Преступления инженера Зоркина - Акимов Виталий Владимирович - Страница 13

Через полчаса Генка Локтев съездил за второй бутылкой «Столичной», которую выпили с еще большими гримасами, преувеличенно кривляясь и морщась, прищелкивая языком и повторяя один за другим: «И как ее только спасатели употребляют?»

Генки смотрели друг на друга и беспричинно хохотали. Потом им захотелось петь. Рашид попытался было удержать Генок от опасной затеи, но они захорохорились, дружно послали к чертям Капитоныча, заявив, что не потерпят насилия даже от самого начальника управления всеми парками города.

Чувствуя, что основательно захмелел, устав от выражения сочувствия в его адрес и прославления его доброты, Рашид ретировался в глубь заросшего островка, залег в густой траве и тут же задремал. Очнулся он от трубного голоса Капитоныча, разносившего в пух и в прах расшумевшихся Генок.

Выяснив, что зачинщик пьянки Рашид Камилов, Капитоныч грозно спросил:

— Где он!

Рашид замер, хмель почти выветрился из головы. Густая и сочная трава, тесно стоящие деревья надежно скрывали его от ребят и Капитоныча. «Неужели выдадут?» — подумал Рашид, вовсе не желая встречи со старым матросом, ничего хорошего ему не сулившей.

Но Генки то ли действительно забыли, куда делся Рашид, то ли решив проявить товарищескую солидарность, заговорили враз:

— Уплыл он! Минут десять, как уплыл.

— Попадись он мне, башибузук, я ему шею наломаю, — грозился Капитоныч. — Не оставлю дело так, к родителям его обращусь, в институт письмо напишу. Сам свихнулся и других в омут тянет.

— А вас зарплаты за сегодняшний день лишу. Отсыпайтесь здесь и не смейте на пристани в таком виде показываться.

Капитоныч подцепил к моторке две лодки, погрозил кулаком поникшим Генкам, раскурил свою трубку и отчалил от берега.

Не прошло минуты, как Рашид подошел к друзьям. Деланно усмехаясь, спросил, кивнув в спину удалявшегося Капитоныча:

— Рычит, морской волк?

Генка-большой сидел, подперев щеки ладонями и печально глядел на воду. Генка-маленький лежал на спине, устремив взор в небо, и медленно шевелил при этом пухлыми детскими губами. Смородинцев произнес:

— Неладно получилось: рассвирепел старик. Может и про тебя, и про нас в институт написать.

— Подумаешь, беда большая! — бросил Рашид презрительно, хотя сам основательно перетрусил, не представляя, что скажет комсомольскому собранию, декану и преподавателям о своем поведении.

— Вообще-то надо было это дело после работы организовать, — буркнул Генка-маленький, ковыряя травинкой в зубах, стрельнул укоризненным взглядом в Рашида.

Хмель еще бродил в их головах, но веселости как ни бывало.

— Зарплату за день вычтет, — словно про себя со вздохом проговорил Смородинцев. — И нужно же было такому случиться.

Внезапное раздражение охватило Рашида. Хороши приятели, угощай их после этого. Раскисли, только расплакаться осталось. И зачем ему надо было являться на озеро, устраивать этот дурацкий пикник. Он ткнул ногой пакет с остатками пищи, стал молча раздеваться. Генки не глядели на него, болезненно переживая случившееся. Скатав одежду, положив сверху сандалеты подошвами внутрь, зажав в кулаке десятку, Рашид процедил сквозь зубы, вложив как можно больше презрения в каждое слово:

— Спасибо за компанию, друзья-приятели. А за сегодняшний день я вам заплачу вместо Капитоныча, не плачьте! — Он бросил червонец к ногам Генки-большого, быстро спустился к воде.

— Зачем ты это? — откликнулся Смородинцев, удивленно глядя на деньги, видимо, не уяснив до конца сказанного Рашидом.

— Возьми червонец! — крикнул Генка-маленький, приподнявшись с земли и покраснев от возмущения. — Без подачек проживем.

Но Рашид уже плыл, лежа на боку, высоко подняв левую руку с одеждой.

