КГБ в смокинге. Книга 1 - Мальцева Валентина - Страница 42

— Что это? — спросил Мишин настороженно.

— Это сфабрикованная моими собственными руками улика против тебя. Кстати, еще вчера я очень ею гордилась…

— Что?

— Не важно, Витяня. Возьми и выбрось, если хочешь. Гескину этот глушитель уже все равно не пригодится, да и мне, как выясняется, незачем тебя шантажировать…

Витяня аккуратно развернул пакетик, вытащил колпачок-глушитель, повертел его в пальцах и усмехнулся:

— Остроумно, ничего не скажешь, — Мишин хмыкнул. — Как мне рассматривать этот жест доброй воли? Ты больше не видишь во мне врага?

— Оставь нюансы для тех, кого будешь вербовать. Просто я стала такой же, как ты, Мишин. Совершенно не желая этого и во многом благодаря тебе…

Я потянула на себя ребристую ручку двери и вышла в ночь, словно с головой окунулась в огромную чернильницу.

— Держи фонарик. — Мишин возник где-то сзади, и я в который раз ощутила сладко-дремотный, одуряющий запах «Дракара», который — я знала это совершенно точно — будет напоминать мне впредь только о смерти и предательстве. — Видишь тропу? Иди строго по ней, никуда не отклоняйся и не сворачивай. Средним шагом — примерно часа два с половиной. Плюс полчаса — скидка для слабонервных на темноту. Тропа упрется в реку. На берегу тебя будет ждать мужчина. В широкополой шляпе и красно-черном пончо. В руках у него будет ружье…

— Человек с ружьем? Замечательно!

— А с чем он еще должен быть? Лес вокруг, даже медведи водятся.

— С приличным человеком ты меня все равно не познакомишь, я уже давно поняла.

— Он приличный, — ухмыльнулся Витяня. — Он очень приличный и даже умный. Увидев тебя, он положит ружье на землю перед собой и снимет шляпу. Запомни порядок действий, поскольку это — пароль. Если он все так и сделает, полностью доверься ему, он приведет тебя в безопасное место.

— На каком языке мне с ним разговаривать?

— А хоть на китайском. Он глухонемой.

— А если он не положит ружье на землю, а наоборот, наставит его на меня, тогда что делать?

— Возьми, — в темноте Витяня нащупал мою руку и вложил в нее пистолет. — Узнаешь? Тот самый, с виллы. Так вот, если он сделает это, значит, перед тобой другой человек. Враг. В пистолете девять патронов. Это все, чем ты располагаешь, чтобы защитить себя. Стреляй с умом, подруга, прицеливайся.

— Мишин, ты что, действительно сдурел? Ну, шлепну я этого бессловесного беднягу, который пароль забыл, куда же мне потом деваться? Одной, без вещей, ночью, в этой трижды проклятой Аргентине?..

— Забудь про Аргентину.

— Как забыть? Разве это так просто забудешь?

— В данном случае просто. Потому что ты уже в Чили.

— Где?

— В Чили, Мальцева…

31

Чили. Лес

5 декабря 1977 года

Путь в густом лесу, хоть и не слишком широкий, был добросовестно вытоптан не одной сотней пар крепких мужских ботинок и больше напоминал народную тропу, нежели тайную контрабандистскую тропку. А в том, что я шла именно по такой тропке, я не сомневалась. Иначе к чему был весь этот антураж — автопробег практически через всю страну, суровые, с нотками завещания, инструкции Витяни, глухая ночь, раздираемая истошными воплями каких-то ненормальных представителей местной фауны, безмолвные, с милю высотой, кедры и сосны — и я сама с фонариком и пистолетом?..

Впервые с начала этой дикой истории я вспомнила о ее косвенном авторе — глубокоуважаемом Юрии Александровиче Сенкевиче, ведущем «Клуба кинопутешествий». Вспомнила потому, что только он по всем законам справедливости — именно он, а не я, — должен был прогуливаться сейчас по этим жутким местам с пистолетом в одной руке и фонарем в другой. Я понимаю, что в моих записках слово «страшно» использовалось достаточно часто и беспорядочно, чтобы начисто утратить изначальный смысл и превратиться в какое-то безоттеночное «угу» или «мда». Но беда в том, что мне действительно было страшно, только всякий раз по-разному.

Нормальные женщины, реагирующие на появление в комнате случайно залетевшей стрекозы, как на вторжение в собственную спальню взвода озверевших от хронического отсутствия женской ласки зэков, прекрасно поймут, что испытывала я в этом глухом лесу, который, несмотря на ночное время, жил естественной жизнью своих бесчисленных обитателей — орущих, ухающих, рычащих, квакающих, крадущихся, ползающих, вспархивающих где-то над самым моим ухом… Чтобы не потерять сознание от леденящего ужаса и боясь пополнить эту сумасшедшую коллекцию зоологических звуков собственным истошным криком, я сдерживалась изо всех сил, стараясь не думать, что именно подползает в эту секунду к моей ноге с твердым намерением свить уютное гнездышко и надежно спрятать ненаглядных детенышей в моем лифчике…

Витяня ошибся в расчетах совсем ненамного — тропа неожиданно оборвалась ровно через три часа пять минут, и в рассветной мгле я увидела того, кого так лаконично описал самый изощренный среди преподавателей классического балета убивец, — невысокого коренастого мужчину в пончо с длинноствольным ружьем в руках. Он сидел на корточках спиной к неширокой речушке и что-то жевал. Именно последнее наблюдение заставило меня почувствовать, что я ужасно голодна. А звериное чувство голода вдруг очень остро напомнило мне, что я все еще жива и даже продолжаю перемещаться в незнакомом пространстве, хоть и не представляя себе конечной цели этих перемещений.

В нескольких метрах от мужчины паслась то ли очень мелкая лошадь, то ли довольно крупный осел. Почуяв меня, длинноухий гибрид вздернул приплюснутую морду, издал короткий, отдаленно напоминающий хрюканье звук, после чего я сразу идентифицировала диковинное животное.

Это был мул.

Почти одновременно с мулом поднял голову и мужчина и, увидев меня, положил перед собой ружье и снял шляпу. Убедившись, что все идет по плану, я настолько обрадовалась, что совершенно неожиданно для себя произнесла фразу, над которой впоследствии смеялась до колик. Я сказала глухонемому проводнику и длинноухому мулу:

— Здравствуйте, товарищи!..

Глухонемой, естественно, не врубился, а мул еще раз хрюкнул и вернулся к прерванному моим появлением занятию — опустил морду и стал щипать траву.

— Ну? — нетерпеливо спросила я, делая выразительный жест рукой.

Мужик в пончо вновь надел шляпу, снова снял ее и выразительно (мне даже показалось, с испугом) взглянул на меня.

— Что будем делать дальше? — спросила я, продолжая жестикулировать и чесаться от укуса какого-то гада. И только после того, как глухонемой повалился ничком на землю и прикрыл голову руками, до меня дошло, что я размахиваю перед его носом пистолетом.

— Вот корова! — ругнулась я, засунула пистолет за пояс юбки, выпустила блузку наружу, чтобы не смущать видом грозного оружия пугливое дитя Кордильер, и тронула его за плечо.

Обладатель пончо опасливо покосился, увидел, что в руках у меня остался только фонарик, легко вскочил на ноги, показал мне на мула и махнул рукой куда-то на запад.

Еще через минуту я сидела в остро пахнувшем козьим сыром седле и продолжала свое бесконечное путешествие. Передо мной маячила спина проводника с рассыпанными до лопаток волосами — прямыми и черными, как жженая кость.

Потом, кажется, я задремала. Мне снились оборванные провода, картофельное поле, скользкое и глинистое после дождя, большой письменный стол на возвышенности в виде трибуны, за которым восседала моя непотопляемая приятельница. Она смотрелась в круглое зеркальце и старательно подводила губы огромным патроном помады, похожим на брикет лилового фруктового мороженого.

— Почему ты не здороваешься со мной? — обиженно спросила я. — Ты не видела меня сто лет, ты даже не представляешь, что я пережила, а теперь сидишь так, словно я для тебя — пустое место. Ты вообще мне друг или портянка?

По-прежнему не обращая на меня внимания, она ткнула пальцем в огромный сетчатый мешок с гнилой картошкой, занимавший больше половины письменного стола. Из мешка торчал ценник, на котором чьей-то корявой рукой было выведено: «Валя — дура!»