Драконьи танцы на битом стекле (СИ) - Патрикова Татьяна "Небо В Глазах Ангела" - Страница 2

Эр лежал на кровати неподвижно, словно и вовсе не был живым существом, а всего лишь какой-то человекоподобной куклой. Но нет, он был жив. Он дышал, слабо, прерывисто, но дышал. Ставрас подошел, опустился на кровать рядом с ним и положил ладонь на сухой и горячил лоб мальчика-дракона. Закрыл глаза.

"Эрнестримомлильс… Эр!"

И увидел, как тот летит во тьме, отчаянно вздымая раз за разом исполинские, кожистые крылья, как крутит головой на длинной шее, как всхрапывает от разочарования, словно и не дракон вовсе, а норовистый конь, как трубит, силясь голосом своим прогнать темноту, как ищет выход, что близко, просто рукой подать, всего лишь дотянуться, но он не видит его. Смотрит, но не видит.

Лекарь распахнул глаза и посмотрел на застывшего рядом с ним масочника.

— Зови его Мак. Очень громко зови. Он не видит выхода из тьмы, но, можно попытаться вывести его, заставив идти на голос. Веди.

— Я понял, — кивнул Палач Масок, и они со Ставрасом поменялись местами.

И как до этого Драконий Лекарь, масочник положил ладонь на лоб своего дракона, закрыл глаза и закричал. Не вслух, мысленно, но громко-громко. И мальчик-дракон услышал родной, волнующе-знакомый голос, и пошел за ним.

Ставрас постоял, постоял рядом с ними, вздохнул и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Если получится, он узнает, почувствует, что Эр очнулся, значит, можно теперь позаботиться и о своем сердце. Можно вернуться к тому, кто ждал его все это время и, хочется верить, все еще ждет.

Во дворце был бал. Ставраса пропустили без особого приглашения. Кто же додумается задержать у ворот Драконьего Лекаря? Тем более, когда оба сторожевые дракона, на которых гвардейцы патрулировали небо над дворцом и городом, спустились поприветствовать его? А во дворце играла веселая музыка и в ярко освещенных окнах танцевали тени. Ставраса мало интересовало, по какому случаю Палтус собрал всех этих людей у себя. Веселье было в самом разгаре, поэтому ему удалось проскочить незамеченным даже мимо камердинера и распорядителя. Так что никто из присутствующих не понял, что Драконий Лекарь, исчезнувший еще осенью, вернулся.

Так, стараясь не попадаться на глаза людям, знающим его лично, Ставрас, скрываясь в тени колонн, пересек зал, свернул в один коридор, из него в другой, прошел по небольшой, короткой балюстраде, и вышел к открытой веранде, чувствуя, что близок к цели. И так и застыл, незамеченным, в тени густого плюща, оплетающего тонкие, резные колонны на входе в веранду, возвышающуюся над Зимним садом. Здесь, несмотря на то, что за стенами дворца совсем недавно наступила веста, круглый год все цвело и благоухало. Когда-то этот сад подарил своей будущей жене один из королей Драконьего Королевства, теперь его магию поддерживали и продляли его потомки. Садик был небольшим, но просто необыкновенно красивым. Палтус с супругой и сыном, когда Веровек еще пешком под стол ходил, частенько здесь завтракали, можно надеяться, что теперь довольно скоро тут будут играть и так же завтракать с родителями дети Века и Роксоланы. А сейчас, под звездным небом, безучастно смотрящим вниз сквозь прозрачный купол крыши ветреный шут, Шельм Ландышфуки, целовал прекрасную даму. Её платиновые локоны, свободно ниспадали на обнаженные плечи, грудь и спину. Платье незнакомого покроя начиналось на груди, обтягивая её и подчеркивая, и струилось широкими складками книзу, придавая облику миниатюрной барышни просто невероятную женственность и хрупкость. А на изящной, лебединой шеи красовалось вычурное ожерелье из темно-зеленых изумрудов, заключенных в плен черненного серебра. Украшение было массивным и, казалось, могло бы испортить весь образ нежной барышни, показавшись неуместным, лишним в её наряде, но на удивление гармонично смотрелось на ней. Ставрас не знал, кто эта девушка. Cудя по наряду, барышня прибыла из Верлиньи, небольшого королевства, граница которого проходила с сверо-запада от Драконьего королевства. У Ставраса потемнело в глазах оттого, как Шельм бережно, почти нежно обнимал её, поддерживая за талию одной рукой. И вынуждая выгибать спину в поцелуе, склонялся над девушкой все сильней и сильней.

Он отступил назад, борясь с непреодолимым желанием бросить все, расправить крылья и взлететь, пробивая мощным телом преграду камня и стекла, взмывая в небо, чтобы навсегда проститься с этим миром.

