Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон - Страница 65

Пока воины опомнились и в их воспаленном сознании возникло понимание, что твари так же смертны, как и люди, — многие были растерзаны, и страх несся впереди ожившего кошмара, скрежеща чешуей и глядя в глаза самых смелых стоячими омутами бесстрастных змеиных глаз. Симад Арродхский судорожно пришпорил своего жеребца, выхватывая кривой меч, но жеребец взвился на дыбы, подпруга лопнула, и последнее, что успел увидеть в этой жизни гордый военачальник, была ухмыляющаяся пасть с острым частоколом белоснежных клыков…

Обезумевшие воины — несколько десятков несчастных, оставшихся от авангарда, — в панике попытались было спастись бегством, но на их пути уже ощетинился копьями железный вал панцирной пехоты — ветеранов, поседевших в сражениях и разучившихся отступать. Фаланга смела трусов, и на бесновавшихся в чаду побоища ящеров двинулась живая стена сверкающих на солнце отточенных наконечников, длиной в добрых полтора локтя…

И вот тогда из-за барханов снова вышли люди.

Вышли толпой, нестройной цепью, мгновенно переходя на какую-то завораживающе неспешную рысь. Их было больше, чем тварей, но тоже бесконечно мало перед приходившим в себя воинством.

Около пяти сотен почти голых, мускулистых парней, вооруженных пестро и каждый на свой лад: мечи, топоры, цепи с гирьками, трезубцы, короткие копья… оружие ближнего боя.

Фаланга уже набирала разбег для своего страшного удара, когда эти обнаженные дьяволы в одно растянувшееся мгновение сумели миновать ящеров и врезаться в непробиваемый, казалось бы, строй латников, — и вот уже они с криками прыгают на плечи копейщиков, взбегают по древкам, проламывая панцири и шлемы, а то и просто попутно сворачивая шеи голыми руками…

Первые линии фаланги рассыпались, подобно множеству песчинок под одним-единственным порывом ветра; ящеры рвали воинов, уцелевших после атаки голых варваров, но судьба одиночек никого больше не интересовала — потому что очередная шеренга воинов внезапно упала на колено смыкая щиты, и из-за их спин в упор ударил залп гудящих стрел лесных братьев из Оркнейских зарослей. Ударил, и в считанные секунды все было кончено. Ни один из обнаженных смертников Согда не успел подойти к копейщикам средних рядов вплотную.

И вновь фаланга двинулась вперед, топча трупы своих и чужих, и их копья готовы были вонзиться в оскаленные пасти чудовищ — но шум и крики позади остановили воинов. Многие обернулись, и в ужасе увидели, как расстрелянные и растоптанные атлеты спокойно поднимаются с песка, подбирая свое оружие, и направляются к замершему строю.

Визг разорвал раскаленный воздух песков Карх-Руфи, пронзительный истеричный визг несколько сотен глоток, еще недавно рычавших в упоении боя:

— Бессмертные! Бессмертные боги! Нас обманули!… Ни боги, ни демоны не хотят, чтобы мы шли в Согд!… Горе тебе, обманутая Калорра! Горе детям твоим!…

Паника взметнула над распавшимся войском свистящие черные крылья — и калоррианцы побежали, бросая оружие и предоставляя богам и демонам самим выяснять свои сложные отношения с надменными гражданами Согда… Они бежали, и тут с трех сторон на толпу, в которую превратилась армия Калорры, ударили подошедшие из-за барханов согдийские полки.

Через сто лет сказители — от лугов Арродхи до окраин Сай-Кхона — будут петь песни о Сифском побоище. Но и тем, кто сумел уйти из мясорубки, и тем более оставшимся там навсегда, — всем им было не до грядущих легенд.

А в легендах все выглядело гораздо красивее и почти совсем не страшно…

…Когда победоносная армия Согда возвратилась в столицу, оставив на границе защитные кордоны, вместе с воинами в город вернулись бесы и уцелевшие Пустотники.

И вместе с ними вернулось смутное время. Победа победой, но теперь по улицам бродили не рабы, не парии, а свободные и равноправные граждане-бесы — молодые, здоровые, красивые, при хороших деньгах, все чаще заговаривающие с молодыми женщинами всех сословий… — и жители Согда, все еще цеплявшиеся за пошатнувшийся Кодекс Веры, постепенно начали в глубине души осознавать свою изначальную ущербность, отчего их неприязнь к бессмертным только усилилась.

Через два месяца состоялись переговоры с Вершителями Калорры, в которых со стороны Согда участвовали Ктерий Бротолойгос, Медонт, Кастор и двое Пустотников, одного из которых ни жрецы, ни Кастор почему-то никогда раньше не видели. Но Пустотник есть Пустотник, и значит, так было нужно.

Это действительно оказалось нужно, потому что когда Вершители заупрямились и не захотели соглашаться на весьма умеренную (по мнению Медонта и Кастора) контрибуцию, то второй Пустотник молча обвел всех присутствующих тяжелым взглядом, потом остановил его на Вершителях… и те тихо подписали все, что от них требовалось.

За время переговоров этот Пустотник так и не произнес ни одного слова…

Еще через месяц бесы начались готовиться к отъезду: согласно договору, они должны были основать вдоль границы ряд поселений, отдававшихся им в наследственное владение, и само существование подобных форпостов должно было отбить у каллов любое желание попытать военного счастья еще раз.

И не только у каллов — часть бесов уезжала на восточные и северо-восточные рубежи. Мало ли…

Несколько согдийских женщин — прозванных «бесовками» — добровольно согласились последовать за избранными бесами, но таких нашлось отнюдь немного, и экс-гладиаторы все тянули с отъездом, страшась многолетнего, если не многовекового, одиночества.

И в этот самый момент внезапно объявилась средняя дочь покойного Архонта — куда-то пропавшая совсем недавно лар Леда Согдийская, — объявилась и публично заявила, что намерена ехать на границу вместе со спасителем империи бесом Кастором.

Скандал получился огромный. Аристократы-женщины негодовали, аристократы-мужчины ревновали; жрецы, и в особенности Отец Свободных Медонт, были вне себя, но буква закона в данном случае никак не нарушалась, и строптивая девица преспокойно укатила с сияющим Кастором — помолодевшим лет эдак на пятьсот, заодно прихватив всех своих слуг и часть вассалов их семейства.

Мода есть мода, и через пару дней бесы стали уезжать, увозя с собой двух, а то и трех жен; отцы запирали дочерей, мужья подозрительно косились на верных супруг — но все равно свободные гражданки великого Согда мечтательно вздыхали, провожая томным взглядом бронзовокожего атлета.

Бессмертного.

Беса?

Бога?

Какая разница?… Начало было положено.

6

… — Ладно, Даймон. — Сигурд запнулся, пытаясь поделикатнее сформулировать свою мысль. — Я все понимаю… История есть история. Тем более что это история нашего мира, а мы, как выяснилось, пробавлялись легендами… Но все-таки это дело прошлое, а мы хотим знать: где ответ на НАШ вопрос? Наш с Солли?!

Пустотник внимательно выслушал Скользящего в сумерках, потом бросил взгляд за его спину, где бесшумно возник крупный темно-серый волк, — Изменчивый тоже ждал ответа.

— Это и есть ответ, — медленно и тихо проговорил Даймон. — Или это и есть вопрос — твой, мой, их… То, что хотим узнать мы с вами — это лишь часть большого, бесконечного Вопроса, имя которому — Жизнь. И Смерть. Так сказать, Его Величество Вопрос… Даже самые светлые в мире умы не смогли разогнать окружающей тьмы; рассказали нам несколько сказочек на ночь и отправились, мудрые, спать… как и мы… Смотрите, мальчики, смотрите, спрашивайте — всему свой черед. Если срубить одну ветвь, то на ее месте вырастет дюжина других. Но рассмотрев ствол, проследив за корнями, можно выкорчевать дерево целиком, чтобы оно не сумело возродиться снова.

Идите — смотрите, слушайте, внимайте. Живите чужими жизнями, потому что скоро нам придется жить своими, — а они будут ничуть не лучше того, что вы успели увидеть или увидите в дальнейшем. Так что радуйтесь передышке и живите — сегодня и сейчас. Спрашивайте, мальчики, спрашивайте…

Они поняли. Сегодня и сейчас. И «вчера» тоже когда-то было «сегодня и сейчас».