Анж Питу (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 7

Поскольку Питу был весьма сострадателен к невеждам, он пояснил:

– Мочажка – это небольшая лужица, в лесу их тут штук тридцать. Вокруг них устанавливают ловушки, намазанные клеем, птицы прилетают туда попить, ни о чем, глупые, не догадываются и ловятся.

– На что?

– На клей.

– А-а, – протянула тетя Анжелика, – теперь понятно. Но кто тебе дал деньги?

– Деньги? – удивился Питу, у которого, как легко можно понять, никогда в жизни не было ни денье. – Вы спрашиваете, кто мне дал деньги?

– Да.

– Никто.

– А на что ты в таком случае купил клей?

– Я сам его сделал.

– А ловушки?

– Тоже.

– Значит, эти птички…

– Да, тетечка?

– Они тебе достались даром?

– Мне нужно было только наклониться и взять их.

– А часто можно ходить на мочажку?

– Да хоть каждый день.

– Это хорошо.

– Только это нельзя.

– Что нельзя?

– Ходить каждый день.

– Почему?

– Потому что это погубит.

– Что погубит?

– Да мочажку. Понимаете, тетя Анжелика, вот эти птицы, они уже пойманы…

– Ну да.

– И там их больше нет.

– Верно, – согласилась тетя.

Впервые после появления племянника в своем доме тетя Анжелика признала его правоту, и это, пусть непроизвольное, признание обрадовало Анжа Питу.

– Но в тот день, когда нельзя пойти на одну мочажку, можно пойти на другую. А когда нельзя ловить птиц, можно ловить еще кого-нибудь.

– Кого?

– Ну, хотя бы кроликов.

– Кроликов?

– Да. Мясо их едят, а шкурки можно продавать. Одна шкурка стоит два су.

Тетя Анжелика с восхищением смотрела на племянника: она даже не подозревала, что он такой великий экономист. Он буквально вырос в ее глазах.

– Но кроличьи шкурки продавать буду я?

– Конечно, – отвечал Питу. – Моя мама Мадлен тоже продавала их.

В его детском мозгу никогда не возникала мысль, что он может предъявить на свою добычу иные права, кроме участия в ее съедении.

– И когда ты пойдешь ловить кроликов? – поинтересовалась тетя Анжелика.

– Когда у меня будут силки, – отвечал Питу.

– Так сделай их.

Питу замотал головой.

– Но ведь ты сделал клей и ловушки для птиц.

– Клей и ловушки я умею делать, а медную проволоку – нет. Ее надо покупать в лавке.

– И дорого она обойдется?

– Если у меня будет четыре су, – отвечал Питу, посчитав на пальцах, – я сделаю две дюжины силков.

– И сколько же кроликов ты сможешь поймать в эти две дюжины силков?

– Это как повезет, – четыре, пять, шесть, а потом силки служат долго, до тех пор, пока их не найдет лесник.

– Вот тебе четыре су, – сказала тетя Анжелика, – ступай купи у господина Данбрена медной проволоки и завтра отправляйся на охоту за кроликами.

– Завтра я их поставлю, – пояснил Питу, – и только послезавтра утром, если что-нибудь попадется, принесу кроликов.

– Ну хорошо, ступай.

Медная проволока в городе оказалась дешевле, чем в деревне, так как арамонские торговцы сами делали закупки товаров в Виллер-Котре. За две дюжины силков Питу заплатил три су. Одно су он возвратил тетке.

Столь неожиданная честность прямо-таки растрогала старую деву. На миг она даже заколебалась, не оставить ли племяннику это неистраченное су. Но, к несчастью для Питу, кто-то расплющил эту монетку молотком, и в темноте она могла бы сойти за два су. М-ль Анжелика решила, что грех отказываться от монеты, которая может принести сто процентов барыша, и опустила ее в карман.

Питу заметил колебания тетки, но не удосужился их проанализировать. Ему и в голову не могло прийти, что его тетя Анжелика способна подарить ему су.

Он принялся за изготовление силков.

Утром он попросил у м-ль Анжелики мешок.

– Зачем тебе? – осведомилась старая дева.

– Нужно, – кратко ответил Питу. Он был полон таинственности.

Мадемуазель Анжелика выдала ему требуемый мешок, положив туда кусок хлеба с сыром, который должен был послужить племяннику, уходящему спозаранку на Волчьи вересковища, завтраком и обедом.

