Легенды о Христе (с илл.) - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса - Страница 31

– Нет, не прерывайте меня, – просил он, – теперь я не знаю, на чем остановился… Да, я, кажется, хотел сказать, что святой Петр вытер слезы, выступившие у него на глазах и мешавшие ему смотреть.

«Никогда бы я не мог подумать, – сказал святой Петр, – что они окажутся такими дикими зверями. Целый день они только убивали и грабили! Я не понимаю, как мог Ты предать себя на распятие, чтобы приобрести потом таких последователей».

Рыцари милостиво приняли эту шутку. Они начали громко и весело смеяться.

– А что, шут, святой Петр действительно уже так на нас гневается? – спросил один из них.

– Не мешай, – прервал другой. – Дай послушать, не принял ли нас Спаситель под свою защиту?

– Нет, Спаситель долго молчал, – сказал шут. – Он давным-давно знал, что когда святой Петр дал волю гневу – бесполезно возражать ему. Слуга Господа продолжал горячиться и сказал, что Спаситель может не говорить о том, что рыцари в конце концов опомнились, где они, в какой город они пришли, и пошли босыми, в одежде кающихся в храм.

«Впрочем, их покаяния хватило ненадолго; о нем не стоит и говорить, – добавил святой Петр и, перегнувшись через ограду, указал Спасителю на Иерусалим и на раскинувшийся у стен города лагерь христиан. – Видишь, как Твои рыцари празднуют победу?» – спросил он.

И Спаситель увидел, что всюду в лагере победа празднуется кутежом; рыцари и воины сидели и любовались сирийскими танцовщицами. Кругом ходили полные чаши, бросали жребий, деля военную добычу…

– И слушали шутов, рассказывающих глупые истории! – перебил Раньеро. – Не было ли и это большим грехом? – спросил он с насмешкой.

Шут засмеялся и кивнул в сторону Раньеро, как бы желая сказать: «Погоди, дай срок, я уж доберусь до тебя. Я тебе отплачу!»

– Нет, не перебивайте меня! – попросил он снова. – Бедный шут так легко забывает, что хочет сказать… Да, действительно святой Петр самым суровым тоном спросил Спасителя, неужели он думает, что эта толпа делает Ему большую честь. На это Спаситель, разумеется, должен был ответить, что Он этого не думает. Они были разбойниками и убийцами, прежде чем покинули родину, – разбойниками и убийцами остались и поныне.

«И Ты лучше бы сделал, если бы не дал этому осуществиться. Ничего путного из этого не выйдет».

– Ну, ну, шут! – пригрозил Раньеро.

Но шут, по-видимому, решил испытать, как далеко может он зайти, пока кто-нибудь не вскочит и не вышвырнет его вон. И как ни в чем не бывало он продолжал:

– Спаситель лишь молча опустил голову, как бы сознавая, что Его постигла справедливая кара. Но в то же мгновение Он вдруг наклонился и стал к чему-то присматриваться еще внимательнее, чем прежде. Тогда и святой Петр стал туда же смотреть.

«На что Ты смотришь?» – спросил он.

Шут сопровождал свой рассказ очень живой мимикой. Все рыцари, казалось, собственными глазами видели Спасителя и святого Петра.

Рассказ шута захватил их, они ждали объяснения и спрашивали себя, что же увидел Спаситель.

– Спаситель ответил, – продолжал шут, – что там нет ничего особенного. Однако он продолжал туда глядеть. Святой Петр следил глазами за взором Спасителя и наконец убедился, что Спаситель смотрит в большую палатку, перед которой высились воткнутые на длинных шестах две сарацинские головы. Внутри же была навалена масса великолепных ковров, золотой посуды и драгоценного оружия, награбленного в священном городе. В этой палатке происходило то же, что и во всем лагере. Здесь сидела кучка рыцарей и осушала кубки и чаши. Единственная разница, пожалуй, заключалась в том, что здесь еще больше шумели и пили, чем в других местах. Святой Петр никак не мог понять, почему Спаситель, глядя на эту попойку, был так доволен и радость светилась в Его очах. Ему казалось, что едва ли он когда-нибудь видел за одним столом столько суровых и страшных лиц, как здесь. А хозяин пира, сидевший на почетном месте за столом, был ужаснее всех. Это был человек лет тридцати пяти, очень высокий и толстый, с красным лицом, обезображенным рубцами и шрамами, с тяжелыми кулаками и громким, резким голосом.

