Под белой мантией - Углов Федор Григорьевич - Страница 69

— Как вы думаете, Олег так же хотел исправления голоса, как и Христина? — спросил я, чтобы перепроверить свои мысли по поводу мужской психологии.

Нот, конечно. Он считает себя виноватым в том, что толкнул её на муки, и мы уж вместе хотели отговаривать её, но поняли — ничего на нашей затеи не выйдет. В одном он был верен себе: всегда стоял с ней рядом, чем мог облегчал её страдания. А когда однажды Христине стало особенно плохо и я не на шутку испугался, она взяла нас за руки — меня и Олега — и сказала «Не бойтесь. Я буду жить».

Олег тогда вообще не отходил от Христины; растирал спиртом холодеющие ноги, делал массаж, предупреждал малейшее её желание. И кризис скоро миновал. Она снова пошла на поправку, на этот раз преодолев самую большую опасность.

…Василий Карлович рассказывал о больной, а передо мной вырисовывался и образ хирурга. За совершённым им — череда бессонных ночей, отданных на изучение литературы, обдумывание каждой детали операций, переживания, когда на каком-то этапе возникает осложнение и создаётся угроза того, что весь его труд и все мучения пациентки окажутся напрасными. Ум, воля, талант победили.

Но беспокойства профессора на том не окончились. Формально не имелось веских оснований затевать настолько сложную хирургическую комбинацию. Надо было ещё доказать свою правоту, обосновать закономерность предпринятых действий.

Как ни относись к вопросу о показаниях к этой поэтапной операции, сама по себе она — выдающееся событие, свидетельствующее об эрудиции и таланте Василия Карловича, об уровне хирургической науки в нашей стране. Впервые в отечественной, а может быть, и в мировой практике удалось радикально переделать унаследованный от природы голос.

А стоило ли переделывать? Как выяснилось, мнения по этому поводу разделились.

Дополнительный консилиум в весьма представительном составе, «ознакомившись с трансформацией органов, отдельных частей лица гражданки К.», пришёл к заключению, что весь курс хирургического вмешательства был обоснован.

Василий Карлович вздохнул с облегчением. Есть одобрение авторитетной комиссии. Его понимают и поддерживают товарищи, коллеги по институту, руководство. Даже один из администраторов в республике, сам хирург по специальности, не чинил препятствий, сдержанно наблюдая за развитием событий. Все уже думали, что он всецело положился на опыт Василия Карловича, отдаёт должное его мастерству.

Прошло совсем немного времени после блестящей заключительной операции. Василий Карлович намеревался подать заявку на демонстрацию своих результатов в научном обществе. Тут-то и наступил переломный момент.

В народе довольно зло, но метко говорят: «Пустой мех вздувается от ветра, пустая голова — от чванства». Трудно сказать, что вдруг возобладало, то ли профессиональная ревность, то ли служебная амбиция, но администратор этот, Филипп Сергеевич, решил вдруг «власть употребить». Он во всеуслышание заявил: хирург не добился ничего исключительного, наоборот, совершил ошибку, граничащую с преступлением. И потребовал нового разбирательства.

Члены вновь созданной комиссии пошли по прежнему кругу — медицинские документы, личные письменные заявления К., кинофильм, запечатлевший этапы операции, обследование больной, беседы с ней и с лечащим врачом. Материалы тщательно заносились в акт. Вот выводы:

«1. В соответствии с данными исследования, заключениями специалистов различного профиля у больной К. имелись основания для проведения пластических операций, направленных на трансформацию голоса, на исправление дефектов лица.

2. Операции выполнены на высоком техническом уровне и закончились успешно.

3. Пересадка тканей в ходе операций производилась грамотно, с учётом достижений современной медицины.

4. Подобные операции относятся к числу уникальных и показания к ним должны носить строго индивидуальный характер.

Копии документов прилагаются».

Получив такую бумагу, Филипп Сергеевич разгневался. Он собрался наказать и членов «строптивой» комиссии, но его отговорили. Уж очень неприглядно он выглядел бы, не согласившись с объективной оценкой фактов.

Комиссию тихо распустили.

Тучи между тем сгущались. Ходили слухи о каких-то готовящихся мерах взыскания. Василий Карлович попросился на приём.

Вернувшись домой, он по памяти записал разговор, обескураживший его своим тоном. Филипп Сергеевич держался так, словно был чем-то очень задет, лично оскорблён, и не считал нужным скрывать агрессивность. Состоявшийся словесный поединок наглядно выявил благородство и достоинство одного, непонятную мстительность — другого…

Василий Карлович показал мне фрагменты этой записи:

В. К. Филипп Сергеевич, мне бы хотелось дать вам некоторые пояснения в связи с произведённой мною операцией, прежде чем вы будете принимать решение.

Ф. С. Что вы хотите сказать?

В. К. Насколько мне известно, предусмотрено наказать меня за то, что я пошёл на операцию без предварительного согласования с вами, как того требует ваш приказ. Но приказ появился только через год после того, как мы приступили к делу. И, естественно, мы не могли его учесть.

Ф. С. Для обвинения есть много других причин, и вовсе не обязательно ссылаться на этот приказ. Вы своими действиями нарушили законы: сделали целую серию опасных для жизни операций без каких-либо оснований для них.

В. К. Я стремился прежде всего помочь больной. Она осталась жива, довольна результатом, и я не вижу здесь ничего предосудительного.

Ф. С. Не говорите глупостей! Вам была нужна сенсация. Мне же ваш начальник все уши прожужжал: большое достижение, о нём надо докладывать на научном обществе… А вам просто захотелось славы!

В. К. Когда я решал вопрос об операции, я думал о том, как помочь больной.

Ф. С. О какой помощи тут может идти речь? Помилуйте!

В. К. Первоначально я отнёсся к просьбе больной негативно и убеждал её отказаться от идеи хирургического вмешательства. Когда же психиатры дали заключение, что больная стоит на грани самоубийства, я больше не колебался.

Ф. С. Что за ерунда, самоубийство!.. А почему же тогда вы не проконсультировались ни с кем и делали эту операцию втайне?

В. К. Никакой тайны не было. Напротив, своё положительное суждение высказывали специалисты самого разного профиля.

Ф. С. А со мной не могли посоветоваться? Вы даже своему другу В. ни слова не сказали!

В. К. Мне кажется, что никто из хирургов перед сколько-нибудь серьёзной операцией заранее не рекламирует то, что он собирается делать. К тому же мы не были уверены, что больная женщина сама не передумает.

Ф. С. О какой больной женщине вы толкуете? Она здорова. У неё блажь, а вы это выдаете за болезнь.

В. К. У меня была цель: путём коррекции избавить её от тягот природных аномалий. Такие больные — несчастные существа.

Ф. С. От вашей операции несёт буржуазным душком. Это в капиталистическом обществе охотно поддержали бы подобные «эксперименты».

В. К. Поддержали и у нас. Авторитетные медики подтвердили, что в конкретных условиях следует оперировать.

Ф. С. Значит, вы пытаетесь расширить круг лиц, которых надо привлечь к ответственности вместе с вами?

В. К. Я не вправе тут давать оценки. Я только просил бы вас предоставить мне возможность изложить свою точку зрения и пояснить все обстоятельства, связанные с операцией, скажем, на учёном совете.

Ф. С. А моего мнения разве недостаточно? Вам обязательно нужен учёный совет?

В. К. Ваше мнение важно, но поскольку многие моменты остаются просто неизвестными…

Ф. С. Вы настаиваете на обсуждении на учёном совете? Я могу это сделать! Пожалуйста!

В. К. Я ни на чем не настаиваю. Я прошу вас дать мне возможность встретиться официально со специалистами.

Ф. С. Ваш начальник на таких же позициях?

В. К. Он и порекомендовал мне прийти к вам на приём, по-моему, он тоже не возражает против того, чтобы участвовать в обсуждении этого вопроса.