Легенды о Христе (с илл.) - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса - Страница 34

Но пламя горело под дождем тихо и спокойно; и Раньеро увидел, что две крошечные птички летали над огнем и трепетали крылышками. Держась друг за друга клювами, они распростерли крылышки и таким образом защищали пламя от дождя.

Раньеро тотчас снял с себя капюшон и повесил над свечой.

Затем он протянул руку к пташкам, так как ему хотелось приласкать их. И, к его удивлению, они не улетели от него.

Раньеро был поражен, что птицы нисколько не боятся его. И он подумал: «Они знают, что у меня нет иной мысли, как охранять самую хрупкую в мире вещь. Вот отчего они меня не боятся».

Когда Раньеро проезжал недалеко от Никеи, он встретил несколько рыцарей с Востока, которые предводительствовали одним из отрядов, сражавшихся за освобождение святого города. Среди них находился и Роберт Тэлефер, странствующий рыцарь и трубадур.

Раньеро приближался к ним в своем грубом плаще со свечой в руках, и воины при виде его стали кричать: «Безумный, безумный!»

Но Роберт велел им замолчать и обратился к страннику.

– Давно ли уже ты так путешествуешь? – спросил он.

– Я еду так из Иерусалима, – ответил Раньеро.

– Много ли раз твоя свеча дорогой гасла?

– Она горит все тем же пламенем, как и в день моего отъезда из Иерусалима, – ответил Раньеро.

Тогда Роберт Тэлефер сказал:

– И я один из старавшихся пронести свечу, и я хотел сохранить ее навеки горящей. Может быть, ты, принесший священное пламя горящим из Иерусалима, скажешь мне, что я должен делать, чтобы пламя не угасало?

– Рыцарь, это трудное дело, хотя оно и кажется пустячным. Поистине я не стал бы уговаривать вас браться за это, ибо это маленькое пламя потребует от вас, чтобы вы забыли обо всем, кроме него. Оно не позволит вам иметь возлюбленную, если вы склонны к этому; ради этого пламени вы не смеете сесть за стакан вина. Вы не должны думать ни о чем, кроме этого пламени, и никакой другой радости не должно быть для вас. Но что особенно заставляет меня отговаривать вас от такого странствования, на которое я отважился, это то, что вы ни одной минуты не будете чувствовать себя спокойным. Сколько бы раз вы ни спасали от опасности пламя, вы не можете быть уверены в том, что в следующий момент вы не лишитесь его.

Но Роберт Тэлефер гордо откинул голову и ответил:

– Что ты сделал для твоего пламени, то я сумею сделать для моего.

Раньеро прибыл в Италию. Однажды днем он проезжал по одинокой тропинке в горах.

Какая-то женщина поспешно догнала его и попросила огня от его свечи.

– У меня погас огонь, – говорила она, – дети мои голодают. Дай мне огня, чтобы развести печь и приготовить хлеба.

Она протянула руку за огнем, но Раньеро не давал ей, потому что не мог допустить, чтобы что-нибудь иное, кроме свечей пред алтарем Богоматери, было зажжено от этого огня.

Тогда женщина сказала:

– Дай мне огня, пилигрим, потому что жизнь моих детей – это пламя, которое я обязана поддерживать.

Эти слова заставили Раньеро дать ей зажечь фитиль лампады от его свечи.

Спустя несколько часов Раньеро проезжал мимо деревни, лежавшей на большой высоте. Там было очень холодно. По дороге Раньеро попался молодой крестьянин, который смотрел вслед бедняку в его обветшалом плаще. Быстро сняв с себя свой короткий плащ, крестьянин набросил его на путника. Но плащ упал как раз на свечу и погасил пламя.

Тут Раньеро вспомнил о женщине, которая выпросила у него огонь. Он вернулся к ней и зажег снова свою свечу от священного огня.

Готовясь ехать дальше, он сказал бедной женщине:

– Ты говоришь, что пламя свечи, которое ты должна охранять, есть жизнь твоих детей. Можешь ли ты сказать мне, как зовется пламя, которое я везу?

– Где было зажжено твое пламя?..

– Оно зажжено у Гроба Христа.

– Тогда оно не может иначе называться, как кротость и любовь к людям, – сказала женщина.

Раньеро улыбнулся, услышав такой ответ, – слишком неподходящим человеком для таких добродетелей считал он себя.

Теперь дорога шла мимо красивых голубых холмов, и Раньеро чувствовал, что он находится вблизи Флоренции.

Он думал о том, что уже скоро он освободится от свечи. Он вспомнил свою палатку в Иерусалиме, полную военной добычи, вспомнил и храбрых воинов, которых оставил в Палестине и которые обрадуются, когда он снова возьмется за свое военное ремесло и поведет их на победы и завоевания.

Но тут Раньеро почувствовал, что, думая обо всем этом, он не испытывает никакой радости и что мысли его охотнее направляются в другую сторону.

Раньеро впервые понял, что он уже не тот, каким выходил из Иерусалима. Путешествие с горящей свечой в руке заставило его сблизиться со всеми мирными, разумными и жалостливыми и отстраниться от жестоких и воинственных.

Он радовался теперь каждый раз, когда думал о людях, которые мирно работают у себя дома, и ему приходило в голову, что он охотно вернется в свою старую мастерскую во Флоренции и станет делать прекрасные и искусные вещи.

«Поистине это пламя переродило меня, – думал он. – Мне кажется, что оно сделало меня совсем другим человеком».

Была Пасха, когда Раньеро въехал во Флоренцию.

Едва он миновал городские ворота, сидя задом на лошади, с опущенным капюшоном и горящим пламенем в руке, как нищий закричал знакомое: «Pazzo, Pazzo!»

На этот крик выскочил из ближайших ворот уличный мальчуган, а мелкий воришка, который валялся здесь по целым дням и глядел на небо, вскочил на ноги. Оба они тоже стали кричать: «Pazzo, Pazzo!»

Теперь крикунов было уже трое, и они так шумели, что взбудоражили мальчишек со всей улицы. Они выскакивали изо всех углов и закоулков и, едва завидев Раньеро в поношенном плаще, на жалкой кляче, принимались кричать: «Pazzo, Pazzo!»

Но ко всему этому Раньеро давно уже привык.

Безмолвно ехал он по улице, совершенно не замечая крикунов.

Но они не удовлетворились криком: один из них подпрыгнул и попытался загасить пламя.

Раньеро поднял высоко над собой свечу и попробовал погнать лошадь, чтобы скрыться от мальчишек. Но они не отставали от него и всячески старались погасить пламя.

Чем больше Раньеро старался защитить пламя, тем изобретательнее делались шалуны. Они становились друг другу на плечи, надували щеки и дули изо всех сил. Они бросали свои шапки на свечу. И только потому, что их было так много и что они толкали друг друга, им не удавалось загасить пламя.

На улицах царило самое неудержимое веселье. В окнах стояли люди и смеялись. Ни у кого не явилось сожаления к безумному, хотевшему защитить свою свечу. Благовестили, и повсюду попадался народ, направлявшийся в церковь; все они останавливались и смеялись.

Но вдруг Раньеро встал во весь рост в седле, чтобы спрятать свечу. Вид у него был дикий. Капюшон откинулся и открыл его лицо, бледное и истощенное, как лицо мученика. Свечу он поднял над собой так высоко, как только мог.

Вся улица наполнилась диким криком. Даже взрослые присоединились к травле. Женщины бросали свои головные уборы, а мужчины – свои береты. Все старались во что бы то ни стало погасить огонь.

Раньеро проезжал в это время мимо одного дома с балконом. На нем стояла женщина. Она перегнулась через перила, вырвала из рук его свечу и скрылась в доме.

Вся толпа разразилась оглушительным хохотом и торжествовала, а Раньеро покачнулся в седле и упал замертво на мостовую.

Но едва он упал без чувств, как улица в одно мгновение опустела. Никто не пожелал помочь упавшему.

Лошадь одиноко стояла около него.

Как только толпа разошлась, Франческа дель Уберти вышла из своего дома, держа в руке горящее пламя. Она все еще была хороша, черты лица ее были нежны, а глаза серьезны и глубоки.

Она подошла к Раньеро и наклонилась над ним. Он лежал без чувств, но в то мгновение, когда свет от свечи скользнул по его лицу, он сделал усилие и поднялся. Казалось, что это пламя всецело овладело им. Увидав, что он пришел в себя, Франческа сказала: