Как сделать детектив - Борхес Хорхе Луис - Страница 1

Как сделать детектив

Сборник

Артур Конан Дойл

Кое-что о Шерлоке Холмсе

Тут в самый раз поведать читателю нечто, что может его заинтересовать по поводу моего персонажа, снискавшего самую скандальную славу.

Впечатление о Холмсе как о реальном человеке из плоти и крови укрепилось, должно быть, благодаря тому, что он многократно появлялся на подмостках. После того как сошла со сцены арендованного мною на полгода театра моя же инсценировка «Родни Стоун», я преисполнился решимостью действовать дерзко и со всей присущей мне энергией, ибо пустой зал был для меня смерти подобен. Сообразив, какой оборот принимает дело, я ушел в себя и без остатка подчинил свои мысли созиданию сенсационной пьесы о Шерлоке Холмсе. Я написал ее в неделю и озаглавил «Пестрая лента» — по одноименному рассказу. Без преувеличения скажу, что не прошло и полмесяца после провала постановки, а мы уже дружно репетировали вторую. Успех ее оказался весьма значительным. Лин Хардинг в роли абсолютно зловещего и слегка полоумного доктора Гримсби Райлота блистал своим мастерством, ну а Сейнтсбери, сыгравший Шерлока Холмса, был просто очень хорош. За то время, что мы играли эту драму, я не только возместил потери, понесенные в результате первого провала, но еще и сколотил некоторое состояние. Пьеса прочно вошла в репертуар, и ее до сих пор ставят то в одном, то в другом месте. В заглавной роли у нас была занята настоящая скалистая боа, составлявшая предмет моей особой гордости; представьте мое возмущение, когда в один прекрасный день я прочел отзыв одного критика, который в довершение своего разноса заключил: «Исход пьесы был предрешен в момент появления змеи, искусственность которой бросалась в глаза». Меня подмывало предложить ему хорошенькую сумму, если он согласится пустить ее к себе в постель. В разные времена мы работали с разными змейками, но такой прирожденной актрисы нам больше не попалось; каждая норовила либо безжизненно свешиваться из дырки в стене наподобие сонетки, либо тотчас же шмыгнуть назад и свести счеты с нашим бутафором, который пощипывал нерадивую за хвост, чтобы придать ей живости. В конце концов мы удовольствовались муляжом, и все, включая бутафора, единодушно сошлись во мнении, что это пошло на пользу делу.

То была вторая пьеса о Шерлоке Холмсе. Следовало бы кое-что сказать и о первой, поставленной гораздо раньше, если быть точным — еще во времена африканской войны. Написал ее Уильям Джиллет, знаменитый американец, к тому же сыгравший в этой пьесе, причем удивительно хорошо. Поскольку он взял моих персонажей и отчасти воспользовался моими сюжетами, то, естественно, выделил мне долю в прибыли, которая оказалась довольно существенной. «Можно ли мне женить Холмса?» — вопрошала одна из телеграмм, которую я получил от него в разгар мук творчества. «Жените, убейте, делайте с ним, что угодно», — был мой жестокосердный ответ. Пьеса, постановка и финансовый итог меня просто очаровали. Полагаю, что всякий, в жилах кого течет хоть капля артистической крови, согласится со мной, что последний пункт, который приятно видеть материализованным, все же неизменно занимает в наших мыслях самое незначительное место.

Сэр Джеймс Барри заплатил дань уважения Шерлоку Холмсу в форме добродушной пародии. Это было шутливое прошение об отставке после неудачи, которую мы потерпели с постановкой комической оперы. Он вызвался писать к ней либретто, а я ему в этом помогал, но, несмотря на наши объединенные усилия, вещица провалилась. Тогда-то Барри и прислал мне пародию на Холмса, записанную на свободных листах одной из его книг. Вот она.

Размышляя о приключениях моего друга Шерлока Холмса, я невольно убеждаюсь, что он ни разу — за исключением того случая, который, как вы сейчас узнаете, положил конец его карьере, — не позволил втянуть себя в разгадку тайны, если она касалась персон, зарабатывающих свой хлеб пером. «Я не особенно щепетилен в выборе клиентов, — говорил он, бывало, — но что до литераторов — тут я беспощаден».

