Роман без названия - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 58

— А чему быть, как не свадьбе? Купец Давид Бялостоцкий выдает свою дочку Сару за богатого купеческого сына, вот они и едут с парадным визитом к родичам… Смотрите, вон та карета… Ну же, смотрите! Это невеста! Ох, и красавица, а уж богатая! На ней жемчугов и брильянтов больше, чем на тысячу дукатов!

Станислав вскочил с места, глаза его обратились на указанную Гершем карету — он увидел всю в белом, мертвенно-бледную, красавицу Сару, чей неподвижный взор был устремлен куда-то вдаль, в иные миры… Здесь, на земле, она, казалось, ничего не замечала. Как видение пронеслась она мимо, однако в тот миг, когда их экипажи Поравнялись, она вздрогнула, почувствовав близость невидимого возлюбленного, обернулась, нашла его своими магнетическими глазами и вскрикнула, но голос ее тут же был заглушен уличным шумом, и лошади унесли ее дальше, в толпу, в темноту, в неведомый мир…

— Останови! — решительно сказал Шарский доброму Щербе. — Я с вами не могу ехать, если не хотите, чтобы я сошел с ума. Разрешите, умоляю, разрешите мни вернуться домой! Смилуйтесь надо мною!

— Тогда и я с тобой, — сказал Щерба. — Одного тебя не пущу! Я еще тебе пригожусь, эх ты, скорбная душа поэта!

Он назвал адрес извозчику, дрожки выехали из ряда и повезли друзей на Лоточек. Шарский не говорил ни слова, только сжимал то и дело руку Щербы и, когда они оставили далеко позади шумную компанию, еле слышно прошептал:

— Верь мне, я видел черный призрак будущего!

В ушах у них еще стоял шум и гам студенческого веселья, и тем разительней был внезапный переход к тишине пустынной части города, куда они направлялись. Тут жизнь шла по-будничному тихо, а вернее, лениво и уныло. Тускло светили фонари, фигуры прохожих двигались еле-еле, на вовсе безлюдном Лоточке даже ветер шумел как-то печально.

Дрожки остановились у ворот, друзья вышли. Калитка была открыта. Это почему-то испугало Шарского — на крыльце никого, все двери настежь, в доме могильная тишина. Они на цыпочках вошли в комнату Станислава, полагая, что Каролек спит, но тут глазам их предстало страшное зрелище.

На кровати, среди книг, нот и мальчишеских игрушек лежал Кароль — казалось, он спит, но лицо его было желтое как воск, мертвенно-неподвижное.

Этот сон был сном смерти. Видно, конец наступил внезапно, как тихий сон отдохновения, и ласково закрыл ему глаза. Одна рука была подложена под голову, другая лежала на одеяле. В комнате все было на своих местах, видимо, никто ничего не трогал.

Только на полу, у кровати, полумертвая, оцепеневшая, с сухими, без слез глазами, сжав губы, заломив руки, лежала несчастная мать. В ней еще теплилась искорка жизни, готовая вот-вот погаснуть — даже не было сил стонать, плакать, сетовать…

Увидев Станислава, который, вмиг протрезвев от этого зрелища, застыл в дверях, она с трудом приподнялась, будто движимая пружиною, указала рукою на труп мальчика и, издав пронзительный жуткий вопль, упала…

Такая картина предстала перед нашим поэтом на пороге новой жизни.