Сын идет на медаль - Ковалева Лия Евсеевна - Страница 2

Были бы у нас соседи такие, как Валя, мы бы собрали на машинку скорее, но ведь есть такие, что не приступишься. Например, есть у нас в квартире ещё тётка и племянница. Тётка всех учит, как надо жить в коммунальной квартире, а сама себе отдельный выключатель в коридоре поставила. Единоличница! У меня уже был с нею конфликт, и я лично стараюсь поменьше с нею встречаться. Соседей она и вовсе не считает за людей. О Вале вспоминает тогда, когда придёт с обновкой из магазина: «Валечка, как вы считаете, удачно я пальто купила?» И племянница вертится перед Валей в новом дорогом пальто, о каком Валя и мечтать не может. Она, по-моему, просто не понимает, что это стыдно, потому что привыкла смотреть на всё тёткиными глазами. Я пытался с нею поговорить, но она понимает всё по-глупому. Ей кажется, что тётка её — за справедливость, а люди ей завидуют и потому не любят. А у тётки справедливость только на языке, а вовсе не в поступках.

Нина Павловна, пожалуйста, никому не давайте моё сочинение!»

Соня не успела собраться с мыслями, как хлопнула дверь — пришла тётка. Она сняла пальто и села, тяжело дыша.

— Уф, уморилась! Поставь чайник, Сонюшка!

Соня пошла в кухню, поставила чайник и, подойдя к окну, прижалась к холодному стеклу горячим лбом. За окном была непроглядная тьма. На душе у Сони было скверно. Она напряжённо вглядывалась в темноту, как будто именно там увидела что-то новое и важное. Щёки её горели, точно кто-то надавал ей пощёчин.

…Она думала уже не о том, как смел Шурка плохо написать о ней и о тётке. Она думала о Вале и о Кузьме Петровиче. Она вспоминала, как действительно в прошлую субботу вертелась перед Валей в новом пальто и какие были у Вали грустные глаза, когда тётя вызвала её в коридор «обсудить покупку»…

Соня стояла у окна, пока чайник не запел свою песню. Не хотелось сейчас видеть тётку, разговаривать, отвечать на её вопросы…

Когда Соня с закипевшим чайником вошла в комнату, тётя Маня сидела с очками на носу и читала Шуркино сочинение. Соня чуть не выронила чайник.

— Тётя Маня, отдай! — закричала она: — Это нельзя. Это чужое!

Но тётя Маня только рукой махнула. Соня поняла — скандала не миновать! Она села на кровать, со страхом глядя на тётку.

Тётя Маня кончила читать и сняла очки.

— Так! — сказала она зловеще. — Вот и благодарность!

— Тётя Маня, это надо отдать… Я взяла на минутку… Шурка получит единицу, если завтра не сдаст сочинение. Нина Павловна твёрдо обещала, она уже и так откладывала. Тётечка, ну дай, пожалуйста!

— Единица? Так ему и надо, сопляку! Пусть ставят единицу! Будет знать, как оговаривать соседей!

— Тётя, что же я ему скажу?

— А ничего не говори. Я сама с ним поговорю!

— Нет, нет, не говори! — в полном отчаянии закричала Соня.

— Ладно, не реви. Больно надо нервы портить. Но только я этого, — она потрясла тетрадкой, — не отдам. Так и знай!

— Нина Павловна, ну, ещё хоть один день! Ну, пожалуйста! — проныл Витька Моисеев.

Это был пробный шар. Все насторожились.

— Нет, — сказала Нина Павловна жёстко. — Нет. Я уже два раза откладывала.

Соня, понурив голову, достала из портфеля тетрадку. Полезли в портфели и остальные.

Нина Павловна вызывала по списку. Ребята подходили один за другим и клали на стол сочинения.

— Харченко!

Соня встала. Что делать? Сдавать сочинение о лётчике и олимпийской чемпионке?.. После всего, что было вчера? После утреннего разговора с Шуркой?..

Но Нина Павловна подняла голову — и в каждом её глазу Соня явственно увидела по единице. Дрожащими руками Соня положила на стол свою тетрадку.

Когда очередь дошла до Шурки, она закрыла глаза от ужаса.

— Ставьте единицу! — сказал Шурка угрюмо. — Я не написал.

— Как?

