Архив Шерлока Холмса. Открытие Рафлза Хоу (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 50

Я достиг вершины утеса, когда меня вдруг осенило. Это было как вспышка молнии. Я вдруг понял, к чему так отчаянно и безуспешно тянулся. Хочу сказать (хотя, может быть, Ватсон уже упоминал об этом когда-нибудь), что в голове моей хранятся самые разнообразные знания, никоим образом не систематизированные, но весьма полезные для моей работы. Мозг мой — своего рода чулан, в котором со брано неимоверное множество различных пакетов и свертков, и их там слишком много: уж я и сам порой не знаю, что можно среди них отыскать. Но я вдруг осознал, что там есть нечто такое, что может пролить свет на эту загадку. Определенности все еще не было, но, по крайней мере, я понял, что нужно делать. Это было невероятно, чудовищно, но эту возможность нельзя сбрасывать со счетов. Все нужно было проверить самым тщательным образом.

На моей маленькой вилле есть огромный чердак, набитый книгами. В них-то я и зарылся, вернувшись домой. Через час я спустился, держа в руках небольшой томик в обложке шоколадного цвета с серебряным обрезом. Лихорадочно полистав страницы, я нашел ту главу, смутные воспоминания о которой пришли мне на ум. Да, это в самом деле было совершенно невероятное и притянутое за волосы предположение, но все же я бы не успокоился до тех пор, пока не проверил бы его. Спать я лег, охваченный предвкушением завтрашней работы.

Однако сразу же взяться за нее мне помешала досадная заминка. Как только рано утром я, проглотив чашку чая, собрался идти на пляж, ко мне явился инспектор Бардл из суссекского управления полиции, степенный и важный мужчина с задумчивым взглядом воловьих глаз, в которых я заметил тревогу и растерянность.

— Я знаю, какой опыт у вас за плечами, сэр, — сказал он. — Это, конечно же, не официальный разговор, и хорошо бы, чтобы о нем никто не узнал, но меня очень беспокоит дело Макферсона. Как мне быть, арестовывать или нет?

— Вы имеете в виду мистера Яна Мэрдока?

— Совершенно верно, сэр. Больше ведь, кажется, некого. В этом прелесть такой оторванности от мира, в которой мы живем. У нас тут подозреваемых много не бывает. Если не он это сделал, то кто?

— Что у вас есть против него?

Оказалось, он шел тем же путем, что и я. Причиной подозрений стали характер Мэрдока и окружавший его ореол таинственности. Сыграли свою роль и приступы бешенства (особенно случай с собакой), и тот факт, что в прошлом он ссорился с коллегой, и предположение о том, что он мог не простить Макферсону его отношений с мисс Беллами. Инспектор изложил все те же пункты, которые были на примете у меня самого, но не сообщил ничего нового, кроме того что Мэрдок, похоже, собирается уезжать.

— В каком я окажусь положении, если дам улизнуть человеку, против которого столько улик? — флегматичный толстяк был явно растерян.

— Подумайте о пробелах в вашей версии, — сказал я. — На то утро, когда было совершено преступление, у него есть алиби. Он был с учениками, а за несколько минут до появления Макферсона догнал нас. Учтите и то, что совершенно невероятно в одиночку так изувечить человека, который ничуть не слабее его самого. И, наконец, еще один вопрос: орудие, которым нанесены раны.

— Ну, это могла быть какая-нибудь плеть, гибкий хлыст или что-то в этом роде.

— Вы осматривали раны? — спросил я.

— Да, я видел их. И врач их осматривал.

— А я их изучил очень внимательно, через увеличительное стекло. У них есть одна особенность.

— Что же это, мистер Холмс?

Я подошел к своему бюро и достал из ящика увеличенный фотоснимок.

— Вот как я работаю в подобных случаях, — пояснил я.

— Да, вы, я вижу, серьезно подходите к делу, мистер Холмс.

— Я бы не стал тем, кто я есть, если бы поступал иначе. Итак, давайте посмотрим на вот этот рубец, который идет по правому плечу. Вы не замечаете ничего необычного?

— Как будто нет.

— Но ведь очевидно, что сила, его оставившая, распреде лилась неравномерно. Вот в этом месте виден кровоподтек, еще один — здесь. На другом рубце есть такие же отметины.

Что это означает?

— Понятия не имею. А вы знаете?

