КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 2 - Мальцева Валентина - Страница 10

— Ну, ты даешь! — восхищенно пробормотала Стеша, не отрывавшая от меня зачарованного взгляда. — Это же надо: столько жрать и сохранить при этом такую фигуру!

— Побойся Бога, Стеша! — я совершенно искренне всплеснула руками. — Во мне восемьдесят два килограмма! И это ты называешь фигурой?! Это же черт знает что такое!..

— А мне тогда что говорить? — грустно спросила Стеша.

Я осеклась. Стеша была абсолютно права: на фоне ее пароходных габаритов мои рассуждения о собственной полноте выглядели верхом бестактности и снобизма.

— Я ем один раз в день, — все также печально продолжала Стеша. — А знаешь, сколько я вешу?

— Тем не менее ты прекрасно выглядишь, — мне показалось, что я довольно ловко ушла от прямого ответа. — И потом, Стеша, ты… ты женщина. Настоящая женщина. Таких, как ты, обожают рисовать художники. Да и мужики от таких, как ты, западают практически все…

— Кофе хочешь? — Я так поняла, что в стешином вопросе сконцентрировалась вся ее благодарность за тонкое понимание сугубо бабских проблем.

— Хочу. А можно?

— А тебе после какавы не поплохеет?

— А что, они совсем не стыкуются?

— Ладно, я сейчас…

Отсутствовала Стеша минут десять. Я даже стала подозревать, что кофе был только предлогом, чтобы моя опекунша могла проинформировать свое начальство о том, как протекал завтрак и о чем мы разговаривали. Впрочем, увидев довольную Стешу с кофейником, распространявшим неповторимый аромат чайного магазина на Кировской, в котором почему-то всегда пахло свеже-смолотым кофе, я сняла свои подозрения: судя по всему, девица от плиты не отлучалась.

— А ты не хочешь? — спросила я после того, как Стеша налила мне полную чашку.

— Мне не положено.

— А, понимаю, — кивнула я и отпила немного из чашки. Вкус кофе был совершенно потрясающим. — Ты сама варила?

— А кто же еще?!

— Кто тебя научил так здорово варить кофе?

— Жизнь научила…

Ручаюсь, что в этот момент ее узкие глазки подернулись дымкой грусти истинного философа. Не знаю, как кофе с какао, но ее широкое, простодушное лицо никак не стыковалось с этим озарением пережитого. Чувствуя, что мне совсем не хочется углубляться в стешины проблемы (впрочем, я догадывалась, что разговаривать со мной по душам она все равно не станет), я понимающе кивнула и быстренько допила кофе.

— Хочешь еще что-нибудь?

— Может быть, у тебя есть сигарета?

— Я не курю. Здесь вообще не курят.

— Тогда все! Спасибо, Стеша! Было очень вкусно.

— Ну, тогда пошли?

— Куда пошли? — Переход от процедуры заботливого кормления к суровой прозе жизни был настолько стремительным и неожиданным, что я, разомлев от еды и кофе, даже опешила.

— А то тебе не все равно! — хмыкнула Стеша. — Куда надо, туда и пойдешь. Небось не у мамки на печи — в казенном доме…

Пока мы поднимались по каменным лестницам — я впереди, Стеша за мной, обдавая мою спину жаром собственного тела — ничего вокруг разглядеть было нельзя. Если бы я только что не позавтракала и совершенно точно не знала, что в данный момент имеет место быть пусть не очень раннее, но все-таки утро, то вполне могла бы подумать, что вокруг этого таинственного дома уже воцарилась поздняя латиноамериканская ночь. Поднималась я под аккомпанемент коротких указаний Стеши, не баловавшей меня страстными монологами: «Шесть ступенек вверх… Два шага налево… Еще семь ступенек… Два шага налево, шаг прямо… Побереги жопу, тут выступ… Еще девять ступенек. Стой!»

— Стою, — замогильным эхом откликнулась я. — У вас что тут, пробки повыбивало?

— Помолчи!

Стеша обогнула меня и легонько толкнула что-то, оказавшееся дверью. И я сразу же прикрыла глаза обеими ладонями — настолько ослепительно ярким был свет, хлынувший из просторной комнаты, в которую в вошла, ничего толком не соображая.

— Свободна! — прозвучал властный и не лишенный некоторой приятности мужской голос. Я было уже собиралась развернуться на сто восемьдесят градусов, но тут же сообразила, что команда адресовалась не мне, а Стеше.

По легкому шевелению воздуха я поняла, что Стеша пронесла мимо меня свое роскошное тело и временно (а может быть, и навсегда — к этому я уже относилась философски) исчезла.

Постепенно привыкнув к свету, бившему через широкое — практически на всю стену — окно, я огляделась. Поскольку в этот странный дом, в который по иезуитской логике Паулины мне надо было стремиться всей душой, я попала в состоянии полного беспамятства, то теперь лихорадочно наверстывала упущенное, силясь представить себе, где же я очутилась. Однако зацепиться взглядом за что-то характерное мне так и не удалось. Обычная комната. Судя по ветвям здоровенного эвкалипта, бившимся в окно, на последнем этаже. Обшитые деревом стены. Длинный стол, явно не письменный, но и не обеденный. На столе — какие-то бумаги, папки с тесемками, черный телефонный аппарат… За столом — самый обычный мужчина лет сорока — сорока пяти в песочного цвета тенниске «сафари» и смешной белой панаме, делавшей его похожим на юнната-пере- ростка, но без пионерского галстука нетрадиционного сачка для ловли бабочек. Сходство с юным натуралистом усиливали круглые очки в коричневой костяной оправе, делившие тонкий, хрящеватый нос мужчины на две части. О таком типе лиц один мой автор, упорно не желавший выражаться штампами, писал: «Одногорбый верблюд носа на выжженной пустыне лица».

Когда-то мне это казалось словесным вывертом!

По мере того, как я постепенно решала свои офтальмологические проблемы, мужчина в панаме доброжелательно и даже не без внутреннего тепла во взгляде осматривал меня поверх очков зеленоватыми круглыми глазами.

— Доброе утро, Валентина Васильевна!

— Здравствуйте.

— Садитесь, пожалуйста.

— Благодарю.

— Вы можете называть меня Игорь Валерьевич.

— Вы в этом уверены?

— Простите?

— Насколько мне известно, процедура допроса исключает необходимость обращения по имени-отчеству.

— Я пригласил вас не на допрос.

— А на что вы меня пригласили?

— На беседу. Надеюсь, вам понятна разница между допросом и беседой?

— В принципе да, — кивнула я. — Но есть некоторые детали, которые я бы хотела уточнить. Например, вчера вечером человек, который меня допрашивал, пригрозил, что если я буду нарушать процедуру допроса, он изобьет меня резиновым шлангом. А что пообещаете мне вы, если я нарушу процедуру беседы?

— В принципе то же самое, — приветливо улыбнулся мужчина. — Вас что-то не устраивает в этой процедуре?

— Вы что же, на курсах переквалификации другую меру наказания не проходили? — Я всплеснула руками. — Только избиение резиновым шлангом?

— Почему же не проходили? — Мужчина пожал плечами. — Мы все проходили, Валентина Васильевна. И расстрел, и повешение, и удушение с помощью обычного полиэтиленового пакета, и электрошок, и утопление… Достаточно или добавить еще кое-что из пройденного материала?

— Вполне, — кивнула я, внутренне передернувшись, но стараясь тем не менее выглядеть этакой бодрой идиоткой, даже не понимающей, с кем ее свела судьба. — После того как вы зачитали перечень наказаний, избиение резиновым шлангом представляется мне обычным гидромассажем.

— Ведь вы испугались, не так ли?

— Вы хотите сказать, что садизм вы тоже проходили?

— Вы нарушаете процедуру беседы, Валентина Васильевна.

— Естественно, испугалась! — быстро поддакнула я. — Меня слишком мало для такого количества устрашений. Объясните толком, что вам от меня нужно?

— Ваше доверие. Полное и безграничное.

— Вы что же, собираетесь на мне жениться?

— Не тратьте, пожалуйста, мое время! — Мужчина в панаме говорил абсолютно спокойно. — Я внимательно изучил протокол вашего допроса и теперь хочу, чтобы вы рассказали мне все, с самого начала, но уже в форме монолога. Постарайтесь ничего не упустить. В ваших же интересах сделать так, чтобы я вам поверил.

— С какого именно начала?