Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 33

Коченеющей рукой Айлиша толкает тяжелую створку, дверь распахивается и… на глазах у обезумевшей от бега и тоски целительницы покой вместе с лежащим на лавке младенцем обрушивается вниз.

Девушка видит, как пропадает в черную пустоту кричащий комочек и, понимая, что не выживет одна среди этой темноты, делает шаг и падает следом. Сердце подпрыгивает к горлу. Она просыпается на мокром от пота тюфяке, дрожащая, заплаканная, разбитая, трясущаяся от ужаса и тоски.

В один из вьюжных дней студенника — первого месяца зимы — судьба приготовила ей новое испытание. Только девушка вбежала в Башню, отряхивая с кожуха снег и дуя на озябшие ладони, как Ихтор огорошил ее новостью:

— Сегодня, душа моя, буду учить людей жизни лишать.

От этих страшных слов, сказанных с обыденным равнодушием, казалось, застыл воздух. Айлиша помертвела. Непослушные губы сами собой прошептали:

— Я целитель. Не убивец.

— А что делать будешь, целитель, с тем, кого и спасти нельзя, и в живых не оставишь? — вздохнул крефф. — Как дашь легкую смерть? И чтобы мгновенная, без мук.

— Не знаю. Убить не смогу. Я всякий раз со двора убегала, когда мать птицу резала. А уж когда скотину забивали и говорить нечего. Седмицу болела потом, мясо видеть не могла, — упрямо мотнула головой девушка. — Все надо мной смеялись. За блажь держали. Не смогу я.

— Дура, — сказал, как выплюнул, одноглазый, — когда ж ты в ум-то войдешь, а?

И, подтолкнув упирающуюся лекарку, так и заставил идти в покойницкую.

До самой ночи Айлиша зубрила урок, запоминая, где на человеческом теле самые уязвимые места. Ихтор был зол в учении, спуску не давал. Хочешь, не хочешь, все затвердишь.

А на следующий день Майрико наставляла послушницу делать потраву, что за мгновение способна остановить стук сердца или заставить человека гнить заживо. Рассудок послушницы отказывался понимать, как лекарь может отнимать жизни?! Да и видано ли это, чтобы целитель был еще и убийцей? Все ее естество восставало против этого. Впервые девушка горько сетовала на свой Дар, впервые задумалась — хочет ли постигать науку? Может, напрасно она мечтала о Цитадели? Может, ее удел заменить Орсану и занять ее место деревенской знахарки? Поди пойми.

…Через три ночи в Цитадель пришел обоз. Страшный был тот обоз. Не звенели бубенчики, не ржали весело, почуяв близкий отдых, лошади, не слышно было оживленных голосов приезжих.

В мертвой тишине храпящие кони вволокли во двор двое саней. И тянулся за ними темный, почти черный след. Возницы, охрипшие от криков, обессилившие, валились на снег без памяти, лошади, все в хлопьях пены на мокрых боках, ржали, били копытами, боялись подпускать к себе людей.

Двор крепости сразу же наполнился сиянием факелов, метущимися тенями…

— Ну, ну! — негромко приговаривал Фебр, осторожно приближаясь, ловя узду.

И тут же притягивал к себе исстрадавшуюся лошадиную морду, гладил, успокаивал. Но все равно копыта тревожно переступали в изрытом снегу, конь шарахался, пугаясь резких звуков, а бока подрагивали.

— Выпрягай, выпрягай! Они от запаха крови одурели, — кричал парень кому-то из младших выучей.

Вокруг саней сновали старшие послушники и креффы. С лестницы, на которой Айлиша стояла в наспех наброшенном кожухе, ей была видна Лесана, помогавшая стаскивать с обоза тела, трудящаяся наравне с мужиками. И вдруг выученица Клесха побледнела, прижала окровавленную руку к лицу. Айлиша вгляделась. Молодой парень, изодранный до костей. Кусок мяса. Как только лицо цело осталось.

Лесана обвела помертвевшим взором двор и почему-то из всех целителей увидела только стоящую на возвышении подругу.

— Сюда, сюда! — истошно закричала она, размахивая руками. — Айлиша!!!

