Драконьи грезы радужного цвета (СИ) - Патрикова Татьяна "Небо В Глазах Ангела" - Страница 62

— Ты меня шантажируешь? — глаза Шельму сузились, а губы превратились в одну плотно сжатую линию.

— Нет. Ставлю перед фактом, — отрезал Ставрас.

И прежде, чем Шельм успел высказаться на этот счет, Вересковая Пустошь исчезла и шут, открыв глаза, обнаружил, что лежит на коленях лекаря, а перед ним танцует в небольшом углублении пламя костра, возле которого на свернутом в несколько раз большом одеяле (не иначе из запасов все того же Ставраса) мирно посапывают четыре малыша-дракончика. Маленькие, трогательные и просто невероятно красивые, по мнению Шельма. Их спутники тоже еще спали, устроившись кто где. Веровек мирно похрапывал, а Гиня и Мур как всегда жались во сне друг к другу. Над верхушками сосен и лиственных деревьев в серой дымке красной канвой загорался рассвет.

— Мне будет очень больно, если ты умрешь, — неожиданно раздался откуда-то сверху тихий голос, похожий в этот момент на шепот ветра, которого этим утром в горах и вовсе не было. — Я просто хочу, чтобы ты помнил об этом.

Шельм вздохнул. Сердце неприятно сжалось, наполнив душу одновременно и радостью, и грустью.

— Я все равно не смогу жить так же долго, как и ты.

— Я знаю, — в голосе Ставраса Шельму послышалась печаль, от которой совсем неожиданно намокли ресницы.

— Но я постараюсь… — начиная говорить, Шельм и сам не знал, что хочет сказать, но все равно проговорил, повторившись: — Постараюсь не огорчать тебя.

— Постарайся, — отозвался лекарь. Он хотел добавить еще что-то, но в этот момент проснулся один из дракончиков, черный и самый крупный, и тихо заскулил, отчего Гиня буквально подорвался из-под одеяла. Ставрас улыбнулся, приподнимая Шельма за плечи. — Пора спешить.

— Что с ним? — испуганно вопросил Гиацинт, прижимая к себе малыша, но смотря при этом на лекаря.

— Проголодался, — поспешил успокоить его Ставрас, вставая на ноги.

За черным начали пробуждаться и остальные малыши, а с ними и те, кто был на них запечатлен. Сборы много времени не заняли, так что, как только солнце полностью поднялось из-за горизонта, Драконий Лекарь уже открывал большой, широкий портал, чтобы они все вместе с лошадями, которых вел Шельм верхом на Шелесте, и драконами, их несли на руках остальные, могли пройти через него и оказаться в Радужном Дворце, резиденции Его Величества Палтуса Третьего. И встреча была радостной, несмотря ни на что.

Первым делом было решено устроить бал. Причем, никакие отговорки Веровека, который полностью поддержал идею Шельма насчет Драконария и желал, как и лекарь с шутом, поскорей приступить к его обустройству; ни увещевания Ставраса, не смогли повлиять на решение Палтуса, в некоторых своих самодурствах умудряющегося быть до отвращения упертым. Он сказал бал, значит бал. Все дела потом.

Конечно, можно было бы попробовать заручиться поддержкой королевы. Но та, после того, как сыночек в ответ на её душевный порыв (надрывное сюсюкание, как с малым дитятком, и заламывание рук служанкам, за то, что посмели кокетливо стрельнуть глазками в сторону королевича, дивно похорошевшего в виду вынужденного похудения), довольно сурово отчитал её, объявив, что уже взрослый. Вон, даже драконами обзавелся и не одним, а сразу двумя, да и что с девицами делать на сеновале уже сведущ, расстроенная матушка убежала жалиться мужу на "коварных растлителей их кровной дитятки".

Поэтому она уж точно не стала бы им помогать переубеждать Палтуса относительно бала. Поэтому всем пришлось смириться. Самое интересное, что даже к Муравьеду и Гиацинту не возникло вопросов. Ну, привел Драконий лекарь с собой каких-то странных личностей, но он же их и забрал из дворца, поселив в своей аптеке, вот пусть и несет ответственность. Спрашивать у Ригулти, кто такие есть и зачем они ему понадобились, не осмелился даже начальник королевской гвардии, к слову сказать, бывший одним из тех самых трех учеников деда Михея, что постоянно жили во дворце.

