Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 55

Лесана шумно вздохнула и спросила с долей разочарования:

— Это что же, после этого Клесх в Цитадели не в чести?

Нурлиса моргнула:

— Это кто тебе такое сказал?

— Ихтор.

— Болтун твой Ихтор. Нет, не только после этого. Ну, все, хватит языком молоть, спать ложись. А я вон на печь полезу, а то совсем околела…

С этими словами, бабка, кряхтя, поднялась.

Лесана смотрела на древнюю старуху и гадала о том, почему она единственная здесь, кто умел сострадать? А еще удивляло, что сварливая карга все про всех знала и при этом никого ни во что не ставила, однако же, едва не о каждом говорила, словно о собственном ребенке. Чудная она — бабка эта…

Под уютное потрескивание дров в печи Лесана заснула. Эта ночь стала для нее одной из самых тяжелых. Потому что во сне все повторялось вновь и вновь. Девушка просыпалась, захлебываясь от слез и ужаса, чувствовала на горячем потном лбу прохладную сухую ладонь, жар от печи и слышала тихое:

— Поплачь, деточка, поплачь, со слезами боль из души уходит.

И выученица прижималась к невидимой впотьмах утешительнице, жалобно всхлипывая и трясясь.

— Поплачь, деточка, — шептала Нурлиса, а послушнице мерещилось, будто то шепчут холодные камни Цитадели.

Лесана старательно отчищала покрытый нагаром чан. Нурлиса шмыгала рядом, перетряхивая барахло из сундуков. Доставала то один сверток ткани, то другой, раскладывала их, любовно поглаживая.

В коморке было жарко, душно и… благостно. За своей монотонной работой послушница унеслась мыслями в пустоту. Ни о чем не думала, лишь старательно терла круглые железные бока да наслаждалась исходящим от печи теплом и ревом огня.

— Вон, глянь-ка, — окликала время от времени помощницу Нурлиса и показывала ей очередной отрез ткани. — Вроде как не упрел?

Девушка в ответ кивала. В этом и состояла вся их немудреная беседа.

А еще бабка, как многие старики, любила задавать пустые вопросы и ждать на них ответа.

— Эвон, как дрова-то трещат! Поди, опять крохобор этот из истопников одной осины мне отвалил, да что ль, Лесанка?

И на этот вопрос надо было ответить неизменное «да», иначе Нурлиса прицеплялась, как репей:

— Ну, чего молчишь, язык что ль проглотила?

Или внезапно в тишине комнатенки раздавалось:

— Хранители светлые, никак плесень пошла!

И старуха торопливо разворачивала новый отрез утирочной холстины, после чего с облегчением выдыхала:

— Поблазнилось… Вот, девка, гляди, доживешь до моих лет, тоже глаза видеть перестанут, да что ль?

И выученица снова кивала: «Да».

Диво, но именно эти ничего не значащие разговоры диковинным образом исцеляли издерганную душу Лесаны. Ей мстилось, что она где-то далеко-далеко от Цитадели, от креффов, от обучения. И сердцу становилось легче.

Нурлиса запретила девушке выходить из коморки, отпуская ее только в мыльню, да и то неизменно тащилась следом. Бабка шла якобы прибраться в раздевальнях, но Лесана была благодарна ей за чуткую опеку, за то, что своим присутствием болтливая старуха разгоняла черный ужас, занозой засевший в груди.

Даже еду бабка приносила выученице сама, не позволяя подниматься на верхние ярусы Цитадели:

— Нечего шастать. Знаю я вас, уйдешь, кобылища, так тебя и видели, потом до ночи не докличешься…

Девушка в ответ молчала. Эта грубоватая забота согревала ее, как жарко пышущая печь. Может, потому Лесану не тянуло из темной коморки к людям? Тело по-прежнему болело. Ходить и уж, тем паче, сидеть было невмоготу, а послушнице не хотелось, чтобы Донатос видел ее унижение, как она, с трудом переставляя ноги, бредет в трапезную и неловко усаживается за стол. Как бы и парни не углядели, не начали насмешничать, выспрашивать, далеко ли она на жеребце без седла скакала…

Вечером, когда уставшая помощница прилегла на лавку, Нурлиса, наконец, захлопнула последний сундук и сказала:

— Завтра чесноку притащу. Перебрать надо.

Девушка кивнула, мысленно припоминая, когда последний раз она делала вот такую немудреную бабскую работу?

