Кино. Легенды и быль - Павленок Борис Владимирович - Страница 9

Я отважно поднялся на кафедру с единственным намерением: рассказать будущим журналистам о том, как надо работать в газете. Живого материала хватало. А постановления ЦК по вопросам печати, что составляло теорию, помнил еще из ЦКШ. Не скрою, мне было приятно, что на мои лекции сбегались ребята с других потоков. Но вскоре забеспокоился: на последних скамьях изо дня в день стал появляться Маркс Соломонович. Копает, определенно копает. Надо готовиться к отражению доноса. Но все было просто, как яйцо. Наступила сессия в Высшей партийной школе, и я сел на студенческую скамью. Каково же было мое удивление, когда на кафедру поднялся Маркс Соломонович и начал читать конспект моей университетской лекции. Более того, я и экзамен пошел сдавать ему. Разговора он не затеял, а просто сказал:

— Дайте вашу зачетку.

Я протянул ее и добавил:

— Надеюсь, четверку заслужил.

— Шесть я поставить не могу. Спасибо, молодой человек.

Глава 3. Рядом с властью

Не знаю, каким путем вычислил меня первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Кирилл Трофимович Мазуров, но в один прекрасный день он пригласил меня к себе и огорошил предложением:

— Пойдете ко мне помощником?

Я растерялся и принялся молча рассматривать завитки древесины на полированной крышке стола. Выждав две-три минуты, он продолжал:

— Может, вам подумать надо, посоветоваться? — ироническая усмешка скользнула по губам и растаяла.

Я начал поправлять галстук, впопыхах одолженные у кого-то из товарищей — страсть не любил эту часть туалета мне казалось, что он сидит криво. Мазуров смотрел на меня, в глазах играла смешинка: ей-богу, он угадал мои мысли. Это приободрило меня:

— С кем посоветоваться? С товарищами по работе, с женой? Насколько я понимаю, когда предлагают такую должность, советоваться ни с кем нельзя. Есть недруги, есть друзья, мало ли что присоветуют да еще и разболтают. А думать — хоть час, хоть минуту, какая разница, мозгов не прибавится...

— Значит...

— Дайте отдышаться, поджилки трясутся. Это ж какая ответственность! А если не получится?

— Прогоню, только и всего, а как же иначе? — глаза его сверкнули озорством. — Значит, договорились?

Никак не пойму — человек серьезный, а манера говорить как бы мальчишеская, ироничная. У меня невольно вырвался тяжелый вздох. Тебе, начальник, шуточки, а мне каково? Не нужно долго ломать голову, чтобы понять, что жизнь возносит меня на большую высоту. Шутки шутит кандидат в члены Политбюро ЦК, человек с портрета. Сегодня здесь, а завтра, быть может, казенный дом и дальняя дорога... И все же ответ давать надо.

— Когда на работу выходить?

— А что не спрашиваете, какая будет работа?

— Все равно скажете, зачем время попусту тратить? Бумажная, полагаю.

Он засмеялся:

— Вот это деловой подход... День на то, чтобы очистить стол в редакции от компромата — любовных писем и всякого такого... — он нажал кнопку и вызвал первого помощника. — Виктор, Покажи Борису Владимировичу кабинет, выпиши удостоверение, введи в курс дела. Только держи ухо востро: он парень лихой, — улыбнувшись, он протянул руку.

Я вспоминаю время, проведенное возле него, как самое счастливое в моей жизни. Человек высокой культуры и разносторонней образованности, по-житейски мудрый, обладающий ровным характером и сдержанный, простой в общении и обаятельный — у него было чему поучиться. Но главное, что он дал, и к чему я стремился — дал полную свободу в выражении мыслей и слов. Я, наконец, стал свободным!

Первое задание, которое получил, меня не только озадачило, ошеломило.

— Помогите разобраться в истории с вейсманизмом и морганизмом, в чем суть расхождений между нашей наукой и западниками. Срок — два месяца. Больше ни на какие дела не отвлекайтесь. Поднимите литературу, поищите людей знающих и объективных. В зубах навязли Лысенко и всякие мичуринцы, пользующие гениального садовода в своих целях. Не бойтесь расхождений с официальной точкой зрения и не пытайтесь угадать мою позицию. Мне нужен не подхалим, а оппонент, подхалимов вон целых пять этажей — махнул он рукой в сторону двери.