Капитоныч был человеком долга, свою угрозу он сдержал. Написал письмо матери Рашида, преследуя самую благую цель: наставить парня на путь истинный.

Хадича Салимовна получила письмо утром в субботу, спустя полчаса после ухода сына на «работу». Она прочла его, и сердце забилось тревожно и испуганно:

Иван Капитонович Офицеров встретил Хадичу Салимовну с учтивой любезностью, так не вязавшейся с его грубоватым видом, внешностью настоящего морского волка. Камилова запыхалась, дышала тяжело: прочтя письмо, она позвонила на работу, предупредила, что задержится часа на два (пусть кто-нибудь из медсестер ее подменит на это время, а она отработает потом), собралась в течение десяти минут, и уже через двадцать была в парке-озере. Волосы ее чуть растрепались от быстрой ходьбы, лицо выражало такую тревогу, что Капитоныч в первые секунды даже засомневался, правильно ли он поступил, сообщив матери о случившемся.

Но, раскурив трубку и хорошенько подумав, пришел к выводу, что все правильно. Как бы ни была горька правда, лучше узнать о ней раньше, постараться предостеречь Рашида от дурных поступков. То, что пьянка и безделье приведут к плохому, ни для кого не секрет. А раз так, пусть мать предпримет контрмеры; не сумеет, тогда поможет он сам, обратится в институт, где учится Рашид. Правда, в институте сейчас вряд ли кого найдешь, летние каникулы. Значит, пока надо действовать самим, вернуть парня на работу, потребовать от него, чтобы больше никогда не брал в рот спиртного.

Они сидели на садовой скамье у самого берега, в тени густых лиственниц, и Хадича Салимовна с вниманием и надеждой слушала басовитую речь Капитоныча. Мысли ее шли кругом, она не замечала ни голубой красоты чуть рябившегося от легкого ветерка озера, ни пахучей прохлады, напоенного запахом свежей зелени воздуха. Ей было трудно дышать, грудь сжимала тревога за сына. Она сопоставляла факты, рисовала в уме мрачные картины, ей хотелось сейчас, сию минуту увидеть Рашида, умолить его на коленях снова стать добрым и ласковым. «Что случилось? — спрашивала она себя. — Кто всему виной?» И не находила ответа.

Капитоныч извинился, встал, попросил подождать его несколько минут. Вразвалку, в широких флотских брюках и тельняшке, коренастый и плотный, он пошел к пристани и скоро вернулся в сопровождении двух Генок.

Генки поначалу почесали затылки, избегая взглядов Капитоныча и Хадичи Салимовны. Они не решались рассказать о том, что знали, руководствуясь ложным чувством: не выдавать товарища, если тот набедокурил. Но потом вдруг надумали, махнув разом рукой, и сказали почти одновременно:

— В общем дело такое!

После первой фразы инициативу взял на себя Генка-маленький. Во-первых, потому, что у него был лучше подвязан язык, а во-вторых, Генка-большой очень горячился, увлекался и фантазировал в ходе повествования и поэтому мог сказать то, чего не было.

Хадича Салимовна узнала о девушке в лиловом платье, о пикнике на островке, о непонятной работе сына в каком-то промкомбинате и, наконец, о десяти рублях, брошенных разозленным Рашидом.

— Передайте ему деньги и скажите, что мы не нуждаемся в подачках! — гордо, покраснев от возмущения, произнес Генка-маленький.

Протянув Хадиче Салимовне червонец, добавил: — Если бы вы не пришли, мы деньги по почте переслали бы.

Это был окончательный и самый сильный удар. «У Рашида в последнее время появились деньги, много денег! Откуда они?» — тревога охватила Хадичу Салимовну.

Капитоныч вздохнул:

— Думаю, что здесь причиной является девица. Видел ее, больно бойкая и самоуверенная.

Хадича Салимовна, торопясь, шла по красному песку виноградной аллеи и, углубившись в тревожные думы, не ответила Капитонычу, только согласно кивнула.

— Может быть, мне вмешаться надо? — спросил он, пустив облако дыма.

— Спасибо, я сама. У Рашида друг есть — Игорь, я с ним посоветуюсь.