Как сделать детектив - Борхес Хорхе Луис - Страница 69

Некоторое время я продолжала обыгрывать свою идею. Стали вырисовываться детали. Уже маячил убийца. Выглядеть ему следовало зловеще. Непременно с черной бородой — тогда это казалось мне очень зловещим. Были одни знакомые, недавно поселившиеся рядом: чернобородый муж с женой старше его и очень богатой. Вот, подумалось мне, их и взять за основу. Я раздумывала над этим довольно долго. Можно бы за основу, но не вполне подходит. Сомнителен как раз бородач, он уж, конечно, никогда бы не замахнулся на убийство. Бросив о них думать, я решила раз и навсегда лучше не трогать реально существующих людей, обязательно лепить свои собственные характеры. Отталкиваться от тех, кого видишь в трамвае, поезде или ресторане, их-то можно гримировать по собственной прихоти.

Так и получилось на следующий день — сидя в поезде, я нашла то, что надо: пожилую даму, которая болтала как сорока, и рядом чернобородого мужчину. Про даму я не подумала, что это она, но он казался превосходным. Немного поодаль от них сидела крупная энергичная женщина, громко говорившая о веснушках. Ее внешность тоже понравилась мне. Не присоединить ли заодно? Всех троих взяв с поезда в обработку, я зашагала вверх по Бартон-роуд, бормоча про себя в точности как во времена Котят[51].

Очень скоро появился эскиз некоторых персонажей. Среди них энергичная Ивлин — я даже знала ее имя. Бедная родственница, она могла быть садовником, компаньонкой хозяйки, а что, если домоправительницей? Во всяком случае, я ее заполучу. Был и чернобородый, в котором я не приметила ничего, кроме бороды, а этого явно недостаточно. Или достаточной Пожалуй, да, ибо со стороны его видели бы только таким, каким он хотел казаться, а не каков в действительности, именно тут ключ к разгадке. Пожилую жену бородача убили бы скорее из-за денег, а не за ее нрав, так что не в ней дело. Я начала быстренько добавлять персонажей. Сын? Дочь? Может, племянник? Следовало набрать побольше подозреваемых. Семейка приятно увеличивалась.

Оставив семейку приумножаться, я обратила свой взор на детектива. Кого бы взять? Прошлась по тем, кого встречала в книгах и восхищалась. Там был бесподобный Шерлок Холмс, с ним мне никогда не сравниться. Был Арсен Люпен, но сыщик он или преступник? Неважно, все равно не в моем вкусе. Был там молодой журналист Рультабий из «Тайны желтой комнаты», и мне хотелось бы сотворить личность именно такого типа, который никем раньше не использовался. Кого же взять? Школьника? Довольно хлопотно. Ученого? Но что я о них знаю? И тут мне вспомнились беженцы из Бельгии. В Торском приходе жила целая колония беженцев-бельгийцев. Когда они прибыли, все преисполнились состраданием и деликатной доброжелательностью: люди отдавали под жилье бельгийцам меблированные дома, сделав все возможное, чтобы им было уютно. Затем произошла обычная история: беженцы оказались недостаточно благодарными за сделанное для них, то и дело жаловались. И никто по-настоящему не осознал, что в чужой стране бедняги очутились не в своей тарелке. Среди беженцев довольно много оказалось недоверчивых крестьян, которые ничего больше и не желали, как чтобы их позвали на чашку чаю или к ним кто заглянул. Только потребовалось не трогать их, позволить заняться самими собой, откладывать деньжата, вскапывать свой огород и удобрять его особым привычным способом.

Почему бы не произвести в детективы бельгийца? Я задумалась. Под рукой все типы беженцев. А если взять беженца — офицера полиции? Отставного. Не слишком молодого. Здорово меня тогда занесло. А в результате мой вымышленный сыщик действительно получился в сто раз лучше.

Так или иначе, я остановилась на детективе-бельгийце. Позволила ему постепенно войти в роль, а затем и сделала инспектором, подкованным в криминалистике. Непременно педантичным, очень аккуратным, воображала я, прибирая в спальне всякие небрежно разбросанные мелочи. Аккуратист небольшого роста. Он виделся мне опрятным человечком, всегда приводящим вещи в порядок, любящим парные предметы, предпочитающим выпрямлять, а не закруглять. Пусть будет обязательно умницей, со своей мозговой кладовой — вот хорошее выражение, во что бы то ни стало запомнить — он должен иметь мозговую кладовую. Ему подобало бы довольно знатное имя вроде тех, что у Шерлока Холмса и его родственников. Кто бы доводился ему братом? А Майкрофт Холмс.