— А из партии не вылечу, если с линией разойдусь?

— Вылетим, так вместе. Устраивает?

Потом еще было задание определить, какой путь выгоднее в мелиорации — спорили два направления, и во главе обоих академики, и тот прав, и тот прав. Поручая подготовить выступление к пленуму ЦК по идеологической работе, напутствовал:

— Копни, как следует, ты же задира и принципиальный, — подковырнул он мимоходом. — Меня интересует не то, что отдел в справке напишет, а как оно в жизни получается.

Злопамятный! Редактор «Колхозной правды» Василий Илларионович Фесько был слаб насчет спиртного, а, выпив, начинал буянить в редакции. Однажды, напившись, принялся гоняться за женщинами из корректорской, да опутал, попал в чужую газету. Те «стукнули». Я, будучи секретарем партбюро «Колхозки», был вызван вместе с ним на бюро ЦК. И когда спросили мое мнение, я сказал:

— Попивает, конечно. Мы ему за этот случай «строгача» явили. Но редактор он хороший, умный.

Мазуров, не скрывая иронии, процитировал меня:

— Ишь ты, вывел: «Редактор он хороший...» Пьяница, и не оправдывайте его.

— Кирилл Трофимович, у коллектива к нему претензий, как к редактору, нет. Редактор он хороший.

— Вот вкатим вам выговор за беспринципность...

— Беспринципно солгать на бюро ЦК. У меня спросили мнение, я ответил то, что думаю.

— Может, и обо мне имеете мнение?

— Конечно.

Он неожиданно улыбнулся:

— Вот задира! Гляди, не сносишь головы.

И, работая помощником, я нередко вступал в спор. Однажды прикрепленный к шефу чекист, Сергей Штынкин, сказал мне:

— Борис, ты с ума сошел! Как разговариваешь с кандидатом в члены Политбюро?

— Серега, отвечать: «Слушаюсь!» — это ваша работа. А моя — уберечь шефа от ошибок.

Итак, я занялся изучением пропагандистской работы.! Справку, представленную отделом, сунул в стол и пошел «в народ» от школьников до академиков. Наблюдения и выводы собрал на 18 страницах, где главный упрек обратил к формализму. Между прочими мыслями была главная: партийные пропагандисты все время зовут к бою, к труду и нимало не заботятся о духовном развитии человека, что весьма ловко используют церковники. Мы вывесим лозунг! «Печать — самое острое оружие партии» и считаем, что внушили важную мысль. А какое дело обывателю до идейного «вооружения», если он за разоружение? Его волнует, что негде починить ботинки, что в семье нелады, что мастер н заводе занимается поборами. Кто об этом должен подумать?

Прочитав справку, Кирилл Трофимович улыбнулся:

— Насчет души, вы стопроцентно правы, но нас не поймут, если выйдем с этим тезисом. Партии требуются железные бойцы за коммунизм, скажут, а Павленок с Мазуровым затеяли поповскую проповедь. Не приспело время для бластных речей. А остальное годится.

Я в тот раз ушел из кабинета расстроенный. И зря. Тезис насчет души он все-таки сумел ввернуть в текст, а заботу о нормальном самочувствии каждого человека поставил, как главную в работе партии.

Зимой мы поехали на совещание передовиков сельского хозяйства в Киев целой компанией. В Гомеле к нам должны были подсесть первые секретари обкомов Гомельского — Иван Евтеевич Поляков и Брестского — Алексей Алексеевич Смирнов. К вагону подошли мои родители. Я не баловал их приездами на родину, и потому каждая минута, хоть бы и случайного, свидания для нас была радостью. 20 минут технической стоянки поезда мы так и провели, обнявшись, обмениваясь ничего не значащими и так много значившими словами. Свисток паровоза. Я поднялся в вагон и прильнул к окну. Мои милые старики так и стояли, прижавшись друг к другу, на том месте, где я их оставил. Одинокие, будто брошенные, в тусклом свете станционных фонарей, они неотрывно смотрели в окно вагона. Холодный ветер гнал поземку, откидывая полу черной шинели отца. Милые мои, взял бы вас с собой, кабы моя воля, взял и не отпустил от себя ни на миг. Мне так вас не хватает! Поезд тронулся, а я не отходил от окна.