Блеск жемчуга - Стоун Кэтрин - Страница 68

У нее дрожали руки, отчаянно билось сердце и путались мысли. После всех этих лет она снова должна встретиться с Гарреттом, и как ни велика была ее радость, все чувства Джулианы заглушал страх.

Их любовь была высшим ощущением в ее жизни. Это была ее суть, то, чем она являлась и чем хотела бы быть: любимой женщиной Гарретта Уитакера. Шесть дней, проведенные вместе с ним, озарили ее душу навсегда, и до сих пор этот золотистый свет хранил и поддерживал ее.

Но что, если этому пламени предстоит угаснуть? Что, если Гарретт Уитакер сейчас признается ей, что это было всего лишь наваждение? Просто отдушина для солдата в кровавой мясорубке войны?

Джулиану это вовсе не интересовало. Но она не могла заставить себя не думать о том, что может произойти сегодня: совсем скоро, блестя своими чудными изумрудными глазами, он начнет вспоминать о проведенных вместе днях, о том, сколько глупых слов они наговорили друг другу. Этот образ будил в ней какие то опасения, что то предупреждало: после такого откровения золотистое пламя, питавшее ее, может погаснуть.

От Гарретта вовсе не требовалось любить ее до сих пор. Об этом нечего было и мечтать; главное, о чем молилась Джулиана, - чтобы он не разрушил ее воспоминаний.

А что, если ее молитвы подействуют? Что, если Гарретт все эти годы хранил, как и она, воспоминания об этих шести днях, как святыню? Эта мысль пугала Джулиану еще больше, ведь в его памяти она осталась восемнадцатилетней девушкой, а не сорокашестилетней женщиной.

Теперь настала пора посмотреть на эту сорокашестилетнюю женщину: хотя от «Жемчужной луны» до «Мандарин Ориентал» недалеко, но на улице страшный ветер, так что надо посмотреться в зеркало, поправить волосы. Потому то она и пришла пораньше.

Прибирая выбившиеся черные и серебряные пряди и укладывая их в узел на затылке, она обратила внимание на тонкие морщинки под глазами и трясущиеся руки.

Ее некогда такие нежные пальчики от монотонной и тяжелой работы стали такими некрасивыми - совсем не то, что должен был помнить Гарретт.

«Я не могу видеть его, не могу!» - «Но тебе придется. Ради дочери. Иди».

У Гарретта Уитакера тоже колотилось сердце от радости и от страха. Вот уже несколько месяцев он давал себе волю и фантазировал о самом заветном, самом сладостном: как он вернется в Гонконг, в это чудесное место, где жила его любовь!

Но Гонконг двадцативосьмилетней давности, за исключением «Пининсулы» и паромов Звездной линии, исчез. Он уже и в то время казался оживленным и современным городом, но это было ничто в сравнении с новым Гонконгом.

Гарретт любовался этим новым городом, его незнакомыми очертаниями с палубы парома «Мерцающая звезда». Золотистые небоскребы сияли в лучах солнца, как гигантские золотые слитки на фоне серо стального неба. И даже на пике Виктории белела новая корона!

«Что же сталось с невинной восемнадцатилетней девочкой и усталым двадцатичетырехлетним пилотом, обретшим радость и счастье любви? - подумал он. - И где, где теперь те волшебные места, где мы бродили влюбленными?»

Все исчезло. Все - и девочка, и летчик, и места, где они любили. Джулиана и Гарретт изменились, как и Гонконг. Оба достигли успехов в жизни, и вполне естественно, что для места новой встречи был избран бар, где за ленчем заключались миллиардные сделки.

Гарретт, подходя к отелю «Мандарин», испытывал только печаль. Он не хотел, чтобы прежние летчик и девочка умирали, в его сердце они жили всегда, молодые и счастливые; когда бы он ни вспомнил о Джулиане, его душа снова становилась юной, и весь мир озарялся прекрасным светом.

Неожиданно шаги Гарретта замедлились. Может, было бы лучше навсегда остаться наедине с воспоминаниями и мечтами о том, что могло бы быть, если?… Но его сердце говорило, что все поразительные совпадения последнего времени - это дело рук судьбы, что они с Джулианой уже расплатились со всеми долгами… Но ведь судьба никогда не была благосклонна к их любви; а что, если впереди ждет самое жестокое ее наказание?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Она уже была в ресторане, сидела на золотисто рыжем диванчике, отделенном от других посетителей замысловато гравированными стеклянными перегородками. И она была не одна: рядом с ней стояла какая то элегантно одетая женщина, они болтали о чем то, и это дало Гарретту возможность немного рассмотреть ее.

