Зверобой, или Первая тропа войны (ил. Г. и Н. Поплавских) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 11

– Нет, я не разделяю подобных взглядов. Я стану защищать вас, Томас Гуттер, на ковчеге, в за?мке, в лесу, на лодке, везде, но никогда не изменю велению своего чувства. Вы хотите денег за индейские скальпы? Идите куда вам угодно, а я остаюсь здесь для защиты ваших дочерей. Сильный должен защищать слабого. Это в порядке вещей, и мои руки к вашим услугам.

– Скорый Гэрри, воспользуйтесь этим уроком! – послышался из другой комнаты кроткий, но одушевленный голос Юдифи. Это доказывало, что она слышала весь разговор.

– Замолчишь ли ты, Юдифь? – закричал рассерженный отец. – Ступай прочь! Мы толкуем о вещах, о которых не должны слышать женские уши.

Впрочем, Гуттер не принял никаких мер, чтобы удостовериться, послушалась ли его дочь, или нет. Он только понизил голос и продолжал:

– Молодой человек говорит правду, Гэрри, и мы можем ему доверить моих дочерей. Я думаю, собственно, вот о чем. На берегу озера теперь многочисленные толпы дикарей, и между ними достаточно женщин, хотя этого мне не хотелось сказать перед своими дочерьми. Очень вероятно, что это пока не больше, не меньше как группа охотников, которые не слышали еще ни о войне, ни о премиях за человеческие волосы, потому что, как видно по всему, они давно кочуют в этих местах.

– В таком случае зачем же они хотели ни с того, ни с сего отправить нас на тот свет? – сказал Гэрри.

– Наверняка еще нельзя сказать, что таково было их намерение. Индейцы очень любят устраивать нечаянные засады и делать фальшивые тревоги, чтоб позабавиться над испугом мнимых пленников. Это в их характере. Они, без сомнения, хотели нахлынуть на ковчег, как снег на голову, и предложить свои условия. Когда же этот план не удался, они от злости начали стрелять. Вот и все!

– Пожалуй, и так, я согласен с тобой, дядя Том! В самом деле, им не к чему таскать за собою женщин в военное время.

– Но охотники не расписывают тела разноцветной краской, – заметил Зверобой. – Это делается только в случае войны, и минги, которых я видел, без сомнения, гоняются не за оленями в этом месте.

– Слышишь, дядя Том? – вскричал Гэрри. – У Зверобоя взгляд повернее какого-нибудь старого колониста, и если он говорит, что индейцы расписаны военной краской, значит, это ясно, как день.

– Ну, так, стало быть, военный отряд наткнулся на толпу охотников, а с ними были женщины. Несколько дней тому назад проследовал через эти места гонец с известием о войне, и весьма вероятно, что воины пришли теперь звать своих женщин и детей и готовятся нанести первый удар.

– Может быть, и так! Но какая тебе-то польза, дядя Том?

Денежная польза, любезный друг, – хладнокровно отвечал старик, бросив проницательный взгляд на обоих собеседников. – Волосы есть у женщин и детей, а колония платит без различия за все скальпы, не разбирая, с какого черепа они содраны.

– Это бесчеловечно и позорно! – воскликнул Зверобой.

– Не горячись, любезный, – сказал Гэрри. – Прежде выслушай в чем дело. Все эти дикари прехладнокровно режут всякого человека, кто бы он ни был. Небось, они не дают спуску твоим приятелям делаварам или могиканам. Отчего же в свою очередь и нам не сдирать волос с их черепов?

– Стыдитесь, господин Марч! – вскричала опять Юдифь, полуотворяя дверь.

– С вами, Юдифь, я не намерен рассуждать: за недостатком слов вы умеете доказывать глазами, и я сознаюсь в своем бессилии против такого оружия. Жители Канады, видите ли, платят индейцам за ваши волосы; почему же в свою очередь нам не отплатить…

– Нашим белокожим индейцам! – добавила Юдифь, и в смехе ее послышалась грустная нотка. – Батюшка, не думайте об этом! Слушайтесь Зверобоя: он человек честный, совестливый, – не так, как Генрих Марч.

Гуттер встал, вошел в ближайшую комнату, прикрыл дверь и воротился опять к своим друзьям. Гуттер и Скорый Гэрри начали обдумывать свой план и разговаривали шепотом, поверяя один другому свои мысли. Наконец Юдифь принесла ужин. Марч с удивлением заметил, что лучшие куски хозяйка предложила Зверобою, и что вообще она, едва представлялся случай, обнаруживала очевидное желание угодить этому новому гостю. Зная, однако, кокетство и причуды красавицы, он был совершенно спокоен и ел с отличным аппетитом, так же, как и его товарищ, успевший проголодаться после легкого обеда.

