Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 44

— А ты, Ихтор, чего за ними увязался, а? — поинтересовался колдун. — Иль не слышал, как Нэд карами грозился тем, кто хоронить ее сунется?

Крефф невозмутимо вытер мокрое от снега лицо и ответил:

— Они все равно бы пошли. Только одни. Ни путь к каменоломням не знают, ни дорогу в лесу. Или ноги переломали бы или заблудились. А так и девка в земле, и эти двое дураков целы-невредимы. Да и наука обоим. Ночью за стены в одиночку выйти — это тебе не свитки талдычить. А так на пользу все. Идемте.

И он зашагал прочь.

— Идем, дурень, — кивнул Донатос выученику. — Упокоил-то хоть с умом? Не обратится по весне твоя зазноба подснежником? Не пойдет в лесу у Цитадели поживы искать? А? Чего молчишь-то?

— Упокаивал я ее по обряду, — глядя в спину уходящему целителю, неживым голосом ответил Тамир. — Путь назад затворил, могилу обережными знаками отметил, резу закрыл кровью. Не поднимется.

Ему уже было все одно: запорют его до костей, сгноят в подвалах или еще что удумают. Он хоть и был жив, но душой словно умер. Не осталось у него более души. Выгорела дотла.

— Молодец, — похвалил наставник. — Коли забыл бы что, так не Нэд, а я бы тебя высек. Иди да сопли подбери. Кто скулил, что родную душу упокоить не сможет? Ничего. Упокоил. А я, когда резу чертил, думал, у тебя полны штаны будут, едва она поднимется.

На парня было жалко смотреть. Света и жизни у него в глазах не осталось. Лицо застыло. Он не разгневался поступком креффа, не вскипели в нем ни мятеж, ни ненависть. Равнодушное смирение отразилось в темных глазах. И Лесана не выдержала зрелища этого угасания, опустошения.

— Да что ж ты за зверина лютая! — не выдержала девушка и, подлетев к Донатосу, стиснула руками его меховую верхницу и затрясла рослого креффа. — Он сегодня все потерял! А ты, мертвечина смердящая, еще и изгаляешься! Все тут — изверги, но ты средь людей — тварь злобная!

— Да ты очумела, девка? — зарычал колдун, стряхивая с себя руки послушницы. — Крефф твой дурковатый и ты такая же?

Выученица, возможно, стерпела бы иные какие слова, не заговори наузник о ее наставнике, будто о порожнем месте. Она не кричала, не кидалась, но ударила во всю силу.

— Сдурела? — заорал Ихтор, не успевший отойти далеко, и ринулся к девушке бешеными скачками.

Однако было уже поздно. Вспышка! Переливчатая искрящаяся волна понеслась над рыхлыми сугробами. Донатоса швырнуло в ствол старой искореженной сосны, приложив к шершавому дереву с такой силой, что с раскидистых веток вниз обрушились шапки снега.

В этот самый миг на Лесану навалились сзади. Но, даже будучи брошенной в сугроб, она продолжала устремлять Дар к ненавистному колдуну, вдавливая того в могучий ствол.

Хрясть! Звонкая затрещина сбила с головы шапку. Хрясть! Вторая пришлась по уху и, хотя удар соскользнул, перед газами все поплыло. Девушка опрокинулась на бок. Целитель уселся сверху, выкручивая разбушевавшейся послушнице руки.

— Окстись, дура бешеная! Ну? — и он сунул ее лицом в снег, чтобы слегка охладить пыл.

Но выученица билась, вскидывалась и кричала, срывая голос:

— Ненавижу тебя, чудище проклятое! За что ты так с ним? С ней за что?

Донатос отлепился от дерева и, хотя по всему было видно, что приложило его изрядно, подошел к корчившейся в снегу девке, наклонился и прошипел:

— Да ты осмелела, как я погляжу?

Она снова дернулась, пытаясь вырваться, и выкрикнула ему в лицо:

— Такое дерьмо бояться — себя не уважать!

— Поглядим, какая ты смелая, — сплевывая кровь, усмехнулся Донатос и сказал, обращаясь к безучастно застывшему в стороне Тамиру. — Ну а ты, чего стоишь с постной рожей? Ныне в мертвецкую пойдешь и выползешь оттуда, только когда троих мертвяков поднимешь. А потом уложишь. Чтобы наперед в тоску и печаль каждый раз не впадал.

С этими словами колдун направился в сторону Цитадели. Следом за ним, едва переставляя ноги, побрел выуч. Оцепенение все никак не оставляло парня. Он словно плыл в липком тумане, не понимая происходящего, не отзываясь ни на что. И выходку Лесаны наблюдал как-то отрешенно.