Сама же м-ль Анжелика начала день с того, что ощипала дюжину малиновок, каковых предназначила себе на завтрак и обед. Двух дроздов она отнесла аббату Фортье, а четырех оставшихся продала трактирщику, хозяину «Золотого шара», который заплатил ей по три су за штуку и пообещал в дальнейшем брать по такой же цене столько дроздов, сколько она принесет.

Тетушка Анжелика возвратилась домой, исполненная ликования. Поистине с появлением Питу на ее дом снизошла небесная благодать.

«Да, – думала она, поедая малиновок, которые оказались жирными, как садовые овсянки, и нежными, как лесные жаворонки, – правильно говорят, что ни одно доброе дело никогда не останется без награды».

Вечером вернулся Анж, притащив восхитительно набитый мешок. На сей раз тетя Анжелика караулила его не за дверью, а на пороге, и встречен мальчик был не затрещиной, а гримасой, которая могла бы с натяжкой сойти за улыбку.

– А вот и я! – объявил Питу, входя в дом с уверенностью, свидетельствующей, что совесть его чиста и день он провел не зря.

– Ты и мешок! – поправила тетя Анжелика.

– Да, я и мешок, – согласился Питу.

– И что же у тебя в нем? – с любопытством поинтересовалась тетя Анжелика, протягивая к нему руки.

– Буковые орешки[26], – сообщил Питу.

– Буковые орешки?

– Ну, конечно. Вы же понимаете, тетя Анжелика, что если бы папаша Ла Женес, лесник на Волчьих вересковищах, увидел, как я без мешка брожу по его участку, то задал бы мне вопрос: «Что ты тут делаешь, побродяжка?» Не говоря уж о том, что он заподозрил бы меня. А вот если бы он задал вопрос, что я тут делаю, увидев меня с мешком, я ответил бы: «Собираю буковые орешки. Это что, запрещено?» – «Нет». – «А если не запрещено, так чего вы ко мне цепляетесь?» Так что у папаши Ла Женеса не было бы никакого права приставать ко мне.

– Выходит, бездельник, ты весь день собирал буковые орешки, вместо того чтобы ставить силки! – возмутилась тетя Анжелика, запутавшаяся в хитростях племянника и решившая, что кроликов ей теперь не видать.

– Вовсе нет, собирая орешки, я ставил силки, и лесник все время видел, что я занят своим делом.

– И он тебе ничего не сказал?

– Нет, сказал: «Передай поклон своей тете Питу». Он вроде славный человек, этот папаша Ла Женес.

– Ну, а как же кролики? – осведомилась тетя Анжелика, которую ничто не могло сбить с главной мысли.

– Кролики? Луна восходит в полночь, а в час я пойду погляжу, не попалось ли что.

– Куда пойдешь?

– В лес.

– Как! В час ночи ты пойдешь в лес?

– Ну да.

– И не боишься?

– А чего бояться?

От храбрости Питу тетя Анжелика пришла в восторг, сравнимый разве с изумлением от его рассуждений.

Действительно, Питу, как всякое дитя природы, не имел даже представления о тех надуманных опасностях, которые так пугают городских детей.

В полночь он вышел из дому и проследовал вдоль кладбищенской ограды, ни разу даже не взглянув на нее. Невинный ребенок, даже в мыслях никогда не оскорбивший ни бога, ни людей, он боялся мертвых ничуть не больше, чем живых.

Он опасался одного-единственного человека, и этим человеком был папаша Ла Женес; поэтому из предосторожности Питу сделал крюк и прошел мимо его дома. Окна и ставни в нем были закрыты, свет погашен, однако Питу, чтобы убедиться, что лесник дома, а не на участке, залаял по-собачьи, причем проделал он это с таким совершенством, что Ронфло, такса папаши Ла Женеса, поддалась на обман, залилась лаем и, приникнув носом к щели под дверью, принялась жадно втягивать воздух.

С этой минуты Питу был спокоен. Ежели Ронфло дома, то, значит, и папаша Ла Женес тоже. Ронфло и лесник были неразлучны; стоило увидеть одного, и можно было быть уверенным, что сейчас же появится и вторая.

Убедившись в безопасности, Питу прямиком направился на Волчьи вересковища. Силки были поставлены не зря: в двух из них Питу нашел задохнувшихся кроликов.