Однажды вечером сидели мы в нашей квартире на Бейкер-стрит. Помню, я за столом записывал «Человека с деревянной ногой» (потрясшего Королевское общество и прочие научные учреждения Европы), а Холмс развлекался, упражняясь в стрельбе из револьвера. У него выработалась привычка летними вечерами обстреливать по контуру мою голову так, что на противоположной стене вырисовывалось мое изображение, причем в доказательство его искусности следует заметить, что многие из этих портретов, выполненных в технике пистолетных выстрелов, признаются удивительно похожими.

Случилось так, что я выглянул в окно и, заметив двух джентльменов, быстро приближающихся по Бейкер-стрит к нашему дому, спросил его, кто бы это мог быть. Он тотчас зажег трубку и, изогнувшись в кресле наподобие восьмерки, ответил:

— Это два соавтора комической оперы, не стяжавшей им славы.

Я в изумлении подпрыгнул в кресле к самому потолку, а он разъяснил:

— Дорогой Уотсон, это по всей очевидности люди, следующие самому низменному призванию. Даже вы можете прочесть это на их лицах. Клочки бумаги, которые они гневно швыряют прочь, — газетные рецензии. Взгляните, как оттопыриваются у них карманы — они набиты этими листками. Если бы в них содержалось нечто приятное, они не кидались бы на них с таким остервенением.

Я опять подпрыгнул до потолка (балки из него так и выпирают) и вскричал:

— Невероятно! Но, может быть, они просто писатели?

— Нет, — ответил Холмс, — обыкновенные писатели удостаиваются лишь одной заметки в неделю. Только на преступников, драматургов и актеров они сыплются сотнями.

— Ну тогда они, возможно, актеры?

— Нет, актеры приехали бы в экипаже.

— А еще что-нибудь вы можете о них сказать?

— Сколько угодно. Судя по грязи на ботинках высокого, он из Южного Норвуда. Второй наверняка шотландец.

— Как вы догадались?

— У него в кармане книжка, на диалекте, название которой (я его ясно вижу) — «Древле светило чего-то там». Станет ли кто-нибудь, кроме автора, таскать с собой книгу с таким заглавием?

Мне пришлось согласиться, что это было бы невероятно.

Теперь стало совершенно ясно, что двое мужчин (если можно их так назвать) искали наши апартаменты. Я уже говорил (и не раз), что мой друг Холмс редко давал волю чувствам, но тут он прямо загорелся страстью, которая сменилась выражением странного торжества.

— Уотсон, — сказал он, — этот верзила годами черпал сюжеты из самых громких моих дел, но теперь он идет прямо мне в руки — наконец-то!

Я опять устремился к потолку, и, когда приземлился, пришельцы были уже в комнате.

— Насколько я понимаю, джентльмены, — сказал мистер Холмс, — вы находитесь под впечатлением из ряда вон выходящего события.

Тот из посетителей, кто был посимпатичней, с удивлением спросил, откуда ему это известно, но верзила только насупился.

— Вы забыли о кольце, которое у вас на безымянном пальце, — спокойно ответил мистер Холмс.

Я уже готов был проделать свой путь к потолку, но тут вмешался верзила.

— Оставьте эти штучки для простачков, Холмс, — сказал он. — А вы, Уотсон, если опять задумаете путешествие к потолку, так я знаю, как вас припечатать к месту.

И тогда я оказался свидетелем странного явления. Мой друг Шерлок Холмс съежился. Он прямо на глазах уменьшался в размерах. Я с вожделением взглянул на потолок, но не осмелился поддаться известному желанию.

— Давайте обойдемся без пролога и приступим прямо к делу, — заявил верзила. — Я хочу знать, почему…

— Позвольте мне, — прервал его мистер Холмс с присущей ему отвагой. — Вы хотите знать, почему публика не ходит на вашу оперу.

— Именно, — с иронией ответил гость, — насколько вы можете судить по запонкам на моей сорочке. — И добавил уже серьезно: — А поскольку вынести суждение об этом можно единственным способом, я настаиваю на том, чтобы вы лично прослушали все произведение.