Юнги - Вишнев Павел - Страница 22

– Лодку видели?

– Лейтенант побачив перископ.

– А может, потопили? – спросил Рурька.

– Не разумию, – сказал Цыбенко. – Вряд ли. Всего скорей ушла или лежит на дне и ждет, когда мы уберемся отсюда. Хиба можно было ожидать ее здесь?

– А может, то был не перископ? – усомнился Петушок.

Сверху поступила команда остановить моторы и соблюдать тишину.

Гурька обратился к Цыбенко:

– Товарищ старшина первой статьи, разрешите взглянуть?

Цыбенко поколебался немного, потом сказал:

– Побачь. Тильки тихо.

Гурька поднялся на палубу. У изготовленных к бою пушек стояли матросы. На бомбосбрасывателе лежали глубинные бомбы. Там тоже стояли два матроса и инженер-капитан Вукулов.

Шум от Гурькиных шагов заставил всех повернуться к нему. Один из матросов погрозил ему кулаком и сделал знак, чтобы он стоял на месте и не двигался.

Гурька замер.

37

Немецкие военно-морские силы на севере старались наносить удары по советским коммуникациям. Другого они ничего не предпринимали. Их подводные лодки караулили идущие в наши порты караваны судов. Фашисты выбирали наиболее выгодные позиции у входа в Кольский залив, чтобы перехватить здесь идущие в Мурманск суда. Случалось, что вражеские лодки обнаруживались у входа в Белое море. Но лейтенант Голощапов никак не мог предположить, чтобы немцы могли забраться так далеко. Поэтому, когда он увидел на поверхности воды хорошо различимый «ласточкин хвост» – след от перископа, а потом и сам перископ, сначала подумал, что это своя, советская подводная лодка. Но тут же появилось сомнение: зачем нашей лодке ходить в своих водах под перископом на виду у катера-охотника? Да и делать ей здесь как будто нечего. Советские подводные лодки топили корабли фашистов там – в их же базах, в норвежских фиордах или на подходах к ним.

Если это вражеская лодка, то надо немедленно атаковать ее. Но если лодка окажется своей? Перископ ее быстро скрылся под водой. Все это было до крайности странно. Советская лодка прячется в своих водах? Прошедший караван судов… Может, немцы гнались за ним, увлеклись и прошли сюда?

Лейтенант сперва не знал, что делать. А решение должно быть принято мгновенно. Промедление при встрече с врагом в море недопустимо. Лейтенант приказал сбросить две бомбы.

После этого он подождал, не обнаружит ли чем-нибудь себя лодка. Если бы это была советская, она всплыла бы. Лодка не показывалась. Ясно, что в горло Белого моря забрался коварный враг.

Принялись сбрасывать бомбы по всему участку, где был замечен перископ. У орудий встали матросы.

Однако это была охота вслепую, когда ловящий добычу совершенно лишен слуха, и тот, кто скрывался, мог пройти незамеченным рядом. В составе команды учебного катера акустика не было. Надежд на успех при этих условиях почти никаких. Если ни одна из бомб не задела лодку, то фашисты просто не будут связываться с катером и спокойно уйдут из опасного района.

Но уйдут ли? Ведь им неизвестно, что катер лишен слуха. Они побоятся выдать себя и, даже не подозревая о выгодности своего положения, затаились, ждут, когда катер уйдет отсюда. Чуткое ухо вражеского акустика напряженно слушает, что происходит на поверхности моря. Выиграет тот, кто перехитрит, у кого окажется крепче воля.

Все, кто в это время был наверху, зорко следили за морем. Но на его спокойной поверхности ничего, кроме масляных пятен, не видно. В открытом Баренцовом море такие пятна могли бы вызвать подозрение. Они могли свидетельствовать о том, что немецкая лодка повреждена и лежит затопленная на дне. Но здесь, где только что прошел огромный караван, где ежедневно по одному и тому же месту в Архангельск и обратно проходит столько кораблей, небольшие масляные пятна почти ни о чем не говорят. Одно пятно больше других, и появилось оно вскоре после того, как были сброшены первые бомбы. Но что это пятно от машинного масла, которое вытекало из лодки, у Го-лощапова не было никакой уверенности.

