«Джоконда» Мценского уезда - Павская Ирина - Страница 19

На улице стало совсем темно, и мне пришлось вернуться домой.

Избитая схема «работа — дом», которая символизирует невыносимую скуку бытия, в настоящее время явно не для меня. Вот и сегодня пришлось с последним ударом наших раритетных часов пулей вылететь из галереи, чтобы успеть на вокзал к приходу поезда. В результате стайерского подвига я прибежала даже немного раньше — состав еще не подошел. В юности вокзальная суета манила меня возможностью новых путешествий и связанных с ними впечатлений и знакомств. Просто душа замирала. В фильме с моим любимым Игорем Костолевским в главной роли гимназистки заштатного румынского городка тайком бегали на вокзал, чтобы присутствовать при прохождении курьерского из столицы. Как я их понимаю! Но всему свое время. Юность ушла, а вместо нее пришел житейский опыт. Он подсказывал, что вокзалам доверять нельзя. Не зря же объединяют базар и вокзал. Эти два места могут соперничать по количеству скрытых опасностей, особенно для такой растяпы, как Шестикрылая Серафима.

Но, на счастье, сегодня на вокзале было довольно пусто и спокойно.

Я присела на лавочку и стала изучать содержимое витрины киоска «Роспечать». И тут же из-за него вынырнуло крошечное и донельзя грязное существо в живописных лохмотьях, оказавшееся малышом восточной наружности. Личико было очень смуглым, то ли по природе, то ли от грязи. Из этой темноты плутовски поблескивали живые глазенки. Ребенок с некоторой осторожностью подошел к скамейке и гортанно затянул песню с откровенными восточными интонациями. Но в его пении улавливалось что-то знакомое. Ба, да это же песенка из репертуара забытого нынче Рашида Бейбутова. Помню, у моей мамы на старой пластинке: «Ах, эта девушка меня с ума свела…» Мальчик был с задатками психолога. Оценив мою славянскую внешность, он без всякой паузы перешел на «Калинку» и протянул свою грязную лапку ладонью вверх. Знаю я, знаю, что где-то поблизости ребенка караулят бессовестные взрослые, наглые и ленивые, которые отберут у него жалкие копейки и в конце концов купят на них сигарет, водки или наркоты. Вон за кустами мелькают их цветастые одеяния. Все знаю, но ничего поделать не могу. Я судорожно обшарила карманы и всю отыскавшуюся мелочь сунула в растопыренную ладошку. Прости, малыш! Прости за свое грязное, убогое детство. За бессильное наше государство и за подлых родителей. Монетки исчезли в кармане больших не по размеру штанов, и маленький певец отправился предлагать свой репертуар другим слушателям. И тут вокзальное радио внятно и вполне доброжелательно объявило о прибытии нужного мне поезда.

Проводница Лена оказалась молодой и симпатичной. Представляю, какую ей приходится выдерживать осаду со стороны скучающих пассажиров мужского пола. Пакет, который она мне передала, был довольно толстеньким. И хотя я знала, что Валюля полностью оплатила доставку в соответствии с негласной таксой, все-таки сунула девушке небольшую денежную купюру. Так сказать, бонус за добросовестность. Мы расстались, вполне довольные друг другом.

Любопытство раздирало меня на кусочки. Я зарулила в привокзальный скверик, подальше от чужих глаз, и торопливо распечатала большой конверт из плотной серой бумаги. Пачка листов чуть не разлетелась от порыва теплого весеннего ветра. Усевшись поудобнее, я стала нетерпеливо их перебирать. Личные письма, записки, донесения, официальные справки — отголоски чужой судьбы были у меня в руках. Да, документы оказались очень интересными. Они подтверждали мои смутные догадки. Валюля — молодец, хорошо поработала! Щелк! Щелк! Пазлы таинственной мозаики вставали на свои места. Но до полной картины было еще очень и очень далеко.

