Юнги - Вишнев Павел - Страница 10

16

Утром выходного дня в лагерь пришел начальник школы юнгов Абрамов, начавший службу на флоте еще до революции.

Увидев его, дежуривший по лагерю замполит первой роты лейтенант Соколов вдохнул всей грудью и, напрягаясь до последнего предела, раскатисто скомандовал:

– Сми-и-ррно!

Стоявшие у палаток юнги подтянулись, повернулись в сторону начальника школы.

Лейтенант Соколов приложил руку к фуражке.

– Товарищ капитан первого ранга, дежурный по лагерю лейтенант Соколов.

Он сделал шаг в сторону, повернулся во фронт, давая дорогу начальнику школы, и, когда Абрамов негромким спокойным голосом скомандовал «вольно», так же во весь голос повторил:

– Вольно!

Начальник школы поздоровался с Соколовым и пошел вдоль палаток и строящихся землянок. Острое лицо его с прямым нависающим носом и густыми седыми бровями было спокойно.

Он знал, что кое-кто из юнгов отлынивает от работы, бродит по лесу, что с камбуза пропадает посуда, и начальник столовой ходит по лесу и берегам озер и собирает разбросанные там бачки, миски и чумички.

Гурька Захаров в этот день был дневальным по роте. Офицеры остановились около палатки, в которой находился ротный наряд.

Гурька слышал, как начальник школы спросил командира роты старшего лейтенанта Сти-феева;

– Когда закончите строительство землянок?

– Через три дня закончим.

– Хорошо. Через два, дня откроем новую столовую. Самое трудное останется позади. Учебные кабинеты готовы к занятиям. Сегодня надо показать их юнгам. Да… А вот с дисциплиной…

Стифеев попросил:

– Разрешите?

– Говорите.

– При отборе ребят на местах допущены

ошибки. Брали всех, кого попало. В школу пришли… – Стифеев замялся, потом продолжил: —

Вместе с хорошими ребятами в школу попало немало хулиганов. Я полагаю, что мы должны избавиться от них. Пускай будет меньше, но лучше.

– Все?

– Все.

– Наших юнгов, – сказал лейтенант Соколов, – война поставила в исключительные условия. Тяжелые условия, я имею в виду. Многие из них являются настоящими детьми войны. Родители их погибли на фронте или во время налетов вражеской авиации на тыл. Эти ребята по нескольку месяцев бродили по дорогам, беспризорничали, пока их не подобрали…

– Тем более они должны бы… – перебил своего заместителя Стифеев.

Капитан первого ранга качнулся на носках, пожевал губами и, очевидно, не желая слушать, что еще скажет командир роты, приказал:

– Постройте роту.

– Есть построить! Первой роте строиться!

Дежурный по роте подхватил команду старшего лейтенанта:

– Первой роте строиться!

Гурька засвистел в боцманскую дудку, которая у него висела на шее, и, обходя палатки, кричал во весь голос:

– Первая рота, выходи строиться!

Через несколько минут первая рота выстроилась.

Старший лейтенант скомандовал:

– Рота, смирно!

Бросив короткий взгляд на застывшие шеренги юнгов, как бы проверяя, четко ли они выполнили его команду, он подошел к начальнику школы и доложил:

– Товарищ капитан первого ранга, по вашему приказанию первая рота построена!

Абрамов, держа руку у козырька с золотыми лавровыми листьями, поздоровался с юнгами бодрым, хорошо натренированным на командах голосом:

– Здравствуйте, товарищи юнги!

Ребята удивились силе в голосе старого человека, и желая не остаться перед ним в долгу, громко ответили:

– Здраст, товарищ капитан первого ранга!

Но хорошо получилось только «здраст», а остальные слова рассыпались горохом, вразнобой.

– Отставить! – скомандовал капитан первого ранга и поздоровался еще раз.

Рота на мгновение застыла, а потом не быстро, но дружно ответила:

– Здраст, товарищ капитан первого ранга!

На этот раз начальник школы остался доволен.

Потом рота приветствовала его на ходу, делала повороты налево, направо, кругом, разбегалась и собиралась снова.