Лейтенанту скоро показалось, что он ставит себя в глупое положение. Его попытка выследить подводную лодку немцев походила на детскую игру в кошки и мышки. Он решил возвращаться к Соловкам, отказавшись от намерения дойти до Северного полярного круга. Встреча с врагом требовала быстрого возвращения домой.

38

Все остальное произошло так же неожиданно, как и первая встреча с подводной лодкой.

Гурька продолжал нести вахту, когда прозвучал сигнал боевой тревоги. Катер снова начал менять ход. Наверху раздавались выстрелы из орудий.

Гурька плохо себе представлял, как он оказался на палубе у орудия и стал подавать заряжающему снаряды.

…Вражеская лодка была обнаружена в надводном положении на обратном пути, недалеко от места, где ее караулил лейтенант Голощапов. Глубинной бомбой повредило ее корпус. Некоторое время немцы пытались спастись от гибели или сдачи в плен. Затопленным оказался только один отсек. Потом при попытке уйти на большую глубину корпус лодки сдал еще в нескольких местах. Немцы подвсплыли, чтобы уменьшить давление воды на корпус лодки, и пытались уйти от советского катера. Это им не удалось, и они вынуждены были принять решение: дать последний бой в надводном положении. Выбраться живыми из Белого моря они уже не рассчитывали.

Об этом позже рассказал один из пленных немцев, когда лодка была потоплена и катер подобрал нескольких плавающих в море гитлеровцев.

Фашисты первыми выстрелили из орудия по катеру. Потом началась дуэль, в немногие минуты и даже секунды которой решается исход боя.

Вражеские подводники оказались плохими артиллеристами. Матросы на катере были новичками, только что окончившими школу учебного отряда. К тому же спустившиеся сумерки мешали точной стрельбе. Бой затянулся.

Матрос, подававший снаряды до Гурьки, был убит. Отнести его в сторону от орудия не было времени. Гурька даже не замечал, что топчется в крови. Все его внимание было сосредоточено на одном – не задерживать снаряды. Получалось у него это не очень аккуратно, и заряжающий рычал на него, но Гурьку так сразу захватила лихорадка боя, что он все пропускал мимо ушей. Слышал только грохот выстрелов, а в сознании было одно:

– Быстрей! Быстрей!

Потом ничего не стало: ни выстрелов, ни моря, ни подводной лодки врага. Но кругом была какая-то вода. Гурька лежал в ней. Она лилась сверху, с боков множеством струек. Гурька начинал кричать, и голос его гас в груди, как в стенах старого монастырского острога. Потом струйки превращались в острые клинки. Это были все сабли Дмитрия Пожарского. Гурька тянулся к ним руками, чтобы схватить хотя бы одну из них, но сабли вновь превращались в водные струи, удивительно горячие, такие горячие, что от них болело тело. Особенно больно жгли они грудь.

Он пришел в себя на госпитальной койке.

Чей– то женский голос звал:

– Галя… Галя…

– Мама, он открыл глаза.

Гурька действительно открыл глаза и увидел над собой чье-то лицо и две болтавшиеся косички.

– Мат… Мати…

Гурька узнал девочку. Он хотел сказать Матильда, но у него ничего не вышло.

– Не надо, – сказала девочка. – Пить хочешь?

У Гурьки жгло внутри, и он хотел сказать «хочу», но слово застряло в горле, и он смог только беззвучно пошевелить губами.

Девочка исчезла и вместо нее появилась женщина в белом халате. Она улыбнулась и сказала:

– Ну, вот и хорошо.

Снова появилась девочка. Она подложила Гурь-ке под голову свою руку, помогла приподняться и приложила к его губам кружку с водой.

– Пей.

Гурька сделал несколько глотков, и у него будто прибавилось сил. Наконец он выговорил:

– Матильда.

Девочка засмеялась.

– Никакая я не Матильда вовсе. Я Галя. Галя Солнцева.