Так что, разместившись с относительным комфортом, все спешно принялись готовиться к балу, который был назначен уже через два дня после их возвращения в родные пенаты. Срок на самом деле просто пустячный, так как, со всеми этими заботами о новорожденных драконах, которых лекарь курировал лично, да и шут от него не отставал, два дня пролетели не просто незаметно, а как единый, слитный миг.

Веровек отыскал Шельма возле одной из колонн, откуда хитрый шут наблюдал за съехавшимися на королевский бал гостями, подмечая все, что не только можно было подметить, но даже то, что вроде бы и нельзя.

— Ну что, ты поговорил с ним? — вопросил Веровек, застывая у него за спиной карающим духом.

— Не успел, — отмахнулся даже не обернувшийся шут.

Как раз в этот момент распорядитель бала объявил очередное прибывшее на бал высокородное семейство и Шельм чуть ли шею всю не вывернул, пытаясь рассмотреть двух барышень, полноватой наружности, которые, как ему лично сорока на хвосте принесла, очень недвусмысленно интересовались неженатым Драконьим Лекарем. Их матушка маркиза разве что не землю носом рыла, чтобы хоть дну дочурку, но пристроить под теплый бок Ригулти, не имевшего высокого дворянского титула, но всегда бывшего на особом счету у королевской семьи, о чем всем было широко известно.

— Шельм! — полушепотом воскликнул Веровек, и шуту со вздохом пришлось оторваться от лицезрения потенциальных соперниц, каковыми он этих барышень, однозначно, не считал.

— Ну, что тебе? Ты сам-то с отцом переговорил?

— Он и слушать не хочет о делах. Сказал, теперь все насущные вопросы после бала решать будем. Он вообще, какой-то не в меру счастливый.

— Скорее гордый. Ну, еще бы, сыночек не просто с драконом вернулся, а с двумя, — фыркнул шут, а королевич смутился и отвел глаза. — Ладно, — отмахнулся Шельм, снова выглянул из-за колонны, убедился, что интересующее его семейство с двумя девицами на выданье из поля зрения исчезло, и снова повернулся к погрустневшему Веровеку. — Зато я успел перекинуться парой слов с Гиней. Он, кстати, тоже ждет не дождется, когда наш Радужный приятель даст имена малышам.

— А лекарь что?

— А лекарь слишком занят, чтобы давать имена раньше какого-то там специально отведенного срока, пусть даже и по блату.

— И чем же он тогда вообще занимается?

— Как чем? Драконов вдохновляет.

— На что?

— На Драконарий.

— Зачем? — растерянно захлопал глазами Веровек.

— А ты предлагаешь, чтобы люди на своем горбу все эти груды камня в столицу перетаскивали? — отозвался Шельм насмешливо. — К тому же, сам посуди, кроме неоспоримых плюсов создание Драконария имеет и свои очевидные минусы.

— Например?

— Например, драконы-родители могут так совсем облениться и вообще перестанут выхаживать яйца и малышей.

— Да уж, я об этом как-то не подумал, — запустив пальцы в волосы на затылке, пробормотал растерявшийся Веровек.

— К тому же, — продолжил шут, — и для людей вся эта ситуация тоже имеет двойное дно. Ведь вседоступность драконов может повлечь за собой легкомысленное отношение к ним, а с ними так просто нельзя, они же не игрушки, понимаешь?

— Угу, — пробурчал озадаченный королевич, отвернулся к окну, помолчал, а потом заговорил вновь. — Знаешь, я все спросить хотел.

— Да?

— Насчет ваших с Гиней масок.

— А что с ними? — тут же насторожился Шельм. Ему до сих пор становилось немного не по себе, когда Век, от которого, впрочем, как и не только от него, он уже привык скрывать свою истинную сущность, так просто и легко заговаривал с ним о ней.

— Когда он тебе эту вашу Клятву Маски давал, твоя белая, ну та, что Вольто, неожиданно стала такой же, как его Коломбина, только не с красными перьями и рубинами, а с белыми и, кажется, алмазами и жемчугом, а потом, когда вы руки разняли, исчезла вместе с двумя другими.

— И?

— Это нормально?

— Да, конечно. Я сам догадывался, но мне потом еще и Гиня подтвердил, что Вольто может внешне стать любой маской, но всегда по сути своей остается Вольто. Поэтому её и называют Маской масок.