— Вот что ты за дурища? — тяжело выдохнул Ихтор, ослабляя захват и отпуская послушницу, когда Донатос отошел. — Чего взбеленилась? Он теперь и дурака этого замордует, и от тебя не отстанет! Клесх уехать не успел, а ты уже беду приманила!

— Не боюсь я его, — буркнула девушка, отряхиваясь. — Мне наставник сказал, что в Цитадели нет того, кого б я побить не смогла.

— Тьфу, припадочные. И ты. И крефф твой! — выругался целитель. — Видать, наградил тебя Клесх заразой, которой сам болеет. Запомни, дуреха, наставник твой в Цитадели не в почете. Оттого и Нэд за любую провинность его прочь отсылает. Гляди, сама такую же славу не заработай. Жить с ней непросто. И еще запомни: не тебе с Донатосом тягаться. Теперь от Дарена и на шаг не отходи.

— Пусть сам к нему поближе держится! — зло сверкнула глазами Лесана.

— Точно, вся в Клесха пошла, — покачал головой крефф. — Эх, повторишь ты его судьбу. Он тоже как-то решил, будто с Донатосом сцепиться сможет. А сам едва жив остался. Сама в ту же лужу не сядь.

У ворот Цитадели занесенного снегом колдуна и его едва переставляющего ноги выученика встретил разъяренный Глава. Нэд расхаживал по двору, постукивая по сапогу кнутовищем. Он был зол. Очень. Глядя на подходящих к нему людей, смотритель крепости выдохнул сквозь стиснутые зубы:

— Упокоили? Запрет мой нарушили?

Тамир устало кивнул. На оправдания не осталось сил. Да и не хотелось ничего говорить. С недавних пор ему вообще ничего не хотелось.

— Запорю! — проревел Нэд и замахнулся.

Выученик, не поднимая глаз, твердо ответил:

— Колдун обязан упокоить нежить. Я все сделал правильно.

Глава замер, словно налетел на стену.

— Верно говорит. Так за что ж его наказывать, старший? — усмехнулся Донатос. — Ты давеча сказал, что девка должна послужить для учебы. Вот и послужила. Радоваться надо, что через смерть одной дуры у нас родился стоящий колдун, который теперь кого хочешь, и поднимет, и упокоит. Он принял наше ремесло.

Крефф спокойно смотрел в глаза взбешенного Нэда.

— Я повелел, что б целители на ней учились! Резы наложить приказал! — напомнил смотритель.

— Ты в гневе не услышал голоса рассудка, — негромко произнес подошедший Ихтор. — Девчонка — Осененная.

Донатос тем временем обернулся к безучастно стоящему рядом Тамиру.

— Иди отсюда. Нечего уши греть. Нынче будешь в мертвецкой умение свое оттачивать. Силы пригодятся.

До молодого колдуна слова наставника дошли с трудом. Он вообще как-то одеревенел, омертвел и туго соображал. То ли от усталости, то ли от вымотавшей душу тоски. И все же парень знал — завтра будет еще хуже. Завтра нынешний день светлым покажется. Ибо завтра свалится на него осознание случившегося — что всего за один день довелось потерять любимую, похоронить ее, а потом и упокоить. Но сейчас эта мысль не вызвала в душе никаких отголосков. Пусто там было. Пусто и тихо. Зачем теперь жить? Он не понимал. Кивнув креффу, выученик побрел прочь.

Едва послушник отошел, одноглазый целитель обратился к его наставнику:

— Ты, Донатос, не лютуй, парень, почитай, от большой беды нас спас. Лупить его теперь никакой нужды. Умер он. Учение сейчас и без кнута бойко пойдет.

— Учу и наказываю я так, как каждый из них выдюжить может, — огрызнулся колдун. — Нечего из меня самодура лепить. Без тебя все понимаю. А ты, Нэд, зря убивался по девке, не сигани она с башни, неизвестно сколько бы еще дурак мой, как теля глупое трясся. Целителей у нас полно. А вот колдунов — по пальцам.

— Ну и что? Сильный он? — умерил гнев Глава.

— Да уж посильнее дуры сгинувшей.

Смотритель удовлетворенно хмыкнул и тут обратил свой взор на Ихтора:

— А ты-то чего с ними поперся? Не спалось что ли? — он все еще хоть излить желчь, что разъедала хуже отравы.

— Поспишь тут, — фыркнул Ихтор. — Как бы они каменоломни нашли, а? Я чуть не целый оборот балаган пред ними ломал, чтобы доверили путь указать. Одну дуру потеряли. Не хватало только, чтобы следом еще двое сгинули. Да и кто бы их выпустил-то, тем паче с покойницей?