Королева Марго (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 38

Только к рассвету заснула Маргарита, шепча: «Eros – Cupido – Amor».

V. Чего хочет женщина, того хочет бог

Маргарита не ошиблась: Екатерина, несомненно, понимала, что с ней разыгрывают комедию, видела ее интригу, но не в ее силах было изменить развязку, и злоба, скопившаяся у нее в душе, должна была излиться на кого-нибудь. Вместо того чтобы пойти к себе, королева-мать направилась к своей придворной даме.

Мадам де Сов ждала двух посетителей – Генриха Наваррского и королеву-мать: первого – с надеждой, вторую – с большим страхом. Полуодетая, она лежала на постели, а Дариола сторожила в передней. Послышался лязг ключа в замочной скважине, затем приближение чьих-то медленных шагов, можно бы сказать – тяжелых, если бы их не заглушал толстый ковер. Мадам де Сов ясно различила, что это не легкая, быстрая походка короля Наваррского, и тотчас у нее мелькнуло подозрение, что кто-то не позволил Дариоле предупредить ее; опершись на руку, напрягая слух и зрение, Шарлотта стала ждать.

Дверная занавесь приподнялась, и молодая женщина с трепетом увидела Екатерину Медичи.

Екатерина внешне была спокойна; но мадам де Сов, изучавшая ее в течение двух лет, почувствовала, сколько за этим наружным спокойствием таится мрачных замыслов, а может быть, жестоких планов мести.

Увидев Екатерину, мадам де Сов намеревалась вскочить с кровати, но королева-мать сделала ей знак не трогаться, и бедная Шарлотта застыла на месте, собирая все силы своей души, чтобы выдержать грозу, которая молча надвигалась.

– Вы передали ключ королю Наваррскому? – спросила Екатерина спокойным тоном, и только ее губы становились все бледнее, пока она произносила эту фразу.

– Да, мадам… – ответила Шарлотта, тщетно стараясь придать своему голосу ту же твердость, какая слышалась у королевы-матери.

– И вы с ним виделись?

– С кем?

– С королем Наваррским.

– Нет, мадам, но жду его, и, услыхав, что кто-то поворачивает ключ в моей двери, я даже подумала, что это он.

Получив такой ответ, говоривший или о полной откровенности мадам де Сов, или о замечательной способности ее к притворству, Екатерина слегка вздрогнула. Ее пухлая короткая рука сжалась в кулак.

– А все-таки ты знала, – со злобной усмешкой сказала Екатерина, – знала наверное, Шарлотта, что в эту ночь король Наваррский не придет.

– Кто, я, мадам? Я… знала? – воскликнула Шарлотта, отлично разыгрывая удивление.

– Да, ты знала.

– Он не придет только в том случае, если он умер! – ответила молодая женщина, затрепетав от одного предположения такой возможности.

Лишь твердая уверенность, что она будет жертвой страшной мести, если ее предательство откроется, заставила Шарлотту лгать так смело.

– А ты случайно не писала королю Наваррскому? – спросила Екатерина, все так же посмеиваясь злым беззвучным смехом.

– Нет, мадам, – отвечала Шарлотта на редкость чистосердечным тоном, – мне помнится, ваше величество не приказывали этого?

Наступила минута молчания, и в это время Екатерина смотрела на мадам де Сов, как змея на птичку – свою жертву.

– Ведь ты воображаешь, что ты красива, – сказала Екатерина. – Воображаешь, что ты ловка, не так ли?

– Нет, мадам, – ответила мадам де Сов, – я знаю только одно: ваше величество бывали крайне снисходительны ко мне, когда заходил разговор о моей ловкости и красоте.

– Ты ошибалась, если так думала, – запальчиво сказала Екатерина, – а я лгала, если так говорила. Ты дурнушка и дурочка в сравнении с моей дочерью Марго.

– Вот это верно, мадам! – ответила Шарлотта. – И я даже не стану это отрицать – тем более при вас.

– Поэтому-то, – продолжала Екатерина, – король Наваррский и любит мою дочь несравненно больше, чем тебя. А ведь это не то, чего хотела ты, и не то, о чем мы сговорились.

– Увы, мадам! – сказала мадам де Сов и зарыдала, на этот раз без всякого насилия над собой. – Я очень несчастна, если это так.

