, Генрих, отправит с Ортоном ответ свой де Муи и, таким образом, будет иметь там не одного, а двух преданных ему людей.

Решив поступить так, Генрих вернулся к себе и, рассуждая сам с собой, начал ходить взад и вперед по комнате, как вдруг дверь растворилась и вошел король.

– Ваше величество! – воскликнул Генрих, бросаясь к нему навстречу.

– Собственной персоной… Честное слово, Анрио, ты молодец! Я начинаю любить тебя все больше.

– Сир, ваше величество меня захвалили, – ответил Генрих.

– У тебя только один недостаток, Анрио.

– Какой? Уж не тот ли, в котором вы упрекали меня не один раз, что я предпочитаю соколиной охоте охоту с гончими?

– Нет, нет, Анрио, я говорю не об этом, а о другом.

– Если ваше величество объясните мне, в чем дело, я постараюсь исправиться, – ответил Генрих, увидев по улыбке Карла, что он в хорошем настроении.

– Дело в том, что у тебя хорошие глаза, а видишь ты ими плохо.

– Может быть, сир, я, сам того не зная, стал близорук?

– Хуже, Анрио, хуже: ты ослеп.

– Вот что! – удивился Беарнец. – Но, может быть, это случается со мной, когда я закрываю глаза?

– Да, да! Ты так и делаешь, – сказал Карл. – Как бы то ни было, я их тебе открою.

– Господь сказал: «Да будет свет, и бысть свет». Ваше величество являетесь представителем бога на земле, следовательно, ваше величество можете сотворить на земле то, что бог творит на небе. Я слушаю.

– Когда вчера вечером Гиз сказал, что встретил твою жену в сопровождении какого-то волокиты, ты не хотел верить.

– Сир, – отвечал Генрих, – как же я мог поверить, что сестра вашего величества способна на такое безрассудство?

– Тогда он прямо указал, что твоя жена отправилась в переулок Клош-Персе, но этому ты тоже не поверил!

– А разве я мог предполагать, что принцесса Франции решится открыто ставить на карту свое доброе имя?

– Когда мы осаждали дом в переулке Клош-Персе и в меня попали серебряным кувшином, Анжу облили апельсинным компотом, а Гиза угостили кабаньим окороком, разве ты не видел там двух женщин и двух мужчин?

– Сир, я ничего не видел. Ваше величество, наверно, помните, что в это время я допрашивал привратника.

– Зато я, черт подери, видел!

– А-а! Если вы, ваше величество, видели сами, то, конечно, это так.

– Да, я видел двух женщин и двух мужчин. Теперь для меня нет сомнений, что одна из этих женщин была Марго, а один из мужчин – Ла Моль.

– Однако если Ла Моль был в переулке Клош-Персе, значит, он не был здесь, – возразил Генрих.

– Нет, нет, его здесь не было, – сказал король. – Но сейчас вопрос не в том, кто был здесь, – это узнается, когда болван Морвель сможет говорить или писать. Вопрос в том, что Марго тебя обманывает.

– Пустяки! Не верьте всяким сплетням, сир, – ответил Генрих.

– Говорю тебе, что ты не близорук, а просто слеп. Смерть дьяволу! Поверь мне хоть один раз, упрямец! Говорят тебе, что Марго тебя обманывает, и мы сегодня вечером задушим предмет ее увлечения.

Генрих даже отпрянул при такой неожиданности и с изумлением посмотрел на Карла.

– Признайся, Анрио, что в глубине души ты не против этого. Марго, конечно, раскричится, как сто тысяч ворон, но тем хуже для нее. Я не хочу, чтобы тебе причиняли горе. Пусть Анжу наставляет рога принцу Конде, я закрываю глаза: Конде – мне враг; а ты мне брат, больше того – друг.

– Но, сир…

– И я не хочу, чтобы тебя притесняли, не хочу, чтобы над тобой издевались; довольно ты служил мишенью для всяких волокит, приезжающих сюда, чтобы подбирать крошки с нашего стола и увиваться около наших жен. Пусть только посмеют заниматься таким делом, черт их возьми! Тебе изменили, Анрио, – это может случиться со всяким, – но, клянусь, ты получишь удовлетворение, которое поразит всех, и завтра будут говорить: «Тысяча чертей! Король Карл, как видно, очень любит своего брата Анрио, если сегодня ночью заставил Ла Моля вытянуть язык».

– Сир, это дело действительно решенное? – спросил Генрих.

– Решено и подписано. Этому щеголю нельзя пожаловаться на свою судьбу; исполнителями будут я, Анжу, Алансон и Гиз: один король, два принца крови и владетельный герцог, не считая тебя.