Что, если назвать моего человечка Геркулесом? Пусть будет низкорослым Геркулесом, то есть Эркюлесом, хорошее имя. Труднее оказалось с фамилией. Почему я остановилась на фамилии Пуаро, не знаю, то ли просто в голову пришло, то ли увидела в газете или где-то написанным, всплыло, да и только. Пуаро лучше сочеталось не с Эркюлесом, а с Эркюлем: Эркюль Пуаро. Все в порядке, улажено, слава богу.

Теперь нужно подобрать имена другим, но это менее существенно. Возможен Элфрид Иглторп, вполне созвучно черной бороде. Добавила мужа и его очаровательную супругу, живущих врозь, еще нескольких персонажей. Венец всех хитросплетений — ложный след. Как все молодые писатели, я пыталась втиснуть грандиознейший сюжет в одну книгу. Набралось такое множество фальшивых следов, что всю эту штуку было бы не только трудно распутать, но попросту читать.

Выпадет минута досуга, эпизоды детективного романа уже роятся в моей голове. Начало вполне определилось и конец выстроен, но между ними труднопроходимые ущелья. Эркюль Пуаро врастал естественно и правдоподобно. Однако требовались более веские причины, чтобы ввести других. Неразбериха не прекращалась.

В результате на меня стала нападать рассеянность. Мать то и дело спрашивала, почему я не отвечаю на вопросы или отвечаю невпопад. Я неоднократно спутывала бабушкино вязание, забывала сделать множество намеченного, а несколько писем отправила по неправильным адресам. Тем не менее пришел момент, когда я почувствовала, что наконец-то можно засесть за роман. Поделилась с матерью, которая вполне по-матерински была уверена, что ее дочери под силу из ряда вон выходящее.

— Да? — сказала она. — Детективный роман? Это будет интересный поворот судьбы, правда? Давай-ка начинай.

Трудно было выкроить время, но я справлялась. В моем распоряжении имелась старая пишущая машинка, бывшая собственность Медж, и я полностью отстучала на ней черновик, когда расправилась с рукописью. Завершив главу, я ее отпечатывала. Почерк у меня в те времена был разборчивее, и рукопись поддавалась прочтению. Новое занятие дало новый тонус. До поры до времени я наслаждалась. Но очень уставала и вдобавок сделалась раздражительной. Это все от сочинительства, дошло наконец до меня. Кроме того, с середины книги я начала запутываться, хитросплетения сюжета стали управлять мной, а не наоборот. И как раз тогда мать дала хороший совет.

— Ты далеко продвинулась? — спросила она.

— О, пожалуй, я на полдороге.

— Ну, если действительно хочешь дописать роман, по-моему, вытянешь, если возьмешь отпуск.

— Ну, если и возьму, то с рукописью не расстанусь.

— Разумеется, но мне кажется, тебе нужно уехать из дому, чтобы писать без помех.

Я задумалась. Две недели ни на что не отвлекаться. Это наверняка было бы просто восхитительно.

— Куда бы ты хотела? — спросила мать. — На Дартмур?

— Да, — сказала я в экстазе. — Дартмур то что надо.

Итак, я отправилась на Дартмур. Комнату заказала в гостинице «Мирленд» в Хей-Торе. Гостиница оказалась хоть и мрачноватой, но вместительной, с множеством номеров. Постояльцев немного. Вряд ли я с кем-нибудь из них перекидывалась словечком, это отвлекало бы от сочинительства. Обычно писала без передышки все утро, пока не заноет рука. Тогда ленч и чтение какой-нибудь книги. Затем, как правило, хорошая прогулка по плато, часа два. Думаю, именно в те дни я пленилась этим плато. Мне полюбились и скалистые вершины, и вересковые пустоши, и все дикие заросли вдали от дорог. Все приезжие, а их было немного в военное время, копошились в самом Хей-Торе, но я его игнорировала и бороздила местность как в голову придет. Прогуливаясь, я бормотала себе под нос, проигрывая предстоящую главу, говорила как Джон с Мери или как Мери с Джоном, как Ивлин с ее хозяином и так далее. И приходила в заметное возбуждение. Вернувшись в гостиницу, по обыкновению обедала, валилась в постель и спала часов двенадцать. Затем, встав, писала с обычным неистовством все утро.