– А это так, – ответила Екатерина, вонзая в сердце мадам де Сов свои глаза как два кинжала.

– Но кто же мог внушить вам это? – спросила Шарлотта.

– Сойди вниз, pazza,[5] к королеве Наваррской, там ты найдешь своего любовника.

– О-о! – всхлипнула мадам де Сов.

Екатерина пожала плечами.

– А ты, чего доброго, ревнива, – сказала королева-мать.

– Кто, я? – спросила мадам де Сов, собирая последние силы.

– Да, ты! С удовольствием я посмотрела бы, какова ревность у француженки.

– Но, ваше величество, – отвечала мадам де Сов, – я могла бы ревновать только из самолюбия – как же иначе? А я люблю короля Наваррского лишь постольку, поскольку это надо, чтобы услужить вашему величеству.

Несколько секунд глаза Екатерины смотрели испытующе.

– Все то, что ты мне говоришь, в конце концов может быть и правдой, – сказала она тихо.

– Ваше величество читаете в моей душе.

– А мне ли предана эта душа?

– Приказывайте, ваше величество, и вы убедитесь в этом.

– Хорошо, Шарлотта! Но раз ты служишь мне, то эта служба требует, чтобы ты оставалась влюбленной в короля Наваррского, а главное – очень ревнивой, так, как бывают ревнивы итальянки.

– Мадам, а как ревнуют итальянки? – спросила Шарлотта.

– Это я расскажу тебе потом, – ответила Екатерина. И, кивнув раза три головой, она вышла так же медленно и молча, как вошла. Ее глаза с расширенными светлыми зрачками, как у пантеры или кошки, при этом сохранявшие всю глубину своего взгляда, привели Шарлотту в такое замешательство, что в момент ухода королевы-матери она была не в силах произнести ни слова, старалась даже не дышать и только тогда передохнула, когда услышала звук захлопнувшейся двери, а Дариола пришла сказать, что страшный призрак наконец исчез.

– Дариола, подвинь кресло к моей постели и посиди со мной, пожалуйста, а то я боюсь оставаться одна ночью.

Дариола исполнила ее желание, но, несмотря на общество своей горничной, всю ночь сидевшей около нее, несмотря на свет лампы, которую для большего спокойствия оставили гореть, мадам де Сов заснула лишь под утро, – так долго еще гудел в ее ушах металлический голос Екатерины.

Маргарита хотя и заснула на рассвете, но сразу же проснулась, как только раздались звуки труб и первый лай собак. Она немедля поднялась с постели и стала одеваться, придав своему наряду намеренно домашний вид. Затем позвала своих придворных дам и распорядилась привести в переднюю дворян из свиты короля Наваррского; после этого, открыв дверь в кабинет, где находились под замком Генрих Наваррский и Ла Моль, она тепло приветствовала взглядом молодого человека и обратилась к мужу.

– Послушайте, сир, – сказала ему она, – внушить моей матери то, чего нет, – это еще не все: вам надо убедить весь двор, что между нами существует полное согласие. Но успокойтесь, – смеясь, добавила Маргарита, – и хорошенько запомните мои слова, почти торжественные в этой обстановке: сегодня я в первый и последний раз подвергаю ваше величество такому мучительному испытанию.

Король Наваррский улыбнулся и приказал впустить дворян. В то время как они его приветствовали, он сделал вид, как будто лишь сейчас заметил, что его плащ остался на постели королевы, извинился перед ними за свой незаконченный наряд, взял из рук покрасневшей Маргариты плащ и, накинув на левое плечо, застегнул драгоценной пряжкой. Затем, обратясь к дворянам, спросил их о городских и дворцовых новостях.

Маргарита краем глаза наблюдала на лицах окружающих дворян едва заметное выражение удивления по поводу вдруг обнаружившейся близости между королевой и королем Наварры; в это время явился дворцовый пристав и доложил о приходе герцога Алансонского.

Жийона заманила его очень просто: ей было достаточно сказать ему, что король Наваррский провел ночь у своей жены.

Франсуа вошел с такой стремительностью, что, расталкивая толпившихся придворных, чуть не сбил с ног нескольких из них. Он прежде всего оглядел Генриха и уже после – Маргариту. Генрих Наваррский любезно поклонился, Маргарита придала своему лицу выражение полного блаженства.