Драконьи грезы радужного цвета (СИ) - Патрикова Татьяна "Небо В Глазах Ангела" - Страница 17

Лекарь сурово посмотрел на него, но королевич остался непреклонен, сумев выдержать его тяжелый взгляд, хоть и с трудом.

— Хорошо. Убедили, — махнул рукой лекарь, и скомандовал: — А теперь приводите себя в порядок, и завтракать.

— А потом? — не спеша выйти вслед за поспешившим к выходу королевичем, уточнил Шельм.

— В путь дорогу, и так загостились, — отозвался лекарь, задумчиво глядя на него.

Шут непроизвольно поежился, уж больно пронзительным был этот взгляд.

— Не бойся, — добавил Ставрас уже ему в спину. — Не буду я тебя ни пытать, ни калечить.

— А допытываться?

— А вот это, милый, мое священное право, как мужчины.

— С чего это вдруг? — насторожился шут и даже через плечо обернулся в дверях.

Лекарь весело подмигнул ему:

— Ну, я же мужчина, и мой священный долг разгадать все загадки, таящиеся в моей избраннице.

— Я не твоя избранница!

— Правильно. Это, скорее, я твой избранник. Но в нашем случае, это не первостепенно, — расхохотался Ставрас и замолк, поймав на себе хитрый прищур бирюзовых глаз.

— Тогда и мне стоит счастье попытать, — протянул Шельм, оценивающе осматривая настороженно замершего лекаря с ног до головы.

— О чем ты? — нахмурился тот.

— Да, вот знать хочу, кто же ты, Драконий Лекарь. И узнаю.

— Не раньше, чем я узнаю, кто ты.

— Заметано! — подмигнул ему Шельм и выскочил в коридор.

Ставрас тяжело вздохнул. Он всегда знал, что Шельм Ландышфуки, Придворный Шут, редкостная шельма, точнее шельмец, и, кажется, теперь у него появилась возможность, чуть ли не каждый день убеждаться в этом вновь и вновь.

Лишь отъехав от замка барона Бернса, сердечно простившись с хозяином и его дивно похорошевшим дракончиком, Шельм, снова ехавший со Ставрасом в одном седле, признался:

— Я видел Радужного Дракона.

Произнес он вроде бы негромко, но Веровек сидящий на спине своего коня, даже притормозил, когда расслышал. А Ставрас у него за спиной замер, словно изваяние.

— Где?! — воскликнул королевич, не утерпев.

— Во сне, — отозвался шут, глядя в пустоту. — Он дал ей имя — Эллинильбисталь, барон сразу же сократил его до Элли. Они такими счастливыми выглядели, он и девочка…

— Девочка? — переспросил пораженный Веровек.

— Да. Не знаю, умеют ли бронзовые и в реальном мире воплощаться в людей, но во сне я её всегда видел человеком.

— Могут, — не стал отпираться Ставрас в ответ на вопросительный взгляд королевича.

— А не бронзовые? — сразу же ухватил суть Веровек.

— Нет. Только бронзовые, — покачал головой лекарь и вернул разговор на прежнюю тему. — Так что там с Радужным?

Шут тяжело вздохнул, а потом неожиданно выдал:

— Мордой не вышел.

— Чего?! — вскричал возмущенный до глубины души королевич. — Да, как ты можешь, он же покровитель моего рода!.. — Но тут у него закралось подозрение. — Так ты что, наврал все, что он тебе снился? Пошутил, да? — и замер, когда шут все же к нему повернулся. Уж больно виноватое у него было при этом лицо.

— Понимаешь, — признался Шельм неохотно, почувствовав как сжалась рука Ставраса у него на животе, но демонстративно не обратив внимание, — я во сне словно со стороны смотрел. Они возле березы у ручья разговаривали, а я на пригорке стоял, когда с небес камнем рухнул этот твой Радужный Дракон. Он красивый, ты не думай, величественный и все такое. Но, кажется, не совсем дракон.

— А кто?

— Не знаю. Но я его видел скорее как эфемерного духа, лишь очертания, контуры и радужные переливы внутри. Дыхание перехватило, такой он красивый. А он просто склонился к малышке, и имя произнес без всяких лишних слов. Она от счастья в ладоши захлопала, словно и не дракон вовсе, всамделишный ребенок, а барон от избытка чувств её на руки поднял. Я был так рад за них, но даже поздравить спуститься не успел, потому что эта пестрая ящерица ко мне обернулась с такой ехидной мордой, у меня аж глаза на лоб полезли, и говорит: "А подглядывать, милый мой, нехорошо!". Ну, у меня и вырвалось, что никакой я ему не милый, и уж точно не его, и вообще, когда он последний раз зубки чистил, а то дышат тут на меня нежного и прекрасного всякие…

— А он что, того?