Да, это была Джулиана, женщина, которую он любил. Да, теперь в ее волосах пробивались тонкие серебряные нити. Да, под глазами были морщинки - как и у него, и когда она жестикулировала, Гарретт видел, что стройные тонкие пальчики, которые он так любил когда то, остались столь же изящными, но слегка опухли в суставах.

Но это была Джулиана. Она заметила его, и хотя сделала над собой усилие, чтобы скрыть радость, эта радость выплеснулась из ее глаз ярким светом.

Гарретт хорошо помнил этот свет.

Он никогда не забывал о нем и не забудет.

- Джулиана, - тихо сказал он.

- Привет, Гарретт! - «Любовь моя!»

Он почти не изменился, разве что стал еще красивей; его темно зеленые глаза стали серьезней, и он улыбался ей…

Джулиана вдруг нахмурилась, и Гарретт взмолился - пусть это только потому, что они не одни! Но вот знакомая Джулианы ушла, а она все еще была напряжена; вот снова кто то подошел и поздоровался с ней, на этот раз ей пришлось из вежливости представить его, и его узнали - в конце концов, не зря же он был владельцем «Уитакер Энтерпрайзис» - а девочка и летчик исчезли, они умерли?… нет!

- Джулиана, ты голодна?

Она готова была услышать от Гарретта любой вопрос, тысячи вопросов, но только не этот. Тихо рассмеявшись, она ответила:

- Совершенно нет.

- Тогда уйдем отсюда?

- Уйдем?

- Пожалуйста, Джулиана, идем со мной.

На Гарден роуд их встретили порывы холодного зимнего ветра. Но ветер не мог остановить Гарретта - наоборот, он был признаком того, что они наконец оказались одни, им никто не мог помешать.

Идущий на Пик трамвай был почти пуст, и несколько заядлых туристов, приехавших в Гонконг в погоне за летом, предпочли остаться в теплом помещении Башни на Пике. Прогулочная тропа целиком принадлежала Гарретту и Джулиане.

Джулиана была здесь несчетное количество раз. Она проводила бесчисленные часы, стоя точно на том месте, где нашел ее Гарретт, ожидая его в серебристом свете луны.

Джулиана отлично знала, где она стояла в тот самый миг, когда изменилась вся ее жизнь. Но не она, а Гарретт замедлил шаги, вспомнив все после этих долгих лет.

Его темно зеленые глаза осветились радостью, как в тот апрельский вечер, и он тихо сказал, как тогда:

- Меня зовут Гарретт.

И она прошептала в ответ, как тогда:

- Меня зовут Джулиана.

И свершилось чудо - она снова оказалась там. Снова наступила та давно прошедшая ночь, она снова переживала все ее радости, все чувства проснулись в ней: это была судьба, судьба, направлявшая все ее шаги и действия за восемнадцать лет к одной цели - к тому, чтобы привести ее в эту лунную ночь на это место, к нему.

Джулиане стало вдруг тепло, словно это не был холодный зимний день, и даже цвет неба изменился - с угрожающего серого на сияющий серебристый… ей захотелось, чтобы этот волшебный миг не кончался никогда, чтобы она навсегда осталась тут, залитая мягким свечением серебристой луны и его зеленых глаз.

Ее молитвы были услышаны: Гарретт помнил об их любви, их клятвах и чуде, которое произошло с ними.

Что то резко хлестнуло ее по лицу; порыв холодного зимнего ветра, а вместе с ним и сбившаяся на лицо серебристо черная прядь напомнили ей о суровой реальности: сейчас декабрь, а не апрель, просвистел ей ветер. Сейчас - это сейчас, а не тогда. И никакой серебристой луны, только серебро твоих волос; нет никакого чуда, есть только твои тайны, которые он не знает, и тебе придется раскрыть их ему.

- Ах, Гарретт, - прошептала она, - случилось столько всего, о чем ты не знаешь…

- Тогда расскажи мне, Джулиана. Расскажи мне обо всем.