Серебряные коньки (с илл.) - Додж Мери Мейп - Страница 17

Но вот Карл проворчал:

– Глупо было отдавать все деньги одному. Так я и говорил с самого начала… Поищи кошелек в другом кармане.

– Искал… Нет его там.

– Расстегни нижнюю куртку.

Питер машинально повиновался. Он даже снял шапку и заглянул в нее, потом в отчаянии стал шарить по всем своим карманам.

– Потерял, ребята! – проговорил он наконец безнадежным тоном. – Ни завтрака у нас не будет, ни обеда. Что же делать? Мы не можем идти дальше без денег. Будь мы в Амстердаме, я мог бы достать денег сколько нужно, но в Хаарлеме мне не у кого занять ни стейвера. Может, кто из вас знает здесь человека, который мог бы одолжить нам несколько гульденов?

Мальчики озадаченно переглянулись. Потом что-то вроде улыбки обежало весь круг, но, достигнув Карла, превратилось в хмурую гримасу.

– Это никуда не годится, – резко проговорил он. – Я знаю тут нескольких человек – всё богатые люди, но отец жестоко высечет меня, если я займу у кого-нибудь хоть медяк. Он велел написать над воротами нашего летнего домика: «Честному человеку не нужно брать в долг».

– Хм! – откликнулся Питер, в эту минуту не особенно восхищаясь подобным изречением.

Мальчики сразу почувствовали волчий голод.

– Это моя ошибка, – покаянным тоном сказал Бену Якоб по-английски, – я первый сказал: пускай все мальчики положат свой кошелек в деньги ван Хольпа… то есть свои деньги в…

– Глупости, Якоб, ведь ты хотел сделать как лучше!

Бен выпалил это с таким жаром, что оба ван Хольпа и Карл разом пришли к одному и тому же убеждению: очевидно, Бен придумал, как немедленно спасти отряд.

– Что? Что? Скажи, ван Моунен, что он говорит! – закричали они.

– Он говорит: «Якоб не виноват, что деньги потеряны… Он старался сделать как можно лучше, когда предложил ван Хольпу взять наши деньги и положить их в свой кошелек».

– И это все? – разочарованно проговорил Людвиг. – Не стоило так горячиться, чтобы сказать только это. Сколько денег мы потеряли?

– Или ты забыл? – сказал Питер. – Все мы внесли ровно по десять гульденов. В кошельке было шестьдесят гульденов. Такого дурака, как я, во всем мире не сыщешь! Малыш Схиммельпеннинк и тот лучше меня сумел бы исполнить обязанности капитана. Я готов отдубасить самого себя за то, что так огорчил вас!

– Ну и отдубась! – проворчал Карл. – Фу! – добавил он. – Все мы знаем, что произошла несчастная случайность, но толку от этого мало. Нам надо добыть денег, ван Хольп, хотя бы тебе пришлось продать свои замечательные часы.

– Продать подарок матери?! Часы, которые она подарила мне в день рождения?! Никогда! Я продам свою куртку, шапку, только не часы.

– Полно, полно, незачем так волноваться, – вмешался Якоб. – Давайте вернемся домой, а через день-два опять тронемся в путь.

– Ты, может, и получишь еще десять гульденов, – сказал Карл, – но нам, всем прочим, это не так легко. Уж если мы вернемся домой, мы дома и останемся, будь уверен!

Тут капитан, еще ни на минуту не терявший своего добродушия, внезапно возмутился.

– Ты думаешь, я позволю вам страдать из-за моей небрежности?! – воскликнул он. – Дома у меня в несгораемом ящике лежит втрое больше, чем шестьдесят гульденов!

– Ах, прости, пожалуйста! – не замедлил отозваться Карл еще более угрюмым тоном. – В таком случае я вижу лишь один выход: давайте возвращаться домой голодными.

– А я вижу более хороший выход, – сказал капитан.

– Какой? – закричали мальчики.

– А вот какой: стойко перенесем неприятность и повернем назад, не унывая, как настоящие мужчины, – проговорил Питер.

И, когда товарищи посмотрели на его открытое лицо и ясные голубые глаза, он показался им таким смелым и красивым, что они заразились его бодростью.

– Хо! Да здравствует капитан! – закричали они.

– А теперь, ребята, давайте-ка убедим себя в том, что нет на свете места лучше Брука и мы постановили прибыть туда ровно через два часа! Согласны?