Нина Павловна удивилась и огорчилась. Шурка был всегда так аккуратен!

— Шура, как это может быть?

— Не успел! — буркнул Шурка.

Нина Павловна медлила. Ей так не хотелось ставить Шурке единицу!

Скорее! Спасать! Соня ринулась на выручку.

— Нина Павловна! Шура сочинение написал, я даже читала его. Там только чуточку недописано… Он допишет! Не ставьте ему единицу!

— Это правда, Шура? — спросила Нина Павловна с сомнением в голосе. Она переводила глаза с Шурки на Соню…

Шурка молчал.

Нина Павловна пожала плечами, подумала и поставила в журнале против Шуркиной фамилии не единицу, а точку. Маленькую точку, которая ровно ничего не означала, кроме: «Спросить ещё раз».

Соня возвращалась из школы пешком. Обычно она шла, не замечая ничего вокруг, и мечтала… Мечтала, что её выберут в комитет. Мечтала о шёлковом плаще. Мечтала о том, как её полюбит какой-нибудь необыкновенный мальчик — даже лучше Генки Батенкова!

Но сегодня она не мечтала, а смотрела на прохожих. Их было много; они торопливо шли по тротуару, и у каждого были свои мысли, свои заботы, свой Петька в яслях, своё мужество, и, может быть, как у Сони, — свои легкомысленные поступки и горестные угрызения…

Все поиски оказались напрасными. Шуркиной тетрадки нигде не было. Когда Соня, перевернув всё в комнате вверх дном, вконец отчаялась, явилась тётка.

— Ты чего это всё разворотила, мать моя? — спросила она, с подозрением осматриваясь. — Опять тетрадку ищешь? Сказано — не отдам. И всё тут!

— Тётя, — сказала Соня, — надо отдать. Он ведь ни в чём не виноват.

— Ещё заступается! — оскорбилась тётка. — Он про меня гадости будет писать, а ты — заступаться? Для того тебя кормила-поила десять лет? Нет, вижу я, для людей хоть в лепёшку расшибись, благодарности не будет. Нет, не будет!

— При чём тут благодарность! — начала Соня дрожащим голосом. — Это ведь чужое! Ты сама учила меня чужого не брать! А не отдашь — завтра же всё расскажу в школе! — тут Соня повысила голос. — Всё расскажу, вот увидишь, и тебя вызовут. К директору, к завучу, и как ты будешь им в глаза смотреть?

Впервые в жизни она осмелилась так говорить с тёткой. Она видела перед собою лицо тётки — сперва сердитое, обиженное, потом испуганное, с красными пятнами — и вдруг поняла, что победила, что тётка сейчас сдастся, что она уже сдалась…

Шурка оглянулся, услышав лёгкое шуршанье: из-под двери ползла синяя тетрадка. Он подошёл и поднял тетрадку. Из неё выпала записка. В записке было всего несколько слов:

Вика остаётся одна

Вика стояла у окна, отогнув занавеску, и смотрела на Неву. По Неве юркий катерок тащил огромную, неповоротливую баржу. Вода была серая, тоскливая — осенняя вода!

Вика опустила занавеску, вздохнула и тут же рассердилась на себя за этот вздох.

Ведь в сущности Маша уже давно перестала быть настоящим другом. Даже в кино ходит теперь без Вики. Какая это дружба!

Дружба — это когда всем-всем хочется поделиться и когда никто другой не нужен!

А Маше нужно многое. Ей нужны и её малыши-пионеры, ей нужен приёмник, и литературный кружок, и весь девятый «б» класс ей нужен!

Правда, она тащила Вику и в литкружок, и в Русский музей, и на всякие там экскурсии… Но Вика гордо отказывалась. Она не хотела плясать под Машину дудку; да что такого интересного в этом кружке? А с малышами возиться, как возится Маша, — нет, это уж слишком!

С малышей всё и началось.

— Ну, почему ты не хочешь во второй «б» пойти вожатой? — уговаривала Маша. — Ты посмотри, какие мои малышата прелестные! А до чего активные! На всё отзовутся! Ты даже представить себе не можешь, до чего с ними интересно!

— Нет, почему же — очень представляю! — сказала, усмехнувшись, Вика. — На завтрак в столовую водить — раз… Носы утирать — два. Слёзы — если подерутся — три. Очень увлекательно!