— Вялая ты, — заметила бабка и осторожно сказала: — Тебе бы к целителям…

Лесану передернуло.

Ни за что!

Рассказать о позоре своем? Мужиков до женского допустить? Уж лучше перетерпеть. Послушница задумалась. Накануне она лечила разбитое лицо Даром, но так ведь и в обморок без сил потом провалилась.

Нурлиса, поняв, что уговорить выученицу не удастся, кряхтя и бормоча, полезла на печь.

А девушка лежала в темноте и размышляла. В тот раз, когда она исцеляла синяки и разбитый нос, то обрушила на себя Дар, словно ушат воды. Но ведь можно не лить его потоком, а позволить сочиться по капле.

Лесана снова подняла руку. В кромешной тьме было видно, как ладонь охватило слабое голубое мерцание. Мягко девушка опустила ладонь на живот и закрыла глаза. Слабое покалывание родилось под кожей и рассыпалось по телу колючей волной. Боль стала глуше, словно бы отдалилась на полшага. В печи громко затрещало полено, послушница вздрогнула, зевнула, повернулась на бок и закрыла глаза. В эту ночь она спала без сновидений.

Седмица, проведенная в царстве Нурлисы, исцелила Лесану. Не видя никого, кроме сварливой старухи и целые дни проводя в жаркой темноте, девушка словно отдохнула душой. Мир и покой воцарились в сердце, которое за полтора года отвыкло от заботы, и которому ворчливая бабка снова напомнила, что бывает в жизни людей такое, когда их опекают, берегут, жалеют…

Но, увы, все заканчивается. Закончилась и поденная работа выученицы. Пришла пора подниматься наверх, к солнцу, к новому наставнику, к занятиям и остальным послушникам… к Донатосу. И хотя сердце по-прежнему обмирало от страха, а душа трепетала, отвращение к себе и пустота в мыслях исчезли. А с остальным… с остальным надо было просто жить. Иного не предлагалось.

Дарен оказался наставником вспыльчивым и гневливым. Супротив насмешливого, но всегда спокойного Клесха, он казался Лесане бешеным. А может, она просто размякла за последние дни?

Крефф по два раза ничего не объяснял, а затрещины отвешивал с завидным постоянством. Бил не больно, но обидно.

— Ты можешь быстрей шевелиться? — рявкал он на вяло топчущуюся Лесану. — Долго хороводы водить будешь? Нападай! Нечего тут кружить.

И в сердцах махал рукой.

— Чего только Клесх с тобой возился? Дар едва теплится, а сама как скаженная. Тьфу.

Выученица вытерла дрожащей рукой потный лоб. Крефф совсем ее загонял, словно хотел вызнать — где предел ее терпению и силе. Но девушка не оправдывала его чаяний. Это вызывало досаду у наставника, а у парней-соучеников — недоумение. Вьюд, выдергивая в очередной раз послушницу из сугроба, спросил вполголоса:

— Ты чего? Захворала что ли? Еле ноги волочишь.

Пришлось отводить глаза и бормотать, что устала.

Парень посмотрел задумчиво, но расспрашивать не стал. Мало ли, чего там Нурлиса ее работать заставляла… С этой старой ведьмы станется держать всю седмицу на воде и хлебе да заставлять вкалывать, как лошадь.

— Сходитесь! — тем временем махнул варежкой крефф, и Лесана мысленно застонала.

Еще одной сшибки ей не вынести. Нет у нее сил. Да и откуда им взяться, ежели при одной мысли о том, что сегодня придется ночевать в своем покойчике — живот скручивает от ужаса? Нурлиса сказала — Донатос больше не придет, но… что если ошиблась старая?

Сегодня, спеша на урок, девушка столкнулась со своим мучителем в коридоре Цитадели. По счастью крефф был не один, а шел куда-то, беседуя с наставником целителей — Рустой. Колдун посмотрел на послушницу мельком, может, и не заметил вовсе. Но даже от вскользь брошенного взгляда льдистых глаз Лесана обмерла и споткнулась на ровном месте. Сердце заколотилось бешено, и ноги ослабли. Выученица забыла, что она — ратник и снова превратилась в перепуганную до смерти девку.

Какие уж тут уроки! Ей и притворяться особо не приходилось. При одной мысли о грядущей ночи силы покидали, а рассудок заходился от ужаса.