"Только посмей", — голос в голове прозвучал так четко и звонко, что лекарь вздрогнул всем телом и рассеянно моргнул, прежде чем отозваться.

"Шельм?"

"Имей в виду, я не последовал за тобой лишь потому, что знал — ты вернешься. Уйдешь совсем — пойду следом".

"Не уйду".

"Вот и отлично. Подожди меня, я сейчас закончу, и вот тогда поговорим".

"И долго мне тебя ждать?"

"Уже дождался".

— Милая леди, вы просто волшебница, — раздался со стороны веранды мурлыкающий голос шута, — Вы и эта ночь, пьяните, словно бокал вина. У меня кружиться голова, и мне хочется совершать глупости…

— Ну, что вы, Шельм, вы мне льстите, — отозвался ему в ответ певучий, звонкий голосок. — Вы знаете, у меня на родине, какие только слухи о вас не ходят, одни забавнее других.

— И каким же поверили вы, моя леди?

— Я верю лишь тому, что видят мои глаза.

— И что же они видят? — не уступал шут.

— А вот это… — девушка сделала искусно выверенную паузу, и послышался легкий шелест веера, который, по всей видимости, ударили по шаловливым рукам не в меру прыткого шута, — Секрет! — объявила чаровница, звонко расхохоталась и очень по-женски поспешила улизнуть.

Ставрас вовремя скользнул за колонну. Девушка его так и не заметила, зато обнаружил Шельм, вышедший вслед за ней. В голубых глазах, встретившихся с драконьими желтыми, застыло странное выражение.

— Идем, — Шельм схватил его за руку, и потащил за собой.

— Может быть, сначала ты мне хоть что-нибудь объяснишь? — Бросил Ставрас ему в спину, но затормозить даже не попытался.

— Видел у нее украшение?

— Да.

— Не просто дорогая побрякушка, а какой-то артефакт. Я к нему нить привязал, это раз. А потом прощупал уже тактильно.

— И? — Ставрас помнил, как это выглядело, и, только вспомнив, понял, что очень близок к тому, чтобы по-настоящему разозлиться, чего с ним не случалось уже много веков.

— Как думаешь, что могло понадобиться в нашем медвежьем углу Жрице Оракула, представленной, кстати, как младшая сестра посла, в нашем медвежьем углу? — Шельм произнес это легко и непринужденно, до боли знакомым насмешливым тоном, когда они уже поднимались на третий этаж дворца. Он так и не обернулся, но Ставрас встал, как вкопанный, и шуту пришлось остановиться, чтобы посмотреть на него.

— Я думаю, что это может означать, что у вас, пока меня не было, появились какие-то проблемы. Что вообще произошло?

— Много чего. Например, я очнулся, а тебя рядом нет. — В глазах Шельма не было ни тени насмешки, лишь пугающая глубина и горечь, притаившаяся в зрачках.

— Я ушел искать лекарство, — попытался оправдаться Ставрас, но даже ему показалось, что голос при этом прозвучал неубедительно.

— Нашел?

— Узнал, что ты будешь не единственным из масочников, кому придется пройти через это.

— Я уже знаю. И ты бы знал, если бы остался.

— Да, — не стал лукавить Ставрас, не отводя взгляд.

Шельм снова отвернулся и дернул его за руку, утягивая за собой, — Идем.

— Куда? — спросил Ставрас, послушно следую за ним. На душе было пусто и одиноко, а так хотелось снова разделить все на двоих.

— Повыше, — лаконично отозвался Шельм.

И они продолжили подниматься. Ставрас сильнее сжал в ладони пальцы шута, но ответного пожатия не почувствовал, это огорчало. Он сам не понимал, что с ним твориться. Душу словно подцепили каким-то странным, непонятно откуда взявшимся крюком, и тянули, и тянули, выворачивая наизнанку. Сердце стучало о ребра, и почему-то хотелось, чтобы оно было, как прежде, драконьим, а не таким живым и трепетным, как человеческое. Но обратиться в дракона прямо во дворце он не мог. Не на узкой лестнице, иначе снес бы своей тушей половину северного крыла. И эта человечность мучила его сейчас, как никогда в жизни. Он помнил, как сам прошлым летом говорил с Шельмом о возможности будущих детей, о связи с женщиной, красиво говорил, правильно. Но вся правильность мыслей рассеялась, когда в ход пошли чувства. Он никогда не опускался до ненависти к человеку, до длительной ненависти, но в данный, конкретно взятый момент, ненавидел. Ненавидел эту странную девчонку, посмевшую претендовать на того, кого он уже давно считал своим.