Алмазное сердце - Шевченко Ирина - Страница 4

Мне не хотелось верить, что это моя судьба глядит на меня со дна серебряного блюда, но и оставаться должницей старой ведьмы я не желала. Бросила на стол пару монет, схватила за руку подругу и кинулась прочь из этого дома.

К сожалению, Хильда не ошиблась. Подтверждение отыскалось в учебной библиотеке, в подшивке «Парламентского вестника» за прошлый год. Дэй Эрик Леймс оказался человеком известным, и когда Милисенте пришло в голову поискать информацию о нем в королевских реестрах, архивариус, едва заслышав имя, подсунул нам эту стопку газет.

С недавних пор в новостных листках появились рисунки: сначала портреты королевы-матери и юного короля, потом пейзажи, а теперь даже в светских хрониках мелькали то наряды дэйны А., то прически дэйны В. Но особой популярностью пользовались «живые» зарисовки с судебных слушаний или заседаний совета.

— Смотри, внизу страницы.

Милисента дернула меня за рукав, но я и сама уже нашла нужную иллюстрацию: ар-дэй Леймс читает доклад. Художник постарался на славу: лицо, прорисованное до мелочей, отражало ум и сдержанность, а весь облик докладчика излучал спокойную уверенность в себе: гордая осанка, высоко вздернутый подбородок… Но это все равно был он — мерзкий старикан!

На глаза набежали слезы, и попытки прочесть саму речь успехом не увенчались, буквы плясали и расплывались. Что-то о земельном налоге и правах арендаторов. Какая мне, впрочем, разница?

С трудом переставляя ноги, поддерживаемая подругой, я добралась до комнаты и тут уже разрыдалась.

— Еще не все потеряно. — Милисента погладила меня по плечу. — Поговори с отцом…

— Нет! — Я села и вытерла слезы. Короткой истерики хватило для принятия решения. — Я не стану с ним говорить. Ты что, не понимаешь, что все уже решено? Я не оправдала ожиданий семьи, шесть лет обучения прошли впустую. И граф Эрик — моя кара. Но отец ошибается, если думает, что я приму это наказание безропотно!

— Что ты задумала, Лисси?

— Я… Я уйду в орден Милосердия! Они никому не отказывают. А чтобы работать в лечебнице для бедных, магическая степень не нужна.

— Уйдешь к сестрам? — не поверила подруга. — Дашь обет безбрачия и откажешься от светской жизни?

— Все лучше, чем выйти замуж за человека в три раза старше меня.

— Вот как? — Милисента в задумчивости присела рядом.

— Да, так, — сказала я твердо. — Раз уж я и без того позор семьи, хуже не будет.

— Хорошо, — кивнула подруга. — Но давай повременим с позором, а? В монастырь ты всегда успеешь, а пока можно попробовать прожить полгода так, как это подобает знатной выпускнице нашего заведения. Тебе ведь полгода осталось до двадцатилетия?

— Полгода и пять дней.

— Не важно. При желании можно и год продержаться. И потратить его на то, чтобы доказать отцу, что ты вправе сама принимать решения.

Я непонимающе заморгала.

— Помнишь, я говорила, что просила дядю Альберта взять меня судовым лекарем на «Стальную чайку»? Ты еще не верила, что он согласится: мол, женщина на корабле и прочие суеверия… Помнишь?

— Конечно, помню.

Забудешь тут! Подруга буквально бредила морем, все уши мне прожужжала, как будет здорово, если дядя, являющийся ее опекуном (родители Милисенты умерли), возьмет ее на свою шхуну. Мне кажется, она не то что лекарем, а судомойкой туда пошла бы.

— Так вот, он согласился!

— Что?

— Он согласился, — радостно пропела подруга. — Через три дня «Чайка» будет в порту Райнэ, и дядя Альберт заберет меня с собой!

— Через три дня?! И ты молчала?

— Лисси, не сердись, пожалуйста!

— Ты собиралась уехать, не дождавшись выпускного бала, и ни слова мне не сказала?

Самые близкие люди меня предают: отец хочет выдать замуж за старика, подруга бросает накануне выпускного. Решительно, монастырь — лучшее для меня место!

— Ну не дуйся, прошу, Лисси! Я никому не говорила, совсем никому. И теперь, — она хитро улыбнулась, — мое молчание сыграет нам на руку.

Я все еще злилась, но не смогла сдержать любопытства:

— Как это?