Через час мрак мало-помалу сменил летние сумерки, и все погрузилось в тихий покой ночи. Озеро по-прежнему было гладко и спокойно. Окружавшие его леса были окутаны торжественным молчанием. Ни крика, ни шороха на всем окружающем пространстве. Только правильное движение весел в руках Гэрри и Бумпо нарушало тишину. Гуттер сначала управлял рулем на задней части ковчега, но когда увидел, что молодые охотники могут справиться и без него, бросил рулевое весло и закурил трубку. Через несколько минут вышла из каюты Гэтти и села у ног своего отца. Гуттер, привыкший к манерам младшей дочери, не обратил на это никакого внимания и только погладил ее по голове.

Не отвечая на ласки отца, Гэтти запела. Ее голос, сначала тихий и дрожащий, имел какой-то торжественный характер. Слова и мелодия отличались величайшей простотой: то был один из гимнов, которые Гэтти переняла от своей покойной матери. Эта простая мелодия всегда производила умиротворяющее действие на старого Тома. Гэтти инстинктивно поняла это, и во многих случаях умела кстати пользоваться своим влиянием на отца.

Гребцы положили весла. Вдохновение Гэтти увеличивалось, по-видимому, с каждою минутой; ее голос, проникнутый какою-то меланхолическою грустью, постепенно усиливался, замирая в переливах разнообразнейших оттенков. Бездействие молодых людей, сидевших на передней части парома, доказывало, что они захвачены этой заунывной мелодией, и только тогда, когда последний звук замер на отдаленном берегу в непроницаемой густоте лесов, они снова взялись за весла. Старик Гуттер был, по-видимому, очень растроган.

– Ты что-то слишком печальна сегодня, дитя мое, – сказал он с необычной для него нежностью. – Мы избавились от большой опасности, мой друг, и ты должна радоваться.

– Ты ничего этого не сделаешь? – сказала Гэтти, не отвечая на его замечание и взяв его за руку. – Ты долго разговаривал с Гэрри; но я надеюсь, что у вас не подымется рука на это.

– Ты впутываешься не в свое дело, глупое дитя!

– Зачем хотите вы с этим Гэрри убивать людей, особенно детей и женщин?

– Перестань, девчонка! Мы ведем войну, и наша обязанность поступать с неприятелями так же, как они с нами.

– Не то, батюшка. Распродайте свои кожи, накопите их еще больше, но не проливайте человеческой крови.

– Поговорим лучше о чем-нибудь другом, дитя мое. Рада ли ты возвращению нашего друга, Марча? Ты, кажется, любишь Гэрри и должна знать, что скоро, может быть, он сделается твоим братом или чем-нибудь поближе.

– Этого не может быть, батюшка, – отвечала Гэтти после продолжительной паузы. – У Гэрри уже есть отец и мать, а никто не может иметь двух отцов и двух матерей.

– Как ты глупа, моя милая! Дело, видишь ли, вот в чем. Если Юдифь выйдет замуж, родители ее мужа сделаются также ее родителями, и сестра ее мужа будет ее сестрою. Если женится на ней Гэрри, он будет твоим братом.

– Юдифь никогда не выйдет за Гэрри, – отвечала девушка решительным тоном. – Юдифь не любит Гэрри.

– Этого ты не можешь знать, мой друг. Гэрри Марч прекрасный, сильный и храбрый молодой человек. Юдифь в свою очередь прекрасная молодая девушка. Почему же им не обвенчаться? Я уже почти дал ему слово, и только на этом условии он соглашался идти со мною в поход.

С минуту Гэтти не отвечала ничего. Она обнаруживала очевидные признаки внутреннего беспокойства. Наконец Гэтти спросила:

– Батюшка, виноват ли тот, кто безобразен?

– Нет, мой друг. Но ты не безобразна, Гэтти! Ты только не так хороша, как Юдифь.

– Почему Юдифь умнее меня?

– Что с тобою, Гэтти? Этого я не могу тебе сказать. Разве тебе хотелось бы иметь больше ума?

– Нет. Я не знаю, куда девать и тот ум, который у меня есть. Одно только мучает меня. Чем больше я размышляю, тем больше мне кажется, что я несчастна. Я хотела бы похорошеть так же, как Юдифь.