Смерть мафии! - Пендлтон Дон - Страница 8

Глава 4

Уолтер Сеймур был страшно раздосадован. Не так просто найти себе место в Организации, как это может сразу показаться. Тем более с таким именем — Уолтер Сеймур. Вот, например, если бы его звали Джованни Скалавини или еще как-нибудь в этом роде, все было бы намного проще. Нату Пласки, безусловно, повезло — его имя почему-то казалось более благозвучным для ушей старой гвардии, хотя даже самый законченный идиот знал, что Пласки не имеет с Италией ничего общего. Что касается Лауренти, Сеймур взял его в дело без долгих размышлений, потому что не сомневался на его счет.

И уж, конечно, без него, Сеймура, Лауренти никогда бы не поднялся по иерархической лестнице выше уровня жалкого и мелкого гангстеришки, потому что имел душу пигмея и сердце раба. Но в данном случае, чтобы руководить таким делом, каким являлся «Триангл», причем делом, которое Сеймур всегда недолюбливал, подобное сочетание моральных качеств в Лауренти казалось идеальным. Однако Сеймур тем не менее наедине со своей совестью признавал, что больше всего в «Триангл» не любил именно Лауренти. Что касается фасада фирмы, то он представлял собой отличное прикрытие для отмывания незаконных денег, поэтому Сеймур был совершенно счастлив легально руководить фирмой, вот только Лауренти в силу своего образа мыслей считал это каким-то мошенничеством. Но, разумеется, «Триангл» являлся вотчиной Лауренти: старики любили его, потому что в его жилах текла итальянская кровь и к тому же вся его семья на протяжении четырех поколений — почти что с самого начала — была связана с Организацией.

Следовательно, имелись причины к тому, чтобы Сеймур с нескрываемым удовлетворением воспринял сообщение о смерти Лауренти. Не только из-за своего к нему отношения, говорил он сам себе, а главное — из-за того, что типы вроде Лауренти только вредят делу. В общем, Сеймур казался доволен происшедшим. Однако его тревожило то, как это произошло. Кто принял решение ликвидировать Лауренти и его людей? Почему?

Сеймур, будучи реалистом, хорошо знал, что главный босс Питтсфилда никогда не принимал его всерьез, и в течение вот уже десяти лет его положение оставалось довольно шатким. А теперь еще и этот вояка, Болан, тоже думает, что речь идет о сведении счетов между гангстерами. Если такое предположение могло возникнуть у прессы и полиции, то совершенно очевидно, что его «большой» босс и «большие» боссы всей страны могут подумать так же. Да и вообще хорошо известно, что Сеймур никогда не скрывал своей явной антипатии к Лауренти.

Уолтеру Сеймуру явно не нравились еще несколько моментов. Во-первых, его очень беспокоил вояка-джи-ай. Несмотря на то, что точно удалось установить его и все казалось о'кей, Сеймур тем не менее нутром чувствовал, что с появлением Болана грядут большие неприятности. Уолтер Сеймур не доверял сержанту. Во всяком случае, пока. Уж очень многие интересовались в последнее время Организацией. Комитеты конгресса, министерство юстиции, ФБР — все совали в ее дела свои длинные носы. По этой причине Сеймур постоянно задавал себе вопрос относительно длины носа Болана. Предпринималось много попыток проникнуть в Организацию, но ни полицейские Питтсфилда, ни агенты ФБР, ни все прочие спецслужбы не добились успеха, по крайней мере, настолько, чтобы это стало опасным. Но Мак Болан все же беспокоил Уолтера Сеймура.

Во-вторых, ему казалось, что в его хорошо сыгранном оркестре кто-то пустил петуха, и фальшивая нота прозвучала неожиданно громко. Сеймур считал, что наилучший способ выявить предателя — наблюдать за ним день и ночь. А для этого его надо найти и предоставить ему свободу действий. Тогда останется лишь слушать, наблюдать и считаться со своим инстинктом. Рано или поздно предатель сам выдаст себя. И неважно, кто его послал. Даже если это сам «большой» босс. Конечно, такой тип, как Болан, мог бы оказать немалые услуги Организации, но лишь в том случае, если он не шпион. Он мог бы даже стать козырной картой Сеймура. Лео Таррин сейчас уж слишком самостоятелен. К тому же он умен, симпатичен, честолюбив и, наконец, имеет звонкое имя — это плохо. Да, Уолту Сеймуру не давало покоя растущее влияние Лео Таррина. Ну что ж, столкнем лбами Болана и Таррина. Это будет мастерский удар. Если Болан действительно шпион, то больше всего он навредит тому, с кем чаще общается. Да! С какой стороны ни посмотри, славная выходит интрижка.

