Легенды о Христе (с илл.) - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса - Страница 10

Мужчина и женщина продолжали торопливо идти к воротам. Они, по-видимому, не ожидали, что их здесь остановят, и вздрогнули, когда легионер, вытянув копье, загородил им дорогу.

– Почему ты не даешь нам выйти в поле на работу? – спросил мужчина.

– Иди! Только сперва я должен поглядеть, что спрятано у твоей жены под одеждой.

– Что тут смотреть? – ответил тот. – Здесь хлеб и вино, которыми нам придется питаться до вечера.

– Может быть, ты говоришь и правду, – сказал воин, – но если так, отчего же она не хочет показать мне, что такое она несет?

– Я не хочу, чтобы ты это видел, и советую тебе пропустить нас.

И с этими словами муж поднял было свою дубинку, но жена положила руку ему на плечо и попросила:

– Не заводи ссоры, я иначе поступлю, я покажу ему, что несу, и уверена, что он не причинит никакого зла тому, что увидит.

И с гордой и доверчивой улыбкой она обернулась к воину и отвернула край своей одежды. Легионер мгновенно отпрянул назад и закрыл глаза, словно ослепленный ярким сиянием. То, что женщина скрывала под одеждой, сверкнуло перед ним такой ослепительной белизной, что сперва он не мог даже и понять, что же это такое.

– Я думал, что ты держишь на руках ребенка, – сказал он.

– Ты видишь, что я несу, – ответила женщина.

Теперь только воин разглядел, что так ярко и ослепительно светился сноп лилий – тех самых лилий, которые цвели тут же на лугу. Но блеск их был гораздо прекраснее и ярче. Он едва мог глядеть на них. Он сунул руку в цветы, так как не мог отделаться от мысли, что эта женщина несет ребенка, но, кроме нежных цветов, он ничего не нащупал.

Он испытывал горькое разочарование и охотно задержал бы и мужа и жену, но понимал, что не найдет никакого объяснения своему поступку.

Заметив его смущение, женщина сказала:

– Не позволишь ли нам теперь пройти?

И воин молча отвел копье, которым загородил ворота, и отошел в сторону. А женщина снова закрыла цветы своим платьем, глядя со счастливой улыбкой на то, что держала на руках.

– Я знала, что ты не сможешь причинить нам никакого зла, если только увидишь это, – сказала она воину.

Затем они быстро ушли, а воин продолжал стоять и смотреть им вслед, пока они не исчезли окончательно из виду.

И, следя за ними взглядом, он опять почувствовал уверенность, что эта женщина несла на руках не сноп лилий, а настоящее живое дитя.

Он еще стоял и смотрел вслед путникам, когда услыхал вдруг громкий оклик: к нему торопливо приближался Вольтигий с отрядом.

– Задержи их, – кричали они, – запри перед ними ворота, не дай им уйти!

И, подойдя к воину, они рассказали ему, что напали на след исчезнувшего вчера ребенка. Они только что искали его в доме, но он снова исчез. Они видели, как родители унесли его. Отец – крепкий седобородый человек, с дубиной в руках, мать – высокого роста женщина, прятала ребенка в складках перекинутой через голову одежды.

В это время к воротам подъехал на прекрасном коне бедуин. Не говоря ни слова, воин бросился к бедуину, сбросил его с коня, сам вскочил в седло и помчался по дороге.

Прошло несколько дней, а воин все еще продолжал погоню по ужасной гористой пустыне, тянущейся вдоль южной части Иудеи. Он все еще продолжал преследовать трех вифлеемских беглецов и был вне себя от того, что этой бесплодной погоне не предвиделось и конца.

– Кажется, эти люди в самом деле способны провалиться сквозь землю, – ворчал он. – Сколько уже раз в эти дни я подъезжал к ним так близко, что готовился уже пронзить ребенка копьем – и все же они каждый раз скрывались от меня! Я начинаю думать, что мне никогда не удастся их поймать.

Он стал уже терять мужество, как человек, которому кажется, что борется с чем-то, что выше его сил. Он задумывался: быть может, сами боги защищают этих людей от него?

– Вся эта погоня – бесплодный труд. Лучше бы мне вернуться, не то я погибну от голода и жажды в этой мертвой пустыне, – говорил он все чаще и чаще.

Но тотчас его охватывал страх перед тем, что ожидает его по возвращении, если он вернется, не исполнив возложенного на него поручения. Ведь он и так уже два раза упустил ребенка.

Трудно предположить, чтобы Вольтигий или Ирод простили ему это.

«Пока Ирод знает, что хоть один из вифлеемских мальчиков жив, его по-прежнему будет мучить страх, – думал воин. – Вернее всего, что он попытается заглушить свой гнев и муки страха тем, что прикажет меня распять».

Был жаркий полдень, и легионер ужасно страдал, пробираясь верхом среди скалистой, лишенной деревьев местности, по тропинке, которая извивалась змеей в глубоком ущелье, куда не доносилось ни малейшего ветерка.

Лошадь и всадник готовы были упасть от изнеможения. Уже несколько часов, как легионер потерял всякий след и чувствовал еще сильнее, чем когда-либо, упадок духа.

«Я должен отказаться от погони, – думал он. – В самом деле, я думаю, не стоит труда их дальше преследовать. Они неизбежно должны так или иначе погибнуть в этой ужасной пустыне».

Вдруг он заметил в одной из скал, близ дороги, сводчатый вход в пещеру. Он тотчас направил коня к этому входу. «Надо мне немного отдохнуть. Может быть, тогда я с новыми силами примусь опять за погоню».

Когда он хотел войти в пещеру, его поразило необычайное явление. По обеим сторонам входа росли две прекрасные лилии. Они стояли высокие и стройные, неся множество цветов, распространявших одуряющий запах меда. Вокруг цветов летали тучи пчел. Среди мертвой пустыни это было такое необыкновенное зрелище, что и воин сделал необыкновенный для него самого поступок. Он сорвал большой белый цветок и взял его с собой в пещеру.

Пещера была не глубока и не темна, и воин тотчас увидел, что там уже отдыхают три путника. То были мужчина, женщина и ребенок, которые лежали на земле, погрузившись в глубокий сон. Никогда еще сердце воина не билось так, как при виде этих путников.

Это были как раз те беглецы, за которыми он уже так долго гнался. Он их тотчас узнал. И вот они лежали, спящие, беззащитные, всецело находясь в его власти. Быстро вынул он меч из ножен и наклонился над спящим ребенком. Осторожно направив меч в сердце ребенка, воин приготовился одним ударом покончить с мальчиком.

Уже готовясь заколоть его, он остановился на мгновение, чтобы разглядеть лицо ребенка. Теперь, когда он был уверен в победе, он захотел доставить себе жестокое наслаждение и посмотреть на свою жертву. Но когда он взглянул в лицо ребенку, радость его еще усилилась, так как он узнал в нем того крошечного мальчика, которого видал играющим с пчелами и лилиями на лугу, у городских ворот.

«Конечно, – подумал он, – я давно должен был бы об этом догадаться; потому-то я всегда и ненавидел этого ребенка. Это и есть обещанный пророчеством князь мира».

Он опустил меч, и у него промелькнула мысль: «Если я положу перед Иродом голову этого ребенка, он сделает меня начальником своих телохранителей». И, приближая острие меча все ближе и ближе к спящему ребенку, он радостно говорил:

– На этот раз наконец никто не станет между нами и не вырвет его из моей власти.

Но он все еще держал в руке лилию, сорванную им при входе в пещеру, и вдруг из чашечки ее вылетела спрятавшаяся там пчела и, жужжа, стала кружиться вокруг его головы.

Воин вздрогнул. Он вдруг вспомнил о пчелах, которым помогал когда-то ребенок; ему пришло в голову, что одна из этих пчел помогла мальчику скрыться с праздника Ирода.

Эта мысль поразила его. Он опустил меч, выпрямился и стал прислушиваться к пчеле.

Но вот жужжание насекомого затихло. Продолжая стоять неподвижно, воин вдыхал сильный сладкий аромат, струившийся из лилии, которую он держал в руке. Запах напоминал ему о лилиях, которые мальчик спасал от дождя, и о том, как сноп их скрыл ребенка от его взоров и помог крошке спастись через городские ворота.

Он все больше задумывался и вложил меч обратно в ножны.

«Пчелы и лилии благодарили его за его благодеяния», – пробормотал он про себя.