Двойная игра - Пендлтон Дон - Страница 29

Рано утром Болан позвонил Броньоле. Палач спал плохо, несколько раз за ночь он просыпался и подолгу лежал, глядя в потолок.

Снова и снова Болан вспоминал выражение лица молодого напарника, когда тот увидел, что творится в номере мотеля, его гневный протест по поводу грубого обращения с пленным и вместе с тем его стремление не уронить своего достоинства в глазах этого головореза, то есть его, Болана. Теперь он мог с уверенностью сказать, что этот парень был ему по душе.

Но впереди предстояло много дел, и Болан начинал торопиться. Он был почти уверен, что Броньола приступил к работе еще вчера, хотя подарок, переданный ему Элбрайтом, вряд ли смог уже прийти в себя. Но время торопило. Нужно было выудить из него хоть что-то. Он должен знать об Андерсоне. И если они не вытащат из этого русского несколько слов, остановить террориста будет практически невозможно.

Голос в трубке был сонным:

— Привет! Это кто? Который час?

— Это я, Болан. Сейчас полседьмого. Ты меня чем-нибудь порадуешь?

— Господи, да что это за нетерпение?! Еще ж не рассвело... — начал Броньола капризным голосом.

— Мне в темноте лучше работается, — прервал его Болан. — Какие новости?

— Новости, боюсь, не очень... — Броньола сделал паузу. — Мы трясли его всю ночь, но он ничего не сказал. Ничего. Я вернулся всего час назад...

— Они продолжают работать с ним?

— Уже нет.

— Не понял. Почему? — Болан повысил голос.

— Он ухитрился отравиться. Капсула с ядом. По составу примерно то же, чем должен был по инструкции воспользоваться Пауэрс. Никто не знает, как ему удалось пронести это на допрос, но факт остается фактом: он мертв...

— Проклятье! Что известно об Андерсоне? Обнаружены ли его следы с того момента, как он покинул угнанный автомобиль?

— Андерсон? А-а. Мистер оборотень купил себе новый, там же, в Ричмонде. Темно-серый "понтиак Гран При". Имя конторы — "Ричмонд Моторама", продавца зовут Ланс Пурвис. Машина имеет транзитные номера — мне должны их сейчас сообщить.

— Что еще?

— Это все... Он заплатил наличными и уехал.

— Хорошо, я позвоню тебе из Ричмонда, — сказал Болан и, не попрощавшись повесил трубку.

Приладив снаряжение и распихав все по своим местам, он накинул серый пиджак и вышел на улицу, где его поджидал преданный ему "додж". Автомобиль был старый и порядком побитый, но его мощный восьмицилиндровый двигатель оказался незаменим для Болана.

Безоговорочно повинуясь водителю, машина резко взяла с места, и визг шин на мгновенье заглушил рев мотора. До Ричмонда было не очень далеко, и если не возникнут задержки, то Болан рассчитывал оказаться на месте до полудня. Автострады, прорезавшие во всех направлениях федеральный округ Колумбия, были, по мнению Болана, проложены не слишком рационально, но при почти полном отсутствии транспорта в эти ранние часы единственное что смущало Палача так это ограничение скорости. Однако вдали от населенных пунктов эти ограничения снимались.

До цели оставалось чуть более ста пятидесяти миль по самому короткому маршруту, но Болану пришлось свернуть на запад, в объезд густонаселенных восточных окраин штата Вирджиния. Двигаясь довольно быстро, он надеялся попасть в Ричмонд к десяти часам утра.

Машина проходила гряду холмов, поросших лесом. Мерный рокот двигателя оказывал целительное действие на нервы Болана. Он чувствовал себя за рулем гораздо привычнее и уютнее, чем в самом шикарном офисном кресле. Да поможет Лансу Пурвису Бог, если он вздумает вдруг взять сегодня отпуск, — времени оставалось очень мало, и большая его часть уже была потрачена впустую. Болан допускал, что Пурвис не имел ни малейшего понятия, куда направился его клиент, но, возможно, наблюдательный торговец заметил какую-нибудь маленькую деталь, которой он не придал значения, но которая могла быть исключительно важна для Болана.

Длительная поездка по пустынной автостраде позволяла Болану неторопливо обдумать некоторые мучившие его вопросы.

Первой наиболее острой проблемой, которая мешала ходу всей операции, была утечка информации. Кто-то имел доступ к секретным данным и запросто разбазаривал сведения "из-под прилавка". Болан уже успел испытать на себе всю прелесть данной ситуации и теперь терялся в догадках. Броньола казался вне подозрений — их дружба была проверена временем, и Болан не имел ни тени сомнения на этот счет. Новобранец из ЦРУ был, конечно, меньше знаком Болану, но — в этом он уже успел убедиться — тут тоже все выглядело надежно.

Он знал, что Элбрайт на его стороне. Других вариантов представлялось немного, и все они были маловероятны. Оставалось поверить только в версию Митчелла. Если она верна и в верхах ЦРУ находится агент КГБ, то, не имея возможности быстро его вычислить, единственным для Болана выходом оставалось самому уйти в подполье, зарыться еще глубже, чем это сделали русские. Это, конечно, усложняло дело, но Болан привык к таким оборотам, и жизнь в подполье была хорошо ему знакома.

Уйти в подполье значило стать предельно осторожным даже с теми, кому он доверял. Он должен будет лгать Элбрайту и следить, чтобы Броньола не говорил никому лишнего. При мысли об этом он передернулся. Но тем не менее все эти предосторожности выглядели слишком важными, чтобы ими пренебречь. Почему его заманили в тихий фермерский дом, где ждала засада? Как стало известно, что он остановился в мотеле? Кто убил фотографа Гюнтера Вольмана? Почему Коллингсуорту были посланы фотографии? Где пленный налетчик взял капсулу с ядом? И так далее — с каждым шагом появлялся новый вопрос. Шквал загадок бушевал в его мозгу, как рой рассерженных пчел, и чем больше он задумывался, тем сильнее они жужжали. Не находилось ответа ни на один из этих вопросов, даже на самый простой.

К моменту, когда его "додж" ворвался в предместья Ричмонда, Болан чувствовал себя крайне измотанным. Неопределенность тяжелым молотом повисла над его головой. Одинокий воин, в отличие от любого другого солдата, он сам себе отдавал приказания и сам был обязан их исполнить. Ответственность перед самим собой была жестким правилом этой игры.