Лекарка метнулась на зов, поспешно засовывая руки в рукава, пробежала мимо трясущегося возницы, которого кто-то из младших поил горячим питьем. Мужик лет сорока с всклокоченной, торчащей во все стороны бородой тряским голосом говорил, стуча зубами о край кружки говорил:

— Чуть опоздали до заката-то, дерево поперек дороги лежало… Пока оттащили, пока дальше тронулись, уже и смерклось. Да ходу-то всего верста! А тут они как полезли со всех сторон. Ратоборец наш бился, да куда там. Меня только оберег и спас… А ведь чуть опоздали до заката-то…

Целительница не поняла, кто опоздал, что за дерево, она проталкивалась к Лесане.

— Что? Живой?

— Помоги, — подруга вскинула глаза. Она стояла на коленях в снегу, удерживая голову молодого ратника. — Он живой еще. Помоги!

Девушка опустилась рядом. Неприметное лицо со сломанным носом…Вои все почти в шрамах и увечьях, странно, что Хранители берегли Лесану, не изуродовали покуда.

— Помоги. Он… он с обозом ехал, в котором мама моя приезжала, — и Лесана залилась слезами, не умея объяснить свое беспокойство по чужому человеку.

Но отчего-то юной целительнице стало ясно — плачет подруга не потому, что полюбился или приглянулся ей парень, а оттого, что сейчас держала Лесана на коленях свою судьбу. И видела ее воочию. Как ее — такую же изодранную, привезут однажды к людям. И некому будет оплакать. Некому пожалеть. Упокоят. И забудут.

— Да, да, — забормотала Айлиша, ощупывая лицо и голову парня. — Сейчас, сейчас…

— Ты чего тут копошишься, а ну быстро в башню! — рявкнул незаметно подошедший Ихтор. — Людям помощь нужна.

Послушница подскочила и только сейчас разглядела, что на вкатившихся во двор санях лежали вперемежку с мертвыми, живые. Изорванные, окровавленные. Услышала она и глухие приказы, отдаваемые Майрико:

— Этого в мертвецкую, к вечеру в оборотня переродится, этого в покойницкую, на нем целители еще поучатся. Этих в лекарскую. Донатос, ныне вот этих упокоить надо, чтобы не поднялись.

— Этого в покойницкую. Не жилец, — сухо говорил Донатос, осматривая еще дышащих, еще все понимающих, но уже… мертвых людей.

До костей продирали крики и стоны раненых. Айлиша застыла, в растерянности озираясь. Все вокруг были при деле. Каждый. Фебр, оскальзываясь в сугробах, бежал в лекарскую, неся на руках окровавленную девушку. Следом двое учеников из младших тащили возницу, закинув руки мужика себе на плечи, не давая наступить на изгрызенную ногу. Лесана помогала Клесху и Озбре поднимать изодранного ратоборца, спешила рядом, придерживая безвольно мотающуюся голову с белым-белым лицом. Майрико продолжала распоряжаться, куда нести раненых, а куда мертвых. И только Айлиша стояла посреди этого крика, темноты, огней, крови и боли, наблюдая происходящее с каким-то отрешенным ужасом.

Хотелось, как воробью, забиться под стреху и спрятаться от всего мира. А еще лучше — улететь домой, что бы никогда больше этого не видеть. Но чаянья ее растаяли как дым. Открылась дверь и на крыльцо башни целителей выскочил злой, как голодный упырь, Ихтор, ни слова не говоря, схватил окаменевшую девку за ухо и потащил внутрь.

Айлиша пыталась брыкаться, оседала в жестоких руках, упиралась, плакала, умоляла, но крефф, ни слова не говоря, отвесил ей подряд две тяжелых пощечины и поволок в лекарскую. И страшно было его молчание. Пугало до оторопи. Зашвырнув девушку в просторную залу, наставник подтащил ее к лежащему на столе окровавленному телу. Телу, что совсем недавно было молодым, сильным…

В изголовье стояла Лесана, удерживающая в ладонях голову медленно умирающего воя. С ужасом Айлиша увидела, что от ладно скроенного парня мало что осталось — живот разорван, сплошное кровавое месиво. Руки и ноги изгрызены. Люто бился ратник. До последнего защищал людей, но не совладал. Как жив еще был — лишь Боги ведают.

— Ну, давай, целительница, говори, что делать будешь: лечить, когда вылечить нельзя или милосердие явишь? — прошептал на ухо крефф.

Рядом зло всхлипнула Лесана, которой было стыдно плакать, но которая не могла побороть себя, глядя на то, как медленно и неотвратимо уходит из молодого тела жизнь.

— Лечить, — выдохнула Айлиша и опустила на грудь парня засветившиеся голубым огнем руки.