Как сделать детектив - Борхес Хорхе Луис - Страница 35

За свою жизнь я прочел сотни детективов, хороших и плохих (детектив должен был быть поистине из рук вон плох, чтобы я отложил его недочитанным), но считаю себя не больше чем дилетантом. И если я беру на себя смелость поделиться с читателем своими суждениями о детективной литературе, то делаю я это с должным пониманием того, что могу ошибиться.

Прежде всего я хотел бы провести разграничение между «шокером», то бишь романом о «потрясающих» приключениях, и детективным романом. Бульварные «шокеры» я читаю только случайно: когда, введенный в заблуждение названием вещи или картинкой на суперобложке, я принимаю приключенческий роман за уголовный. «Шокеры» — это незаконные отпрыски книжек для детей, произведений Хенти и Баллантайна, которыми мы зачитывались в мальчишеском возрасте, и их популярность я могу объяснить только тем, что среди взрослых читателей немало людей с неразвившимся умом. Меня выводят из терпения все эти отважные герои, совершающие чудеса храбрости, и эти бесстрашные героини, которые после невероятных приключений соединяются с героями на последней странице. Мне противно несгибаемое мужество первых и отвратительная хитрость вторых. Иной раз я размышляю на досуге о сочинителях этих книг. Интересно, они творят, охваченные божественным вдохновением, и пишут потому, что не могут не писать, испытывая в процессе те же мучения духа, которыми терзался Флобер, создавая «Госпожу Бовари»? Я отказываюсь верить, что они садятся за письменный стол с циничным намерением написать нечто такое, что принесет им кругленькую сумму денег. Впрочем, если это и так, я не стану их порицать, ибо зарабатывать деньги таким способом наверняка приятней, чем продавать спички на улице, страдая от непогоды, или подтирать полы в общественной уборной, получая весьма однобокое представление о человеческой природе. Все же я предпочитаю думать о них как о бескорыстных человеколюбцах, которые радеют о благе огромной читательской массы, вызванной к жизни законами об обязательном образовании, и рассчитывают при помощи выдумок о пожарах и кораблекрушениях, железнодорожных катастрофах, вынужденных посадках в центре Сахары, пещерах с сокровищами контрабандистов, притонах курильщиков опиума и коварных азиатах научить своих читателей ценить и понимать книги Джейн Остин.

Нет, я хочу иметь дело с иными произведениями: с рассказами и романами о преступлениях, и лучше всего — об убийствах. Кража и мошенничество, конечно, тоже преступления, и их можно сделать предметом какого-нибудь хитроумного расследования, но это не вызовет у меня острого интереса. Ведь с точки зрения Абсолютного — а только с этой точки зрения и надлежит рассматривать произведения детективного жанра — не имеет значения, стоила украденная нитка жемчуга двадцать тысяч фунтов стерлингов или была куплена за несколько шиллингов в магазине дешевых товаров, тогда как мошенник одинаково низок, сколько бы денег он ни выманил — миллион или же три фунта семь шиллингов шесть пенсов. Автор детективных романов не может вслед за порядком поднадоевшим древним римлянином сказать, что ничто человеческое ему не чуждо: ему чуждо все человеческое, кроме убийства. Ведь, право же, это самое человеческое из преступлений, ибо все мы, думается, в тот или иной момент замышляли убийство и удержались от него или из страха перед наказанием, или боясь (скорее всего, необоснованно) собственных угрызений совести. Убийца же пошел на риск, на который мы с вами не решились, а перспектива виселицы придает его поступку зловещую выразительность.

По-моему, авторам детективов следует строго ограничивать количество убийств на одну книгу. Идеальный случай — одно убийство, допустимо и два, особенно когда второе является прямым следствием первого, но было бы непростительной ошибкой вводить второе убийство ради оживления интереса к расследованию, которое, как опасается автор, может показаться без этого скучным. Когда же в книге больше двух трупов, это уже настоящая резня, и каждая новая насильственная смерть скорее смешит, чем ужасает нас. У авторов американских детективных романов есть большой общий недостаток: они редко довольствуются одним или даже двумя убийствами и ухитряются застрелить, зарезать, отравить и убить тупыми предметами массу людей, устраивая на страницах своих книг кровавую бойню и вызывая у читателя неловкое чувство, что его грубо дурачат. И это достойно сожаления, потому что Америка с ее смешанным населением и самыми разными жизненными противоречиями и конфликтами, с ее энергией, жестокостью и любовью к риску предлагает романисту куда более разнообразное и многообещающее поле деятельности, чем наша собственная уравновешенная, скучная и законопослушная, в общем-то, страна.