Здесь шут на мгновенье остановился, как бы боясь продолжать; но Раньеро и другим забавно было слушать, как рассказывают о них самих, и они только смеялись над его дерзостью.

– Ты смелый малый, – сказал шуту Раньеро. – Посмотрим-ка, куда ты гнешь!

– Наконец, – продолжал шут, – Спаситель проронил несколько слов, из которых святой Петр понял, чему Он радуется. Господь спросил святого Петра, действительно ли это так или Ему только кажется, что около одного из рыцарей стоит зажженная свеча?

При этих словах Раньеро вздрогнул. Теперь он уже разозлился на шута и протянул было руку за тяжелой кружкой, чтобы бросить ему в лицо, но сдержался, решив дослушать до конца рассказ, чтобы узнать, хочет ли шут прославить его или унизить.

Шут продолжал:

– Святой Петр увидел, что палатка хотя и была освещена, как и другие, факелами, но около одного из рыцарей действительно стояла зажженная восковая свеча. Это была большая толстая свеча, которая могла гореть целые сутки. У рыцаря не было подсвечника, куда бы он мог ее вставить, и он обложил свечу целой грудой камней, чтобы она не упала.

При этих словах пирующие громко рассмеялись. Все указывали на свечу, которая возвышалась на столе около Раньеро и стояла именно так, как описывал шут. Но кровь бросилась в лицо Раньеро, так как это была та самая свеча, которую несколько часов тому назад ему было разрешено зажечь у Гроба Господня. У него не хватило духа погасить ее.

– Когда святой Петр увидел это, он ясно понял, что обрадовало Спасителя, – продолжал шут, – но он не мог удержаться, чтобы слегка не пожалеть Его.

«Да ведь это тот самый рыцарь, который сегодня утром вслед за Готфридом Бульонским первым поднялся на городскую стену, а вечером получил разрешение зажечь прежде всех свою свечу у Гроба Господня».

«Да, это он, и, как видишь, свеча его горит еще до сих пор».

Шут рассказывал теперь очень быстро, время от времени посматривая на Ганьеро:

– Святой Петр и теперь не мог отказаться от желания хоть немного разочаровать Спасителя.

«Неужели Ты не понимаешь, почему эта свеча горит около него? – сказал он. – Ты думаешь, что, глядя на нее, он вспоминает Твои страдания и крестную смерть? Но рыцарь думает только о славе, которую он приобрел после того, как его признали храбрейшим в войске после Готфрида Бульонского».

Тут все гости Раньеро захохотали. Самого его охватил гнев, но он заставлял себя смеяться. Рыцарь знал, что все бы стали издеваться над ним, если бы он не мог снести шутки.

Шут продолжал:

– Но Спаситель возразил святому Петру: «Разве ты не видишь, как рыцарь заботится о своей свече? Он заслоняет пламя рукой, как только полотно палатки зашевелится, из боязни, что ветер задует огонь. Он беспрерывно отгоняет ночных бабочек, которые летают вокруг огня, грозя его потушить».

Смех становился все оживленнее, так как то, что шут говорил, было чистейшей правдой. Раньеро все труднее становилось владеть собою. Он чувствовал, что не в силах снести, чтобы кто-нибудь смеялся над священным огнем.

– Но святой Петр, – продолжал шут, – был недоверчив. Он спросил Спасителя, знает ли Он, что этот рыцарь не из тех, которые часто бывают у мессы или протирают колени в церкви?

Но Спаситель стоял на своем.

«Святой Петр, святой Петр! – сказал Он торжественно. – Помни, что этот рыцарь впоследствии будет набожнее Готфрида. Откуда, как не от Гроба Моего, исходят милосердие и благочестие? Ты увидишь, что Раньеро ди Раньери будет помогать вдовам и несчастным узникам; ты увидишь, что он возьмет под свою защиту больных и несчастных, подобно тому как сейчас он оберегает священное пламя».

В ответ на это раздался дружный хохот. Всем, кто знал характер и жизнь Раньеро, это казалось очень забавным. Но ему самому эти шутки и смех не понравились. Он вскочил и хотел расправиться с шутом. При этом он так сильно толкнул стол, сделанный из положенной на столбы двери, что тот пошатнулся и свеча упала. Тут стало ясно, насколько дорожил Раньеро тем, чтобы сохранить эту свечу горящей. Он подавил свой гнев и раньше, чем броситься на шута, поднял свечу и поправил фитиль. А пока он возился со свечой, шут уже исчез из палатки, и Раньеро понял, что теперь напрасно будет преследовать его в ночной тьме.