Полночь и магнолии - Пейсли Ребекка - Страница 14

— Мы обсудим все твои чувства быстрее, когда ты сядешь. Нам придется многое обсудить сегодняшней ночью, Пичи.

Она поняла, что он не собирается отступиться от задуманного. Она тоже не собиралась. Но ее ноги горели. Она не привыкла носить туфли на каблуках, и ноги ее были сжаты туфлями несколько часов.

— Я сяду, Сенека, но не потому, что ты мне сказал это сделать. Я сяду, потому что мои ноги отказывают меня держать. Я полагаю, что у меня тоже много прав схватить тебя, где волосы коротки, так, как это ты старался сделать со мной, — сказала она и подошла к маленькой атласной банкетке, стоявшей у голубых бархатных штор. Там она сняла свои ботинки. Сенека увидел, как она подтянула юбку наряда до бедер.

Завороженный, наблюдал он за тем, как она снимала свои чулки. Ее стройные ноги были такого же кремового цвета, как и цвет мрамора в комнате. Увиденное заставило забыть его о лекции, какую он собирался ей прочитать.

«Потом», — сказал он сам себе. Потом он накажет ее. Он покажет, что она находится в его власти и никогда не посмеет ослушаться. Потом он завладеет ею. Он будет любить ее всю ночь, а когда наступит утро, у нее не останется сомнения, что он — ее хозяин во всем.

Она будет подчиняться каждому его требованию.

С большим усилием он оторвал взгляд от ее ног и посмотрел в ее сверкающие глаза.

Сенека подошел к ней ближе.

— Пичи! — произнес он.

— Сенека, — закричала она на него.

— Ты…

— Замолчи, — сказала она, прерывая его. — Я пришла сюда и хотела влюбиться в тебя. Тебе бы лучше сменить манеры своего поведения, слышишь?

Он возмутился. В голове у него звучали ее слова:

«Тебе бы лучше сменить манеры поведения». Сменить его манеры? Бога ради, ведь он был воспитан как наследный принц Авентины. С момента рождения его растили и формировали настоящим мужчиной, мужчиной, достойным носить королевский титул. И он носил этот титул так, как надо. Что она имела в виду, когда говорила ему сменить манеры поведения? Это ей самой, вот кому, нужно сменить манеры поведения! Но он не мог забыть сказанного.

Сенека прищурился.

— Я не твоей любви хочу, Пичи, — сказал он. — Я хочу твоего повиновения.

Его слова обожгли ее. «Можно подумать, что „любовь“ и „послушание“ были взаимозаменяемыми словами», — размышляла она. Его слова ранили ее. У нее было такое ощущение, как будто бы в ее тело вонзили много иголок и ножей. Она была на грани того, чтобы разрыдаться, и поэтому не ответила ему. Пичи посмотрела на туфли, которые все еще продолжала держать.

Сенека видел, как сверкали ее глаза. Незнакомое чувство сжало его сердце. И прошло некоторое время, прежде чем он понял, что это за чувство.

Это было чувство вины. Он постарался избавиться от него. Он не должен чувствовать за собой вину по поводу того, что он ей сказал. Совсем не должен.

— Прекрати винить меня, Пичи.

Она заскрежетала зубами. Этот человек думал не только научить ее, как ей себя вести, одеваться, есть, но также думал научить ее, как чувствовать. Она вскочила на ноги и ткнула его пальцем в плечо.

— У меня в жизни было несколько счастливых мгновений. Но я тебе скажу правду, что сегодняшний — не один из них. Давай покончим со всем этим, разойдемся, как в море корабли, и поскорее. Я знаю, что ты рассердился, и знаю почему. Но я переделала свое свадебное платье потому, что ты разбил мою свадебную мечту. Ты был не прав, сделав так, Сенека. Я мечтала всем сердцем о таком платье. Ты об этом знаешь, я тебе показывала. Я бы никогда с тобой так не поступила, как ты со мной… И я дала той Августе еды как раз потому, что она на «ладан дышит», — продолжала она и толкнула его снова в плечо. — Она действительно маленькая и хилая, Сенека. И было бы неправильно, что все эти люди лопали, а ей ничего не давали. И если эти остолопы так беспокоились о своем приличии, то ты, дерзкий малый, когда-либо задумался над тем, действительно ли это прилично: есть и не давать другому?

— Ты…

— Более того, — продолжила она, — муж Августы — толстый, жирный старикан Вэстон — некрасивый мужчина. У него тонкие губы…

— Тонкие губы? Что тут такого…

— А еще, если тебе интересно, то я такая несчастная этой ночью. Я так хотела быть счастливой, Сенека. Мне вещая птица предсказала. Ты не веришь в приметы… А еще знаешь что? Я плохо спала прошлой ночью. Это один из симптомов «типинозиса». Мне кажется, что времени у меня остается все меньше и меньше.

— Да? Все… — он поднял свои глаза…

— Бога ради! Покажи мне ту невесту, которая хорошо спит перед свадьбой?! Забудь все свои причудливые приметы, слышишь ты меня? Каждый день что-то случается, и мне не хотелось бы, чтобы ты все связывала с приметами.

— Я не могу с тобой согласиться, Сенека. Я верю в приметы. Я умру, и никто ничего не сможет сделать.

Сказав это, она подняла юбки платья и направилась к двери.

— Хочу задать тебе вопрос: что ты собираешься сейчас делать?

Взявшись рукой за ручку двери, она остановилась и повернулась к нему.

— Я так мечтала об этой ночи, и я готова, чтобы ее закончить. Я отправляюсь в свои комнаты. И, черт побери, так стыдно! Это наша свадебная ночь! Ты дал мне возможность узнать тебя, Сенека, внутри и снаружи. Я хотела узнать тебя, Сенека.

Слушая ее, Сенека почувствовал, как гнев его понемногу стал утихать. Она хотела узнать, что он за человек. Раньше ему хотелось рассказать близким людям о себе. Своему отцу. Своей матери. Многочисленным слугам. Он чувствовал такое отчаяние от того, что его не понимали. У него было столько надежд, столько замыслов и планов, которые он хотел осуществить.

Но это никого не интересовало.

— Сенека! — насторожилась Пичи, стараясь понять, чем было озабочено его лицо. Он почувствовал себя уязвленным. У него было такое чувство, будто бы она, заглянув в его глаза, смогла прочитать все его мысли, его тайные желания, идеи или стремления. Его отрочество давно закончилось. Оно умерло и зарыто в землю, и не воскресить того открытого мальчика, которого она хотела видеть.

Он нахмурился. А Пичи оставалась решительной.

— Ты поранил мои чувства, когда сказал, что не хочешь моей любви, Сенека. Но знай, что я сделаю. Я принесу в жертву свои сердечные чувства. А еще знаешь что? Я найду способ как-нибудь любить тебя. Мы не использовали шанс, чтобы познакомиться хорошенько. И не важно, что я так ждала сегодняшней ночи, что у меня дрожь была в печенке.

Сенека так удивился услышанному, что дыхания не мог перевести.

— Ты… Ты думала побеседовать сегодня ночью? Побеседовать?

— Я? Но я не собиралась делать этого, — ответила она, вскидывая голову. — Я устала, голодна и ты агрессивен со мной, что у меня появилось желание бросить в тебя этими туфлями. И единственное, что я хочу сделать, так это постучать по твоей пустой голове. Хватит, не заставляй меня больше страдать этой ночью.

Сенеке едва удалось справиться с эмоциями, нахлынувшими на него: ярость, чувство вины, изумление, восхищение, замешательство. И еще — желание. Он все еще сгорал от желания…

Даже после того, как она хотела запустить в него своими туфлями, он все еще желал ее. Он желал ее так, как не желал ни одной другой женщины. В ней что-то такое было. И такое, что делало его желание неистовым, почти болезненным.

— Мы несомненно узнаем друг друга сегодня ночью, Пичи, — сказал он ей гортанным голосом. — Подойди ко мне.

Она покачала головой:

— Я тебе уже сказала, что пойду к себе в комнаты.

— Это твои покои. Мы уже поженились и мы будем спать в одних апартаментах, в одной и той же кровати.

— Ха! Я осталась с тобой здесь той первой ночью потому, что мне надо было спрятаться от стражи. Но сегодня ночью я не останусь здесь. Я тебе две недели назад сказала, что слишком рано для такой чепухи. А если ты еще хоть минуту подержишь меня здесь, то гляди! Прочихайся, твои мозги запылились.

— Неужели? — спросил он и отбросил свою рубаху.

Она взвизгнула, когда увидела, как он направился к ней. Что-то опасное для нее было в его стремительных шагах. Природное чутье подсказало ей, что надо либо бороться, либо убегать. Она решила бороться.