Теория детективного романа, повествующего о раскрытии преступления дедуктивным методом, весьма проста. Убит человек, производится расследование, подозрение падает на целый ряд лиц, преступника разоблачают и заставляют ответить за свое преступление. Это классическая формула, и она содержит в себе все элементы хорошего сюжета, поскольку имеет начало, середину и конец. Первым ее применил Эдгар Аллан По в рассказе «Убийства на улице Морг», и в продолжение многих лет авторы детективов скрупулезно ей следовали. Долгое время «Последнее дело Трента» считалось образцом произведения, созданного по такой формуле. Эта вещь написана в более медлительной, чем принято сейчас, манере, но она написана с приятной легкостью и хорошим языком. Характеры ярко очерчены и достоверны. Юмор ненавязчив. Автору, Э. К. Бентли, не повезло с дактилоскопией: когда он писал свою книгу, о дактилоскопии было мало кому известно, а теперь она стала обычной полицейской практикой. В дальнейшем метод опознания преступника по отпечаткам пальцев был взят на вооружение бессчетным числом писателей-детективщиков, и сугубая дотошность, с которой Бентли описывает эту процедуру, утратила свой первоначальный смысл. Нынешние читатели детективных романов — народ проницательный, и, когда автор знакомит их с кротким, добродушным старичком, не имеющим видимого мотива для совершения убийства, они без колебания заключают, что убийца именно он. Уже в самом начале «Последнего дела Трента» читателю ясно, что убийца — мистер Капле. Но вы все равно читаете книгу с интересом, желая узнать, зачем понадобилось ему убивать Мандерсона. Бентли сознательно отошел от канона, согласно которому уличить виновного в преступлении должен детектив. Тайна так и осталась бы неразгаданной, если бы мистер Капле не соизволил открыть истину. Следует признать, что лишь в силу абсолютно маловероятного совпадения он попал в такие обстоятельства, в которых был вынужден застрелить Мандерсона в порядке самозащиты. Обстоятельства эти тоже довольно неправдоподобны. Предлагать нам поверить в то, что прожженный делец замыслил самоубийство, чтобы отправить на виселицу своего секретаря, — значит требовать от нас слишком многого. Не спасает положения и ссылка на нашумевшее дело Кэмпдена, когда Джон Перри обвинил свою мать, брата и себя в убийстве человека (впоследствии обнаружилось, что человек этот жив), с тем чтобы послать на виселицу мать и брата, пусть даже при этом (так и случилось) повесят его самого. Если какая-то история произошла в реальной жизни, это еще не делает ее пригодным литературным сюжетом. Жизнь полна невероятных вещей, которые противопоказаны литературе.

Лично для меня самой большой загадкой «Последнего дела Трента» является одно обстоятельство, так и оставшееся необъясненным: почему у очень богатого человека, владельца загородного дома, в котором как минимум насчитывается четырнадцать комнат и имеется шестеро слуг, сад при доме до того мал, что для ухода за ним достаточно трудов одного-единственного работника, приходящего два раза в неделю из деревни?

Но хотя, как я уже говорил, теория детективного романа проста, диву даешься, сколько ловушек подстерегает тут автора. Его цель состоит в том, чтобы не дать нам догадаться, кто убийца, покуда мы не доберемся до конца книги, и ради достижения этой цели ему позволено прибегать к любым уловкам и ухищрениям, какие только придут ему в голову. Но он обязан вести с нами честную игру. Убийцей должен быть персонаж, занимающий в романе видное место; сделать убийцей третьестепенного персонажа или же фигуру столь малозаметную, что мы ни разу не остановили на ней внимание, — значит нарушить правила. Но если убийца играет в романе важную роль, существует опасность, что он возбудит в нас интерес и, возможно, сочувствие, а его арест и казнь огорчат нас. Ведь сочувствие — вещь чрезвычайно тонкая. Оно нередко достается персонажу вопреки воле автора. (По-моему, Джейн Остин хотела изобразить Генри и Мери Кроуфорд дурными людьми, которых читатель должен осуждать за легкомыслие и бессердечность, но они получились у нее такими веселыми и обаятельными, что мы симпатизируем им куда больше, чем строгой Фанни Прайс и напыщенному Эдмунду Бертраму.) У читательского сочувствия есть одно любопытное свойство, о котором, думается, знает не каждый. Читатель отдает свое сочувствие тем персонажам, с которыми знакомится первыми; он почувствует себя обманутым, если действующие лица, к которым был привлечен его интерес на первых десяти страницах, не окажутся дальше в центре повествования, притом относится это не только к детективным романам, но и ко всем прочим. Мне кажется, авторам детективов надо всегда помнить об этом законе и вводить своего убийцу только после нескольких других персонажей.