— Ты же знаешь, что к каждому выпуску в пансион приходят запросы от тех, кто хотел бы заиметь домашнего целителя? Так вот, Алаисса предложила мне поработать по одному из таких заказов: престарелой дэйне, обитающей в Лазоревой Бухте, нужен кто-то вроде сиделки и компаньонки в одном лице. Я пока не отказывалась, а теперь и не стану. Возьму письма, рекомендации, но на побережье вместо меня поедешь ты! Приличное общество, необременительные обязанности — не это ли нужно молодой девушке для начала самостоятельной жизни? Проживешь там до зимы, отпразднуешь двадцатый день рождения, а потом напишешь отцу. Думаю, он к тому времени остынет и будет рад принять потерянную дочь в любом случае. А когда узнает, чем ты занималась все это время…

— А если у меня будут хорошие отзывы… — подхватила я воодушевленно.

— Вот именно!

— Но ведь это же подлог! Мне придется пользоваться твоим именем, твоими рекомендациями…

— Работа по доверенности? — подмигнула подруга. — Завтра мне нужно будет наведаться на почту, а заодно можем зайти к нотариусу и составить договор. Тебе ведь не обязательно демонстрировать его нанимательнице? Да и законникам вряд ли придется. Кто заинтересуется компаньонкой старушки, которая, как я поняла, носу из дому не кажет? Ну что, не сердишься на меня больше?

— Нет, но…

— Что «но»? — нахмурилась Милисента. — Тебе не нравится мой план? Считаешь, будет лучше заживо похоронить себя в ордене Милосердия?

— Это опасно. И отец будет меня искать. Как только он узнает о моем исчезновении, мои приметы будут у стражников во всех городах Вестолии, у дорожных патрулей и гостиничной охраны. А еще у агентов криминального сыска, агентов гражданского бюро, у вольных охотников за головами… Да и вообще — на каждом столбу!

— А какие у тебя приметы? — наигранно удивилась Милисента. — Девушка как девушка.

— А это? — Я оттянула вверх прядь волос.

— А над этим придется поработать.

Необычный, серебристо-пепельный цвет волос и дар врачевания передавались в нашем роду по женской линии. Увы, мой дар оказался недостаточно силен, чтобы обеспечить мне свободу, а теперь предстояло проститься с серебряными локонами.

ГЛАВА 2

Джед

Как ни странно, но на следующий день ни газеты, ни сплетницы-торговки ничего о ночном происшествии в доме Лен-Лерронов не рассказывали. И через день — тоже.

Унго предположил, что дэй Роджер решил не сообщать об ограблении: алмаз был фальшивым, а стоимость остальных камней не настолько велика, чтобы ради них поднимать шумиху вокруг своего имени. Ведь преступник, то есть я, проник в дом во время приема, в то время, когда баронет лично нес ответственность за безопасность гостей.

Меня такое объяснение не удовлетворило: волчье чутье, которое нет-нет да и давало о себе знать, подсказывало, что не все так просто.

Жаль только, оно не подсказало немедленно собирать вещи и уносить хвост из Велсинга. А когда на утро третьего дня в прихожей зазвонил колокольчик, было уже поздно…

Вернувшийся в гостиную Унго показался мне побледневшим. Впервые в жизни я подумал о том, что тайлубийцы могут бледнеть. Но я и сам, должно быть, сделался белым, как воротничок рубашки моего друга, дворецкого и с недавних пор сообщника, когда прочел имя на протянутой им визитке.

— К вам дэй Лен-Леррон, — сказал Унго севшим голосом, словно сомневался, что я прочел правильно. — Тот самый…

Я поднялся навстречу гостю. Мимоходом взглянул в висевшее на стене зеркало. Из резной деревянной рамы на меня встревожено зыркнул худощавый молодой человек. Небрит, растрепан, рубашка небрежно расстегнута на груди. Вряд ли дэю Роджеру есть дело до того, как я выгляжу, но я все же пригладил волосы и привел в порядок одежду. Как раз успел до того, как дверь отворилась и в гостиную прошествовал высокий грузный мужчина лет пятидесяти. Черные с проседью волосы визитера были заплетены в короткую косичку. Усы тщательно напомажены и подкручены вверх, что придавало его облику некоторую комичность, но при взгляде в холодные голубые глаза нежданного гостя улыбаться совсем не хотелось.