— Что?

— Ну, правда, воняет?

— Нет, конечно. Я же говорю, у него в моем сне и тела-то не было, так, фикция одна.

— А что потом?

— А что потом? Дыхнул на меня, зараза, но уже специально, я и провалился куда-то. Куда, не помню, только всю оставшуюся ночь бродил по каким-то странным коридорам без начала и конца, и даже без дверей, пусть и закрытых. А к драконихе и барону так выйти и не смог, вот и вся любовь, — заключил шут и развел руками.

— А как же я его седлать буду, если он нематериальный? — растерянно протянул Веровек, за что и получил от лекаря щелчок по носу, обиженно засопел и отвернулся.

— А нечего зариться на спину еще не виденного ни разу наяву дракона, — весело заключил лекарь, и слегка сжал бока Шелеста пятками, намекая, что можно пробежаться чуть побыстрее, что тот с радостью и исполнил.

Так что, обижаться и релаксировать Веровеку резко стало некогда, пришлось поспевать за умчавшимися вперед спутниками.

Они остановились на привал чуть позже полудня, притом что Шелест, что Ставрас с Шельмом могли бы скакать и дальше, а вот конь Веровека, да и он сам, уже запыхались.

Лекарь притормозил коня, выехав к небольшому озеру, и спешился на берегу. За ним на землю спрыгнул Шельм, и сам, без отдельных указаний лекаря, принялся расседлывать Шелеста, с которым, кажется, уже сроднился. Тот в свою очередь не возражал и смотрел с одобрением. Веровек тоже спешился, правда, не так легко и изящно, как Ставрас и Шельм, все же лишний вес в таких делах не лучший помощник, зато, глядя на шута, тоже без понуканий со стороны лекаря начал расседлывать своего коня.

Ригулти посмотрел на них, посмотрел, а потом ехидно так поинтересовался:

— Вы что же думаете, что это уже привал на ночь?

— Нет, конечно, — отозвался шут, пожав плечами. Королевич замер, не до конца стянув седло со спины коня.

— Тогда, зачем расседлываете? Им еще скакать и скакать, — припечатал он, но Шельм посмотрел на напрягшиеся плечи Веровека и весело объявил:

— Не раньше, чем я их искупаю.

— А если я скажу, что раньше?

— Шелест, Солнышко, скажи своему извергу, что ты хочешь со мной купаться. Ну, ведь, правда, хочешь, признай!

Тот покосился на хозяина и тоненько, противненько, заржал. Ставрас хмыкнул и махнул рукой: уж перед кем, кем, а перед своим боевым конем он лицом в грязь упасть точно не хотел, и, зная шута, тот непременно подстроил бы ему какую-нибудь гадость, если бы он отказал ему сейчас. Да и прав Шельм, освежиться было бы очень кстати.

Шельм купался, весело хохоча и чистя коней специальным скребком, который извлек из всего того же походного кулона. Ставрас, уже искупавшийся, стоял на берегу, подставляя влажное после купания тело благосклонному солнцу, и с каким-то непонятным себе самому удовольствием наблюдал за голубоволосым мальчишкой, резвящимся в воде вместе с довольными до нельзя конями. Рядом с ним на траве развалился королевич, тоже смотревший на шута, не обращающего ни на кого внимания кроме, разве что, своих ненаглядных четвероногих.

— Я всегда завидовал ему, — неожиданно произнес Веровек тихо-тихо, но Ставрас услышал. — До четырнадцати лет жил спокойно, читал книги о подвигах, втихаря от маменьки учился махать деревянным мечом под присмотром начальника дворцовой стражи, воображая себя великим воителем, а потом появился он и перевернул весь мой тихий мир с ног на голову. Я восхищался им, смелым, решительным, свободным. Он в пятнадцать знал и умел столько, сколько я до сих пор не знаю и не умею. Но я хотел научиться, а маменька сказала, что не к лицу мне общаться со всяким отребьем без рода и племени, и взялась за меня всерьез, когда вместе с ним застукала…

— Как же она тебя в этот раз отпустила?

— А она не отпускала. Мы с отцом, как заговорщики, отправили к тебе шута в самый последний момент, когда все уже собрано было, и когда маменька в церковь пошла, поклониться Крылатому Богу с Драконьим Лицом.