Скоро Зойка посадит меня в долговую яму. Конечно, от сидящего в яме толку никакого в смысле денег. Но моральное удовлетворение для кредитора огромное. Можно, например, кидать в должника тухлыми яйцами и огрызками яблок. Или не давать есть неделю. А потом накормить селедкой и не давать пить. Да мало ли еще какие законные радости в этом случае может позволить себе обиженный кредитор. Примерно такие картинки я рисовала себе, когда в очередной раз брала у подруги в долг пятьсот рублей, или «пятихатку» в просторечии. «Пятихатка» мне понадобилась вот для чего. Я собиралась навестить Таточку и ее мать и по этому случаю прикупить гостинцев повкуснее. Приставать к сослуживцам с предложением оказать спонсорскую помощь было неловко. Мои небогатые коллеги и так уже сбрасывались на пакет с провизией для Василия. Несмотря на то что плотник все еще находился в состоянии острого психического расстройства, пищу он принимал регулярно. И потом, это ведь мое личное желание — немного скрасить незавидную Таточкину жизнь.

Загрузившись на всю сумму (твердая колбаса, шпроты, фрукты, шоколад, печенье и прочая и прочая…), я отправилась в сторону «графских развалин». На «развалинах» с момента моего последнего визита ничего не изменилось. Если не считать веселой луково-чесночной поросли на грядках сползающих в реку огородов.

В этот раз Рая встретила меня уже как старую знакомую. Правда, когда я выкладывала из пакетов на стол гастрономические сокровища, она сконфузилась и попыталась протестовать. Но я соврала, что продукты оплачены из директорского фонда, и Рая успокоилась. За чаем, который мне традиционно предложили, беседа крутилась вокруг состояния Васиного здоровья. Из слов жены было ясно, что она ничего не знает о таинственной визитерше. А психоз мужа списывает на неумеренное потребление алкоголя в сочетании с черепно-мозговой травмой. Примерно так ей и врачи объяснили. Ну и хорошо, тем спокойней для нее. Я предпочла умолчать об известных мне подробностях.

Таточка сияла. Было видно, что она рада неожиданной гостье. Бедная больная девочка в окружении конфет и апельсинов выглядела почти счастливой.

Пока я помогала Рае убирать со стола, Таточка раздобыла где-то старый фотографический альбом и с застенчивой улыбкой подала мне. Обложка альбома была обтянута коричневым бархатом, потертым от времени, в правом нижнем углу сиял маленький золотой силуэт Ростральной колонны и вились золотые же буквы: «Ленинград».

— Это наш архив, — засмеялась мать.

Я стала с интересом разглядывать фотографии. Вот Рая, совсем юная, веселая, с подругами после выпускного. Вот она с огромным букетом цветов в руках. А это что за стройный симпатичный молодой человек рядом?

— Да это же Вася двадцать лет назад! Не узнали?

Вася?! Не может быть! Вот тебе и похмельная личность. Да, жизнь круто проехалась своим колесом по этому безмятежно-счастливому лицу.

— Сейчас вам свежие фотокарточки покажу. Вася недавно у соседа аппарат брал, купил пленку и нащелкал нас с Таточкой. Мы ведь уже давно не фотографировались.

Рая достала бумажный пакетик с символикой фотосалона и высыпала на стол глянцевые цветные прямоугольники. Я стала их перебирать и вдруг… Что такое? Я не верила своим глазам! Среди вороха семейных снимков лежала странная фотография, которую Рая небрежно отбросила в сторону, считая совершенно неинтересной. Стараясь ничем не вызвать своего волнения, я тихонько прикрыла фотографию рукой и, улучив момент, незаметно сунула в карман. Да простит мне Васина семья это воровство. Снимок им, скорее всего, не нужен, а для меня он — просто потрясающая находка. Важная улика, можно сказать.

Вскоре я стала прощаться. Украденное фото прожигало дыру в моем кармане.

— Спасибо, что не забываете о нас и Васю навещаете. Мне бы тоже нужно почаще к нему ходить, но не получается. Таточку не с кем оставить.

— Рая, неужели у вас в городе больше вообще никого нет, кто мог бы прийти в больницу?

— Из родственников никого, — произнесла Рая твердо. — А из друзей… Ну, я не знаю… Как-то так получилось, что друзей тоже особенных нет. Со старыми после переезда связь потеряли, а новых здесь не завели. Я не работаю, целый день дома. Откуда взяться друзьям?

— А Вася?

— Он хоть и пьет, но с забулдыгами не водится. А из приличных кто с пьющим дружить будет? Приятельствовал тут с одним… Но больше по делу.