»Нас ждет огонь смертельный!» Самые правдивые воспоминания о войне - Першанин Владимир Николаевич - Страница 51

– Тебе, Анатолий, наверное, в штаб надо? – неуверенно спросил Осипов.

– Могу остаться, – пожал я плечами.

– Ни к чему. Наши уже в городе, а мин кот наплакал. – Он помялся и попросил: – Ты там, в штабе, насчет наград напомни, кому положено. У меня бойцы по полгода воюют, а ничем не отмечены.

Полгода – это очень большой срок для минометчиков. Я пообещал, что сообщу замполиту полка, с которым был в хороших отношениях.

– Ты список черкни, а наградные, если что, потом оформим.

Сам Осипов владел карандашом коряво. Список составлял под диктовку боец из грамотных. Когда он выводил десятую фамилию, я выдернул листок:

– Стоп! Столько не пропустят.

Фамилии карела Осипова там не было, и я вписал ее сам. Замполит расспросил меня о бое, пробежал список. Провел черту, отделяя половину представленных. У него была хорошая память, и он размашисто внес от себя фамилию эстонца, единственного оставшегося в живых в минометной роте.

– Все, достаточно. Думаешь, ордена и медали ящиками привозят? Если на каждую роту по шесть-семь наград, это уже сотни полторы на полк получится.

Он запнулся. Может, хотел сказать, что и работников штаба надо наградить. Они тоже в стороне от операции не стояли. Я его понял и отправился к себе. Нарва была уже взята, кое-где стучали автоматные очереди и одиночные выстрелы. Выкуривали спрятавшихся немцев.

Сильные бои развернулись на островах Балтики, где размещались хорошо укрепленные немецкие гарнизоны. Помню, дивизия штурмовала остров Саарема. Пытались ворваться с ходу по двухкилометровой дамбе, но немцы успели взорвать ее в трех местах, буквально на наших глазах. Часть войск с тяжелой техникой остановилась, пехота пробивалась под огнем вперед. Саперы спешно заделывали огромные воронки, в которых плескалась вода. По узкой кромке уцелевшей дамбы двигались навстречу подводы с ранеными. Среди них увидел несколько знакомых лиц. На одной из подвод провезли тяжело раненную медсестру Валю Кикс, которая воевала в дивизии с 1942 года. Лицо ее было серое и безжизненное. Позже я узнал, что взрывом у нее были сильно повреждены кости таза. Командующий армией, увидев Валю, переговорил с врачами и приказал выделить санитарный самолет. Девушку эвакуировали в Ленинград. К сожалению, раны оказались смертельные, и Валя Кикс умерла.

Мы упорно пробивались через дамбу. По нас били с закрытых позиций немецкие орудия. Вода вокруг дамбы кипела от сплошных взрывов. Часть прорвавшихся войск остановилась под сильным огнем. Творилось что-то невообразимое. Несколько наших эскадрилий штурмовиков и бомбардировщиков пронеслись в сторону немецких укреплений. Там загремели взрывы авиабомб. Артиллерия немцев замолчала, но буквально через полчаса после того, как вернулись на аэродром наши самолеты, налетели «лаптежники», немецкие штурмовики «Юнкерс-87», в сопровождении истребителей.

Вниз полетели контейнеры с небольшими бомбами-«лягушками». Контейнеры раскрывались на лету и выбрасывали десятки осколочных «лягушек». Когда эти сволочные бомбы ударялись о землю, срабатывал вышибной заряд. Бомбы рвались в воздухе пачками, словно молотил пулемет огромного калибра. Осколки и шрапнель летели сверху, и укрыться от них было трудно.

Бойцы, не слушая команд, метались под градом осколков, пытались добежать до кустов или небольшого соснового перелеска, но большинство погибли, убитые осколками. Я успел нырнуть в кювет. Со мной рядом лежал военный врач. У него не выдержали нервы, и он постоянно пытался встать. Врача пугало, что мы лежим на открытом месте, и он показывал на островок кустарника, который бы нас все равно не укрыл.

– Лежи, если жить хочешь! – кричал я, более опытный, но врач вырвался и побежал через поляну. Пробежал он шагов тридцать. Бомба рванула рядом с ним, и он повалился на траву. Осколки буквально изрешетили его. Остров мы взяли с большими потерями.