Гурька стоял в стороне, у палатки, и удивлялся. Собственно, удивляться, может, было и нечему. Строевой подготовкой юнги занимались редко. И все-таки он никак не думал, что рота ходит так плохо. Со стороны всегда виднее.

Когда рота делала поворот кругом на ходу, юнги почему-то вдруг спотыкались, хотя дорога была сухая, сбивались с ноги и некоторое время смешно семенили, приноравливаясь к шагу впереди идущих, те тоже сбивались, и все налаживалось только после того, как командир роты начинал давать счет, растягивая слова:

– Ать, два-а, три-и! Ать, два-а, три-и!

Ходите вы пока плохо, – сказал начальник школы роте. – Разболтанности у вас много. И это не случайно. Дело не только в том, что вы еще мало занимались строевой подготовкой. А недисциплинированности у вас хоть отбавляй. Вот, пожалуйста, посмотрите…

Он приказал выйти из строя нескольким юнгам, которых заметил раньше. Среди них были Ваня Таранин, Жора Челноков и Петушок. На Агишине болтались такие непомерно широкие брюки, что он сам вместился бы в каждую из штанин.

– Что это такое? – спросил начальник школы, обращаясь к стоящим перед строем юнгам. – Вы думаете, это хорошо, красиво? Безобразие, вот что это такое! Клешники на флоте давно уже перевелись, и вам ли, юнгам, возрождать старое, плохое, чему советские моряки объявили войну с первых лет Советской власти? Вы изуродовали свою форму! Тяжелое, суровое время переживает наша Родина. Идет жестокая война с гитлеровскими захватчиками. Условия у нас здесь такие, что мы не смогли пока хорошо подогнать на вас обмундирование. Но это временно. Подготовимся к началу учебных занятий, займемся и формой. А вот такие юнги не понимают этого. Стараясь щеголять широким клешем, они портят обмундирование. Ваши отцы и братья, не жалея собственной жизни, дерутся с врагами Родины – немецкими захватчиками. Пройдет немного времени, и вы станете рядом с ними. Флот в вашем лице должен получить стойких, мужественных моряков, способных преодолеть любые трудности и победить врага. А некоторые из вас напугались, не выдержали первых испытаний здесь, в школе. Поведение таких юнгов не достойно их звания и марает флотскую честь!

Здорово пристыдил начальник школы клеш-ников и бродяжек, которые целыми днями гуляют

по лесу, таскают с камбуза посуду и не работают вместе со всеми.

Ваня Таранин стоял с опущенной головой и красным от стыда лицом. Про себя он решил, что больше никогда не будет так делать, и в душе ругал Цыбенко.

Петушок тоже опустил рыжую голову. Но серые глаза его с хитринкой посматривали на юнгов и начальника школы. На лице его появилась улыбка, простая, невинная: дескать, что мы такого особенного сделали?

17

Строительство землянок закончилось, и юнги перебрались в них из палаток.

В своей палатке Лупало заставлял товарищей ходить для него на озеро за водой, чистить его ботинки, добывать на раскурку газет. Ослушаться Лупало боялись – побьет. А бил Лупало умело. Не то чтобы нос расквасит или синяк поставит. Нет. А так, что и следов не оставит. После этого юнга побоится следующий раз ослушаться.

Лупало и в землянке вел себя по-прежнему. Петушка сделал своим ординарцем. Что Лупало Петушку скажет, то он и сделает.

– Жорка, – сказал как-то Лупало Жоре Челнокову, который рассматривал только что полученный учебник по двигателям. – Сходи за дровишками.

– Сходи сам. Что ты за командир?

Лупало поднялся с кровати:

– Я не командир. А раз говорю сходи, значит, сходи и принеси.

– Не пойду.

– Не пойдешь? Хорошо.

Лупало вышел из землянки.

– Петушок! – позвал он Агишина, занятого чисткой Лупаловых ботинок. – Иди сюда.

Они переговорили о чем-то, и Лупало вернулся в землянку.

Двое юнгов играли в шашки. Лупало подсел к ним, посмотрел и сказал, обращаясь к Толе Носову, который только что выиграл партию: