Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания - Берестов Валентин Дмитриевич - Страница 105

Никогда не думал, что именно эти горы будут первыми горами в моей жизни, что именно их я буду долгие месяцы видеть на горизонте или поблизости, их буду пересекать по пути на раскопки и с раскопок. Не Кавказ, не Урал, не Алтай, не Крымские горы, а этот затерянный в пустыне хребет, чьи зубцы дотягиваются лишь до пометки в триста метров над уровнем моря. И все же эта настоящая горная страна, хотя ее можно объехать на машине меньше чем за сутки. И как всякие горы, связывающие землю и небо, и эти горы несут в себе красоту, величие, тайну, хранят легенды и считаются в народе священными.

Горы носят имя мусульманского святого Султанвейса, которого народ почтительно величает дедушкой Султаном — Султан-Баба. Половину своей жизни Султан-Баба стоял здесь на коленях и молил Аллаха простить людей. В конце концов Бог внял его горячим и настойчивым мольбам. Но простил Он только половину человечества и не указал какую. Потому-то хорошие и плохие люди, прощенные и непрощенные, в этом мире перемешаны и не так-то легко отличить одних от других.

Есть в горах и гробница пророка посреди обширного кладбища. Говорили, что когда святой умер, хоронили его одновременно в девяти странах. И в каждой воздвигнута гробница. Никто не знает, в какой из девяти гробниц на самом деле покоится прах святого, но всюду верующие ощущают его близость. Горы эти считались священными и до ислама и, наверное, были посвящены какому-нибудь из божеств огнепоклонников-зороастрийцев. А еще раньше, конечно же, их обожествили и населили своими великанами первобытные люди. Вот еще одна легенда.

Здесь лежал на спине лицом в небо, подняв колени, великан. Это был невероятный лентяй и обжора. Время от времени он протягивал руку к юго-западу и жители Хивы загоняли к нему на ладонь отборных баранов. Великан подносил пригоршню ко рту, и бараны исчезали в ненасытной утробе.

Но вот хивинцам надоело вымогательство, и однажды ладонь вернулась к великанскому рту пустой. Разгневанный великан не поленился, встал и справил над городом великую нужду. Хивинцы задыхались среди нечистот. Они стали молить Аллаха о спасении. Бог прислал им жуков. Хивинцы сочли это насмешкой и принялись богохульствовать. Что могут значить какие-то мелкие черные жуки перед лицом столь ужасного бедствия! Но навозные жуки делали свое дело. Они быстро и неутомимо катили шарики и зарывали их в землю. Прошло немного времени. Город был полностью очищен, скептики посрамлены, а великан окаменел и превратился в горный хребет. С тех пор народ чтит скарабеев, этих маленьких, но могущественных санитаров.

Легенда возникла, как мне кажется, в ту эпоху, когда после победы ислама прежние божества были не только повержены, но и осмеяны. В жертву языческому великану, желая его умилостивить, уже не пригоняли стада овец. Но, видимо, кто-то еще верил в него и тайком угощал великана жертвенным мясом, верил, что тот разделяет с ним трапезу, вдыхая сладкий дым. Эти-то жертвоприношения и высмеивались авторами озорного рассказа. «Ежели великан, подобно нам, грешным, нуждается в столь обильной пище, — лукаво подсказывали они, — то должен же он наконец переварить и извергнуть ее!»

Бедный развенчанный гигант! Кто же так посмеялся над прежним божеством? Может, мусульманский философ, ученый борец с язычеством?

А может, в устной передаче до нас дошла страничка из погибшей домусульманской литературы античного Хорезма, в которой были свои лукианы и петронии?

Почти каждый год я проезжаю через эти горы. Они как бы разделяют два мира. К северу от них — серая степь с черными кочками выгоревших кустов, к югу — лоснящиеся на солнце светлые такыры, днища древних водоемов. Тут и там силуэты крепостей древнего Хорезма и зубчатые валы его нынешних арыков.

До сих пор на горных склонах серыми зубцами высятся средневековые сторожевые башни. Издали они грозные, воинственные, а вблизи такие маленькие, хрупкие. Диву даешься, что эти глинобитные сооружения простояли здесь несколько веков. Когда-то на башнях зажигались сигнальные огни. Это значило, что с севера на цветущие земли оазиса движутся вооруженные орды степных кочевников. Одному из моих товарищей по экспедиции не давала покоя мысль, почему башни и крепости у подножья гор сложены из глины, а не из камня.

