Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон - Страница 70

— Суету видел… повозки видел… большие такие, деревянные… люди тюки таскают…

Догадка выступила на его лице капельками пота.

— В Согд уходите!… Согд спасать… а мы… мы не люди… мы…

— Дурак ты, — незлобиво обозвал его Кастор. — Вечный, а дурак… Люди, не люди, Согд, Калорра… не до различий теперь. В Согд восточные поселения идут, а мы-то как раз в Калорру. Видно, судьба у Девятикратных — людей от Перевертышей прикрывать… А у моих детей, у саларов, — судьба вдвойне. Только вот…

— Только что? — тихо спросил бес из Калорры.

Кастор ответил не сразу. А когда ответил, то было слово его тяжелым и мертвым, как камень заброшенных рудников Ра-Муаз.

— Только что скажут Пустотники? Их дети, их кровь…

9

…Даймон по-прежнему предавался черной меланхолии, и Солли с Сигурдом предпочитали его не трогать без особой необходимости. Дни шли своей неспешной чередой, и общение с Бессмертными наложило отпечаток и на эту пару.

К счастью, у волков и Зу никаких проблем не возникало, и они успели завалить мясом добрую треть пещеры, так что салару и Изменчивому пришлось попридержать своих зверей — иначе запасы попросту начали бы портиться. Солли даже пошутил, что придется попросить Даймона выпустить на полчасика своего Зверя — не пропадать же добру?! Только при этом надо успеть подальше унести ноги…

Сигурд задумчиво предположил, что можно и не успеть унести; Солли подумал и предпочел сменить тему.

Сытые волки лениво разлеглись на солнышке неподалеку от дерева, на котором блаженствовал такой же сытый и ленивый Зу. Обе стороны были чрезвычайно довольны друг другом.

…Под вечер Солли и Сигурд решили спуститься к ручью — освежиться. Солли в волчьем обличье вяло трусил впереди и неожиданно замер как вкопанный, даже забыв опустить на землю одну лапу…

Сигурд уже пригнулся, и ладонь его тронула привычную рукоять меча, забывшего вкус крови и полюбившего безопасные упражнения по утрам.

Что-то двигалось в зарослях по ту сторону ручья. Ветки слабо колыхнулись, дрогнули листья — и на берег выступил человек. Он старался держаться в тени, но когда он повернулся в пол-оборота, то во впалых глазницах полыхнули багровые отсветы. Бледное, худое лицо, ввалившиеся щеки, бесформенный темный балахон, и непонятно — одежда это или просто сплошной сгусток мрака…

Позади него бесшумно возникла другая такая же фигура. Ни один лист, ни одна ветка при этом не дрогнула — словно существо просочилось сквозь кусты подобно облачку тумана. Новый гость был гораздо уверенней, спокойней первого, словно волк, впервые выведший на охоту подросшего детеныша.

Нечто знакомое почудилось Солли в чертах второго призрака, но они непрерывно расплывались, и Солли никак не мог сосредоточиться, как будто он смотрел на Изменчивого, все время находящегося между двумя обликами…

…Скользящий в сумерках и Изменчивый так и не поняли, заметили их эти двое или нет, но в какое-то мгновенье берег ручья стал пуст и безлюден.

— Мы ушли за ответом, оставляя вопрос за спиной… — пробормотал Солли, становясь человеком и устало опускаясь на землю.

— И вопрос догнал нас, — закончил за него Ярроу. — О небо, спаси глупого человека, которого мы видели у костра…

Сигурду один из призраков тоже показался знакомым. Или просто эти меняющиеся черты лица можно было наполнить любым памятным содержанием? Ярроу боялся признаться в этом даже самому себе.

На этот раз они обо всем рассказали Пустотнику. А тот ничего не ответил.

И лишь молча указал на тоннель, ведущий в Пенаты Вечных. Впервые Сигурд подумал тогда, что это обмен знанием с двух сторон — они узнают от бесов о рассвете мира, но и сами бесы каким-то своим, тайным, образом узнают от Солли и Сигурда о сумерках. Может, это и объясняло настойчивость Пустотника?… Но Ярроу также показалось, что в глазах Даймона, когда он слушал рассказ о голом незнакомце, мелькнуло странное выражение — боль, радость, сомнение, надежда, боязнь разочарования…

Салар не знал, что такая смесь возможна. Но у Пустотника были уж очень необычные глаза…

… — Мелес Бану-Сарзи?

— Здесь…

— Филомен от оазиса Уфр?

— Я…

— Хеопт Сайский?…

Маленькой длиннохвостой обезьянке ардхи было любопытно и страшно одновременно. Страшно — потому что маленькая, а любопытно — потому что все обезьяны породы ардхи любят совать свой длинный хвост куда не следует. За что и страдают.

Обезьянка собралась было откусить кусок от свежесорванного плода дерева сиорр, но передумала, сочтя плод перезрелым, и запустила им в горящий на поляне костер, возмущенно брызнувший искрами и пеплом. Сидевшие вокруг костра крупные бесхвостые обезьяны даже не пошевелились, а тихий монотонный голос продолжал бубнить свое, время от времени прерываясь короткими однозначными репликами.

— Этайр из поймы Оккироэ?

— Я…

— Тиресий Шайнхольмский?

— Есть…

— Кто с побережья Тесс?

— Я, Закинф…

— Телем из Вайнганги?

— Здесь…

Обезьянка очень расстроилась. Она так надеялась, что ее замечательный бросок пробудит у всех интерес к ней, такой невидимой в темноте обезьяне, а вместо этого… Обида и любопытство некоторое время боролись в ее худеньком мохнатом тельце, решая — убежать или остаться, — и все это время ровный поток слов плыл вместе с сизым дымом, клочьями оседая на колючих ветвях кустарника…

— Кастор зу Целль?

— Я…

— Братья Эрль-Кавус от лугов Арродхи?

— Мы тут…

Восемнадцать бесов от восемнадцати крупнейших поселений вокруг Согда и Калорры сидели у костра, горевшего в зарослях Муаз-Тая, на одной из многих полян… Никто другой уже не смог бы добраться сюда живым через леса Оркнейи и Шайнхольма, через пески Карх-Руфи, ставшие ареной упрямой, бесконечной, монотонной и хронической вражды между Девятикратными и Изменчивыми.

За спиной первых были города и люди, за спиной вторых — леса и звери. И в этой войне не могло быть победителей. Потому что каждый считал, что будущее — только за ним, а за всеми остальными — прошлое, и то совсем уж прошлое…

А настоящее никого не интересовало.

— Пустотник Эдгар?

— Я…

— Пустотник Даймон?

— Я…

— Пустотник Кали?

— Здесь…

Девять Пустотников — только Большие Твари — от самых многочисленных группировок Изменчивых тоже были тут. И отблески костра плясали в их немигающих глазах. Они молчали и ждали.

Все знали, что произошло.

Около трех месяцев назад отряд особенно ретивых саларов из поселка на берегу Оккироэ углубился в Шайнхольмский лес и неожиданно обрушился на деревню Изменчивых. Потом трудно было разобраться в происшедшем, но так или иначе — в деревне случайно оказался Пустотник Идас, один из немногих уцелевших после Сифского побоища, которое успело прочно обосноваться в легендах и преданиях.

И он не выдержал. Он разорвал данную некогда клятву, разорвал вместе с половиной саларского отряда, и преследовал беглецов во главе ликующих Изменчивых…

И был встречен главой поселка, манежным бесом Пелидом.

Сам Идас был убит разъяренным Бессмертным, его спутники бежали, а пришедший в себя Пелид в ужасе от содеянного заперся в своем доме и, похоже, впал в помешательство.

Отцы вступились за детей. В первый раз. Но это грозило повториться. И тогда все имели шанс остаться в прошлом, все, кроме бесов, которых ужасала перспектива такого будущего.

Решать надо было в настоящем.

— Мелес Бану-Сарзи?

— Да…

— Филомен от оазиса Уфр?

— Да…

— Хеопт Сайский?

— Да…

Бесы согласились уйти. Их ждали Пенаты Вечных — дальняя, заброшенная штольня в отрогах Ра-Муаз, с капающим с потолка Временем. Рядом с застывшими вечными рабами рудников сядут вечные, прошедшие манежи, бои, славу и последний приговор. Который они вынесли сами себе. Несогласные — уйдут насильно. И лишь предания об Отцах Девятикратных будут передаваться седыми наставниками Скользящих в сумерках…