Октябрь сорок четвертого. Балтика, полуостров Сырве. Мы прорываем укрепление немцев. Война идет к концу. Сколько ее осталось? Считаные месяцы, а может, недели? Как не хочется умирать…

На подмогу к окруженным в укреплениях немецким войскам подошли корабли. Тяжелые крейсера, эсминцы, канонерские лодки бьют из орудий главного калибра. Я почти оглох от сплошного рева и грохота взрывов. Такого огня я, пожалуй, не видел за всю войну, хотя каждый бой кажется самым тяжелым.

Огромные снаряды разносят на куски автомашины, пушки, разбивают танки. Вверх взлетают стволы сосен, целые фонтаны огня, земли и останки человеческих тел. По немецким кораблям бьют и наши дальнобойные орудия. Большими и малыми группами идут на штурмовку наши самолеты. Некоторые корабли горят. И в центре этой грохочущей дуэли – мы, живые люди. Секунда, и от тебя не останется ничего. Растворишься в огромной воронке, станешь сгоревшим прахом. И день, как назло, был солнечный. Яркий, теплый день.

Взрыв отбрасывает меня к стене чудом уцелевшего сарая. Что-то с силой бьет по голове, и я теряю сознание. Сколько пролежал, не знаю, но огонь не смолкает. Меня контузило комьями земли – спасла шапка. Из последних сил ползу к огромному валуну и без сил ложусь за ним. Осколки разлетаются сплошным веером. Несколько штук с силой бьют о камень, откалывая пластины древнего валуна. Я ощущаю даже мелкие осколки, а от крупных камень словно вздрагивает. Выдержит ли он?

Взрывы постепенно смолкают. Бьют уже в основном наши орудия, а немецкие корабли отходят в море. Какое-то судно горит, перевернувшись набок. Наши наступают, гоня немцев на песчаную косу к морю. Дальше им дороги нет. В одном, другом месте поднимаются белые флаги, но орудия и пулеметы в горячке боя продолжают крушить скопище военной техники и людей. Потом огонь смолкает. Тишина. Шатаясь, выхожу из своего укрытия и бессильно опускаюсь, глядя на море. Ко мне идет кто-то из санитаров. Живой…

Вспоминая эпизоды войны, убеждаюсь, какую роль порой играет случайность. Многие вернувшиеся с войны так и говорят: «Мне повезло». Однажды крепко повезло и мне.

На переправе у Чудского озера скопилась масса техники. Все ждали своей очереди. Осень, в машине холодно, а ждать еще долго. Я увидел вдалеке костер и решил сбегать погреться возле огня. На полдороге вспомнил, что оставил в машине портсигар, и, развернувшись, побежал за ним, зная, что с куревом у всех туго. И когда снова поспешил к костру, услышал шелест падающего тяжелого снаряда. Снаряд взорвался у костра. Столб пламени, земли, горящих веток и разорванных человеческих тел. Много погибло и было ранено сбившихся погреться солдат и офицеров от этого шального снаряда. Меня спасла какая-то минута.

Можно сказать, что также повезло и моему старому знакомому Осипову командиру минометной батареи. Его представили к ордену Отечественной войны и вызвали в штаб полка. Пошли вместе с двумя кандидатами на награды и старшиной, недавно назначенным вместо выбывшего по ранению – с выбитыми зубами.

Шли не торопясь. Старшина, которому надоело нести пустой термос, навьючил его на бойца лет сорока пяти. Карел Осипов возмутился:

– Боец тебе в отцы годится, а ты на него термос вешаешь! Тяжело пустую посудину тащить? А ну, забирай обратно!

Старшина стал доказывать, что в армии существует субординация и не дело, когда рядовой шагает налегке, а старшина роты, средний командир, тащит термос. Боец, не желая портить отношения со старшиной, сгладил ситуацию:

– Мне даже так удобнее. Термос-то на лямках. Осипов плюнул и продолжать спор не стал. Но ускорил шаг, демонстративно заговорив с сержантом. Старшина и двое бойцов с термосами немного отстали. Не заметили, как вышли на поляну с редкими осинами. Немцы ее пристреляли и с ходу пустили два осколочных снаряда небольшого калибра. Они взорвались за спинами старшины и двух бойцов с термосами. Одного бойца убило наповал, а старшину и пожилого кандидата на медаль ранило. Причем пожилого бойца защитил термос, приняв на себя несколько осколков. Но на войне счастье улыбается немногим и счастливые концы случаются редко. Осипов скомандовал лежать. Однако старшина и боец побежали – не выдержали нервы. Следующие четыре снаряда (немцы выпускали их по два) накрыли обоих.