— Возможно, да, а возможно, и нет. Вероятно, в скором времени я смогу сказать больше. Выяснение того, что оставило такие следы, значительно приблизит нас к преступнику.

— Это, конечно же, глупо, — рассуждал полицейский, — но, если бы к его спине прижали раскаленную проволочную сеть, такие кровоподтеки могли бы образоваться на тех местах, где проволоки перекрещиваются.

— Весьма подходящее сравнение. А что, если подумать о плети-кошке с маленькими узелками на веревках?

— Ей-богу, мистер Холмс, точно! Это она и была!

— Или что-нибудь совершенно другое, мистер Бардл. Но ваши улики слишком слабы для ареста. К тому же мы не должны забывать о последних словах убитого: «Львиная грива».

— А что, если это он так имя Ян…

— Да, я тоже подумал об этом. Если бы второе слово звучало хоть как-то похоже на «Мэрдок»… Но нет. Он очень четко его произнес. Я совершенно уверен, что это была «грива».

— Других версий у вас нет, мистер Холмс?

— Может быть, и есть, но я не хотел бы обсуждать их, пока у меня нет достаточно веских улик.

— Когда же они появятся?— Через час. Возможно, и раньше.

Инспектор потер пальцами подбородок и с сомнением посмотрел на меня.

— Хотел бы я знать, что у вас на уме, мистер Холмс. Рыбачьи лодки?

— Нет, они были слишком далеко.

— Хорошо-хорошо! Может быть, Беллами и его сынокатлет? Они мистера Макферсона не очень-то жаловали.

Могли они такое с ним сотворить?

— Нет, нет и не старайтесь! — с улыбкой произнес я. — Вам не удастся из меня ничего вытянуть, пока я не буду готов. Послушайте, инспектор, я думаю, что и вам, и мне есть чем заняться. Если мы встретимся с вами еще раз, скажем, в полдень…

Но на этом наш разговор прервался самым неожиданным образом, и это стало началом конца дела о смерти Фицроя Макферсона.

Моя входная дверь с грохотом распахнулась, в коридоре послышались неровные шаги, и в комнату, пошатываясь, ввалился Ян Мэрдок. Бледный как мел, растрепанный, одежда в полном беспорядке, костлявыми руками он цеплялся за мебель, чтобы не упасть.

— Бренди… Бренди! — из последних сил выдохнул он и со стоном повалился на диван.

Он был не один. За ним вошел Стэкхерст, без головного убора, пошатываясь и задыхаясь почти так же, как его спутник.

— Да, да, дайте бренди! Скорее! — через силу выкрикнул он. — Он при последнем издыхании. Я едва смог сюда его довести. По дороге он два раза терял сознание.

Полбокала неразбавленного спиртного произвели нужное воздействие. Мэрдок приподнялся на одной руке и сбросил с плеч пиджак.

— Бога ради, масла, опиума, морфия! — закричал он. — Хоть чего-нибудь, я не вынесу этой адской боли!

То, что мы с инспектором увидели, заставило нас вскрикнуть от изумления и ужаса. На голых плечах учителя математики горела та же странная смертельная метка из перекрещивающихся красных воспаленных рубцов, которую мы видели на теле Фицроя Макферсона.

Боль была действительно невыносимой и, судя по всему, не сосредоточивалась на спине, поскольку дыхание несчастного страдальца время от времени останавливалось, лицо начинало чернеть, он хватался за сердце, и на его лбу выступали капли пота. В любой миг он мог умереть. Я продол жал вливать ему в горло бренди, и каждая новая порция возвращала его к жизни. Ватой, смоченной в растительном масле, мы протерли эти странные раны, и это, кажется, смягчило боль. Наконец голова его бессильно упала на подушку, он забылся. Измученное тело нашло убежище в этом последнем очаге жизненных сил. Это был полусон и полуобморок, но, по крайней мере, он перестал страдать.

Что-либо узнать от него самого было совершенно невозможно, но, когда мы удостоверились, что он не умрет, ко мне повернулся Стэкхерст.

— Боже мой! Боже мой! — дрожащим голосом воскликнул он. — Что это, мистер Холмс? Что это?

— Где вы нашли его?

— На пляже. Точно на том же месте, где умер бедный Макферсон. Если бы у него сердце было такое же слабое, как у Макферсона, он бы сюда не дошел. Я, когда его вел, несколько раз опасался, что он умрет у меня на руках. До вас намного ближе, чем до школы, поэтому мы сюда и добрались.