– Согласны! – крикнули все в один голос и пустились бежать к каналу.

– Коньки на ноги!.. Готовы? Позволь, я тебе помогу, Якоб. Ну! Раз, два, три… пошли!

И, когда по этому сигналу мальчики покинули Хаарлем, лица у них были почти такие же веселые, как полчаса назад, когда отряд входил в город во главе с капитаном Питером.

Глава XIV

Ханс

– Дондер эн бликсем! (Гром и молния!) – сердито вскричал Карл, прежде чем отряд успел отбежать на двадцать ярдов от городских ворот. – Смотрите, вон бежит на своих деревяшках оборванец в заплатанных штанах. Этот малый шляется всюду, чтоб ему провалиться! Счастье, – язвительно добавил он, – если наш капитан не прикажет нам остановиться, чтобы пожать ему руку.

– Ваш капитан ужасный человек, – шутливо проговорил Питер, – но это ложная тревога, Карл, я не вижу среди конькобежцев твоего пугала… А, вот он! Но что с ним такое, с этим парнем?

Бедный Ханс! Лицо у него было бледное, губы крепко сжаты. Он скользил по льду, как во сне, как в страшном сне. Когда он поравнялся с мальчиками, Питер окликнул его:

– Добрый день Ханс Бринкер!

Лицо у Ханса посветлело.

– Ах, мейнхеер, это вы? Вот хорошо, что мы встретились!

– Ну и нахал! – зашипел Карл Схуммель, с презрением обгоняя спутников, которые, кажется, были склонны задержаться вместе со своим капитаном.

– Рад вас видеть, Ханс, – приветливо откликнулся Питер. – Но вы, кажется, чем-то расстроены… Не могу ли я помочь вам?

– Я и вправду расстроен, – ответил Ханс, опустив глаза. Но вдруг он снова взглянул на Питера, почти радостно, и добавил: – На этот раз Ханс может помочь мейнхееру ван Хольпу.

– Как? – спросил Питер, не пытаясь со свойственной голландцам прямотой скрыть свое изумление.

– А вот так: Ханс вернет вам это. – И Ханс протянул ему потерянный кошелек.

– Ура! – заорали ребята и, вынув застывшие руки из карманов, радостно замахали ими.

А Питер только сказал:

– Благодарю вас, Ханс Бринкер, – но таким тоном, что Хансу показалось, будто сам король стал перед ним на колени.

Крики ликующих ребят долетели до закутанных ушей того молодого господина, что катил в сторону Амстердама, весь кипя подавляемой яростью. Мальчик-американец сейчас же повернул бы назад и поспешил бы удовлетворить свое любопытство, но Карл только остановился и, стоя спиной к своему отряду, старался угадать, что могло случиться. Так он стоял не двигаясь, пока не догадался, что только возможность позавтракать могла вызвать столь пылкое «ура». Повернувшись, он медленно покатил обратно к своим возбужденным товарищам.

Между тем Питер отвел Ханса в сторону.

– Как вы догадались, что это мой кошелек? – спросил он.

– Вчера вы заплатили мне три гульдена за цепочку из тюльпанового дерева и посоветовали купить коньки.

– Да, помню.

– Тогда я и видел ваш кошелек; он из желтой кожи.

– А где вы нашли его сегодня?

– Утром я вышел из дому очень расстроенный. Катил, не глядя себе под ноги, да и налетел на какие-то бревна. Стал растирать себе колено и тут увидел ваш кошелек: он завалился под бревно.

– Так вот, значит, где! Ну, теперь я все понимаю: когда мы пробегали мимо этих бревен, я, помнится, вытащил из кармана свой шарф, а вместе с ним, должно быть, выпал и кошелек. Не будь вас, Ханс, он пропал бы. Вот что, – и Питер высыпал деньги на ладонь, – сделайте нам удовольствие: позвольте разделить эти деньги с вами…

– Нет, мейнхеер, – ответил Ханс.

Он сказал это спокойно, без всякого притворства и жеманства, но Питер почувствовал себя так, словно ему сделали выговор, и, не говоря ни слова, положил серебро обратно в кошелек.

«Богат он или беден, а мне этот малый нравится», – подумал он и громко сказал:

– Можно спросить, чем вы расстроены, Ханс?

– Ах, мейнхеер, случилось несчастье… Но рассказывать долго, а я и так задержался. Я спешу в Лейден, к знаменитому доктору Букману…