Полночь и магнолии - Пейсли Ребекка - Страница 78

Король указал на камин.

Пичи увидела там, у камина, трость, которую она вырезала для короля.

— Я был потрясен мастерством, с каким была сделана трость. Я захотел тоже попробовать и занялся резьбой по дереву, так как мне нечем было в то время заняться. Тиблок держал меня в постели несколько недель. Он заботился обо мне, как родная мать, — говорил король.

Пичи ухмыльнулась, а Сенека не мог ушам своим поверить.

— Мне нечем было заниматься в те дни. Помнишь, Пичи, как ты оставила нож у меня в спальне? Оставалось только достать дерево и начать работу. Помнишь, как ты советовала мне заняться резьбой по дереву? А еще ты мне говорила, что это успокоит меня и пойдет мне на пользу. Теперь же я скажу тебе откровенно, что я немного талантливее, чем ты, — сказал король.

Пичи слушала и ушам своим не верила. Она поняла только одно: король выпил все лекарство, что она приготовила, и ему это помогло, даже больше чем помогло. Он стал совсем другим.

— Вы приняли все лекарство, что я приготовила? — спросила она у короля.

Сенека тем временем подошел к окну, где стоял его отец, и спросил:

— И ты пользуешься своей тростью?

— Да, — ответил король.

— Но ты ж ведь говорил, что никогда не будешь пользоваться тростью, чтобы не выглядеть убогим стариком. Ты говорил… — сказал Сенека.

— Да, но я… Как бы это сказать… — запнулся король.

А Сенека все спрашивал:

— Как так случилось, что ты перестал вывозить пасхальные цветы на продажу, отец?

Король отошел от окна.

— Да, я больше не вывожу пасхальные цветы. Сенека изумился.

— Отец, я боюсь, что я ничего не понимаю. Король закрыл глаза.

— Ничего удивительного в этом нет. Если бы ты остался в Авентине, а не колесил бы по всей Англии, то ты бы знал, что сюда пришло очень важное письмо, — сообщил король Зейн.

— Письмо, отец? Какое письмо? Король вздохнул.

— Письмо от королевы Виктории. Пичи ведь послала королеве Виктории шерстяной свитер. Правда, Пичи? — обратился он к ней.

— Да, но что здесь такого? — ответила Пичи.

— Королева была поражена качеством авентинской шерсти. Она писала, что шерсть была преотличной — мягкой, теплой, пушистой. Но я то уже знал о превосходных качествах этой шерсти.

Сенека многозначительно взглянул на отца, но король проигнорировал его взгляд.

— Королева Виктория заказала много нашей шерсти. Я ей послал восемь груженых кораблей и шесть — в Австралию. Нам нужно больше кораблей, Сенека. Мы построим целую флотилию, — сказал король.

— Отец…

— Те австралийцы, — продолжал, не слушая, король, — они выращивают хороших овец и получают хорошую шерсть. Но авентинская шерсть — особенная! Ведь авентинские овцы питаются пасхальными цветами, которые нигде не произрастают, Кроме Авентины. Вот поэтому наша шерсть такая необыкновенная, — сказал король.

Сенека улыбнулся отцу.

— И тебе никто не говорил о том, что хорошая шерсть наших овец зависит от пасхальных цветов? Ты сам установил это? — спросил Сенека.

— Ты прав. Я знал об этом уже давно. Сенека видел, как сияли глаза его отца. Гнев, казалось, покинул его.

— А что касается пастухов, — продолжал король, — я построю для них новые дома, потому что будет очень несправедливо, если не позаботиться о людях, которые выращивают таких драгоценных овец. Пастухи выращивают цветы и радуются тому, что их овцы пасутся рядом и едят цветы. И я говорю, что если бы ты остался в Авентине, как хороший король, ты знал бы все, что произошло в твое отсутствие, — закончил король.

— Мне жаль… У нас был медовый месяц. Мы… Я… Что? Что ты сказал, отец? — прошептал Сенека.

— Я сказал, что если бы ты остался в Авентине, как хороший король…

— Король? — воскликнула Пичи. — Король? Но Сенека только принц. Что…

— Он скоро станет королем, очень скоро, когда завершатся приготовления к коронации, — объявил король. — Я оставляю трон. Я теперь не страдаю от боли, но вообще я устал. Я устал управлять королевством. Я хочу провести свои последние дни, занимаясь резьбой по дереву.

— Отец, — прошептал Сенека.

— Сенека, ты очень неблагодарный сын, — сказал король. — Я отдаю тебе трон, а ты еще меня и не поблагодарил! И более того, я даю тебе королевство без проблем. Крестьяне счастливы, овцы счастливы, даже свиньи счастливы. И нагруженные шерстью корабли отплывают каждый день. Я не могу представить более неблагодарного сына, чем ты, — закончил король.

Сенека был готов оправдаться, когда король вдруг протянул ему руку для рукопожатия. Сенека взглянул на морщинистую руку отца. Он не хотел пожимать ее, не хотел и все. Он просто хотел его крепко обнять.

Неуверенный в том, как поймет его отец, он медленно поднял свои руки и положил ему на оба плеча.

Король опешил, а потом тоже положил свои руки на плечи сына, похлопал его по спине. Впервые в своей жизни Сенека так обращался со своим отцом. Сыновняя любовь ожила в нем. Впервые в жизни он прошептал слово, которое так давно хотел произнести:

— Папа!

Сенека внес Пичи в свои апартаменты. К своему удивлению, в спальне они обнаружили ручной работы деревянную колыбель. Они поняли, что это было делом рук самого короля.

— Довольно явный намек! Что скажешь, Пичи? — обратился к ней Сенека.

Пичи провела рукой по перилам колыбельки.

— Должно быть, он хочет иметь внуков, Сенекерс? — спросила Пичи.

Сенека взял ее на руки и крепко прижал к себе.

— А я хочу, чтобы у меня был сын! — сказал он,

— Возможно, будет дочь. Я всегда говорила, что ты расчетлив, но всякое может быть. Он укоризненно поглядел на нее.

— Жена! Я скоро стану королем, и я приказываю, чтобы ты подарила мне сына. Пичи улыбнулась.

— Ты же знаешь, что я никогда и ни разу не обманывала тебя с того самого времени, как очутилась здесь. И обещаю тебе, что я подумаю, как сделать, чтобы появился мальчик. А ты что ж, не поможешь мне в этом? — спросила Пичи, улыбнувшись.

— Не помогу? Да еще как помогу! — сказал Сенека и, подхватив ее на руки, понес в свою спальню. Там у кровати он сел с нею в кресло… и качнулся… Это было кресло-качалка.

— Откуда оно взялось здесь, это кресло? — спросила Пичи. — Что-то не припоминаю, чтобы я видела его тут раньше.

Сенека медленно начал расстегивать пуговицы на ее блузке, а затем запустил руки, чтобы поласкать ее нежное тело.

— Я послал записку Кэтти и Нидии, в которой просил их приобрести кресло-качалку и поставить в моей спальне до нашего с тобой возвращения. Я же сказал тебе, что я буду заниматься любовью с тобой в кресле-качалке до тех пор, пока мы не дадим жизнь нашему сыну, и я знаю, что я говорю.

— Да, я помню, как это было прекрасно — любить в кресле-качалке. Что ж? Прямо здесь и прямо сейчас? — спросила Пичи.

— Да, прямо здесь и прямо сейчас! — ответил Сенека. — Это так замечательно! Но самая замечательная в моей жизни — это ты, Пичи! Если бы ты знала, как я люблю тебя!

— И я люблю тебя, Сенекерс! — сказала она, заглядывая в его бездонно-синие глаза.

— Знаешь, — обратился к ней Сенека. — Ведь ты ничего не сказала мне о том, как ты собираешься жить в замке?

Пичи хихикнула.

— Так вот и собираюсь! Нет ничего лучшего на свете, чем просыпаться и знать, что ты будешь жить. Раньше ведь я думала, что я умру, и поэтому строила быстрые планы на ближайшие дни. А теперь я строю планы с тобой на восемьдесят чудеснейших лет. Вообще же я решила дожить до ста лет!

Сенека рассмеялся над нею.

— Значит, мне надо тоже будет прожить с тобою восемьдесят лет. Я же не хочу пропустить и дня без тебя, моя Принцесса.

— А это значит, что тебе будет сто двенадцать лет, когда мы вместе с тобой уйдем в мир иной. Сенека молча кивнул головой.

— Мне тогда уже нужны будут трость и одежда для стариков. Обещай, что ты сделаешь все для меня?

— Обещаю, что сделаю тебе тростей на каждый день недели.

Он провел пальцем по ее нижней губе и произнес:

— Это примета, — прошептал он. — А примета не лжет.