— Дубари! Пеньки! — кипятился он. — Тащили в горы глину, месили ногами, лепили руками. А буквально под их ногами валялся великолепный строительный материал: мрамор, амфиболит, тальк, песчаник!

Но такова сила традиции. Что же касается голубого и черного камня Султануиздага, то его использовали не для строительства домов, а для их разрушения. До сих пор по ту и другую сторону крепостных стен видны россыпи больших камней, вылетевших из стенобитных орудий или же сброшенных со стен на головы осаждавших. В одной из комнат дворца Топрак-кала синяя глыба валялась рядом с разбитым светильником на обгоревшем камыше. Это один из снарядов, какими из-за стен бомбили дворец. Камень обрушил угол, влетел в помещение, светильник упал и разбился, циновка загорелась.

Из прекрасного камня, способного прославить дворцы и храмы, кроме метательных снарядов делались только базы колонн, жернова, чашечки для мазей.

Однажды у раннесредневекового замка Якке-Парсан мы ожидали приезда наших машин с оборудованием. Мы уже забыли, что несколько дней назад над горами пролился весенний ливень. Такыры давно высохли и вновь окаменели. Но вот наконец пришли долгожданные машины, о судьбе которых мы уже не на шутку тревожились. Из них вылезли измученные злые люди в заляпанной грязью одежде. Горы обошлись с ними коварно и жестоко.

Машины вышли из Нукуса, когда дождь давно прошел и дороги высохли. Перевалили через горы, простились с последней сторожевой башней и выехали на розоватые, поблескивающие на солнце такыры. И вдруг колеса забуксовали, завизжали в густой грязи. Со стороны гор бесшумно и торжественно прибывала вода. Окаменевшая глина под колесами стала хлябью, а сами колеса больше чем наполовину очутились под водой. Это воды недавнего ливня накопились в каменистых саях, руслах горных потоков, и в жаркий безоблачный день нежданно-негаданно все вместе хлынули на равнину. Нашим товарищам ничего не оставалось кроме как ждать, пока не высохнет широкое озеро, посреди которого они вдруг оказались. Они двое суток ничего не ели, промучились бы и дольше, кабы не чужая беда, случившаяся, правда, ровно за семь лет до этого дня. Жена чабана-казаха решила устроить поминки по своему родственнику. Он умер семь лет назад. Сварила плов, напекла лепешек, позвала гостей. Но никто из них, даже ее собственный муж, не явился — помешал потоп. Поминки не переносят на другой день, пусть более удобный для всех. Старая женщина очень обрадовалась, увидев застрявшие машины. Она добралась до них и увела злополучных шоферов и хозяйственников к себе в юрту, стоявшую на возвышении. Шли они на траурный пир по воде и по грязи, закатав штаны и держа в руках сапоги. Пир удался. Хозяйка была довольна и благодарна, ничего из закусок не пропало.

Горы всегда манили меня, но, как ни странно, мне удалось всерьез побывать на них только однажды. Там работал отряд Саши Виноградова. Наши коллеги-первобытники нашли на Султануиздаге мастерскую каменного века.

И вот весенним вечером мы, обитатели равнин, отправилась в гости к нашим горцам. Мы поднялись в машине по ущелью и остановились под небольшой горой с плоским верхом. Взобрались туда по тропинке и очутились в лагере с тремя палатками и отдельно стоящим умывальником.

Быстро темнело. Не теряя времени, гостеприимный хозяин потащил нас на раскопки. Мы спустились в глубокий шурф. Каменный свод, а под ним толща бурой пыли. Виноградов сунул мне в руки нож и сказал: «Копай!» Когда-то мы с ним вместе собирали в Каракумах вдоль сухого русла Узбоя кремневые наконечники стрел, крошечные скребки, резцы и похожие на обструганные кочерыжки так называемые нуклеусы — ядрища, с которых отбиты, отжаты ножевидные пластинки, служившие заготовками для кремневых орудий. Мы тогда радовались каждому отщепу кремня, каждому сколу, этим следам человеческой деятельности в глубине нынешней пустыни.