— Первое, о чем вы должны постоянно помнить, — сказал Таррин Болану, — это о том, что командую здесь я. Вы, если хотите, — унтер-офицер, но команды отдаю я. Второе, и не менее важное: никогда не произносите слово «мафия». Понимаете? Это Организация. Вы работаете на Организацию, а она работает на вас. Но вы не являетесь ее членом и никогда не сможете стать им. Это вопрос крови. Даже Сеймур не член Организации.

— А что, есть какое-то различие? — спросил Болан. Они сидели в машине Таррина: Лео предложил подбросить его до дома.

— Разумеется.

Таррин нажал на кнопку автомобильной зажигалки и стал шарить по карманам в поисках сигарет. Но свои кончились, и он взял одну из предложенной Боланом пачки «Пэлл Мэлл».

— Корни Организации уходят в глубину веков, — продолжал, прикурив, Таррин. — Все началось на моей родине, Сицилии, и напоминает легенду о Робине Гуде, только в отличие от сказки все происходило на самом деле. Бьюсь об заклад — вы даже не подозреваете, что идейной основой мафии явилась настоящая демократия, демократия для маленьких людей. Для тех, на которых все плевали с высокой колокольни. Этому движению позавидовал бы сам Робин Гуд — настолько оно было массовым.

— Нет, об этом я не знал, — признался Болан.

— И, держу пари, даже не подозреваете, что слово «мафия» происходит от имени Маттео, что значит «смелый, храбрый». Движение держалось в тайне, потому что шло вразрез с интересами общества той эпохи тирании, когда все деньги принадлежали богачам. Я имею в виду буржуа, дворян и аристократию. Все законы издавались с одной целью: богатых сделать богаче, а бедняков — еще беднее. Вы понимаете? Причем все законы одинаковы. Повсюду, не только в Италии и на Сицилии. Законы защищали и защищают богачей. И тогда отряды храбрых, решительных людей выступили против них. Так было положено начало мафии. С тех самых пор и продолжается ее тайная жизнь.

— Хиппи, — пробурчал Болан.

— Что?

— Старинные итальянские хиппи, — заявил с улыбкой Болан. — За что они выступали? За пиццу в каждом горшке?

Лицо Таррина потемнело:

— Мне не очень нравится ваше чувство юмора. Я говорю совершенно серьезно. Сама по себе идея мафии очень демократична.

— Ну хорошо, тогда я тоже скажу серьезно, — произнес Болан. — Как насчет современной жизни, Лео? Конечно, лет сто назад в Италии, на Сицилии или еще где-нибудь, принципы мафиози были справедливыми. Но не здесь. Не сегодня. Мы в демократической стране. И у нас царит настоящая, законная демократия.

Таррин громко расхохотался:

— Вы что, серьезно?! Не давайте водить себя за нос! Ситуация почти не изменилась. Богатые по-прежнему богатеют, а бедняки еще больше нищают.

— Поймите меня правильно — ответил Болан, — Я не имею ничего против Организации — это было бы лишено всякого смысла, ведь я сейчас сам работаю на нее. Но я пытаюсь понять все как есть.

— Тогда смотрите на жизнь реально. Не принимайте себя за какого-то жалкого уголовника. Вы сами сказали, что у вас нет ни пенса. Вы торчали во Вьетнаме, рисковали своей жизнью только ради того, чтобы богачи спали спокойно. Будьте реалистом, сержант. Разве Сеймур не говорил вам, что вы начинаете с двухсот пятидесяти долларов в неделю? Как вы смотрите на это?

Сержант улыбнулся:

— Зовите меня Болан-храбрец, капитан.

Таррин взглянул на него с симпатией:

— Черт побери! Мне кажется, что мы отлично поладим!

— А чем вы занимаетесь в Организации, Лео? — спросил Болан.

— Девушками, — восторженно ответил Таррин. Сержант на секунду замолчал.