Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон - Страница 53

Гораздо больше.

Лес, скрывающий Изменчивых, простирался далеко на север и на восток, но южнее, через день пути для человека, он начинал редеть, переходя в буйное разнотравье степи, а степь в свою очередь сменялась солончаками и бесплодной пустыней. Именно на узкой полоске между лесом и пустыней и селились Постоянные.

Они распахивали и засевали степь, разводили коров и свиней, а Изменчивые так и не сумели понять, зачем нужно перекапывать столько земли, и почему нельзя охотиться на жирных и неповоротливых свиней или тех же коз… Зверь не может быть чей-то, он — зверь, даже если он свинья; а если ты убил его, то это добыча, причем твоя добыча!…

Постоянные так не считали. И в результате частенько сами становились добычей. Тогда Постоянные окончательно отказались от различия между зверями и Изменчивыми, и в их поселках появились Мертвители — холодные, беспощадные убийцы, воспитанные в ненависти к лесным жителям…

Они звали себя — салары. Скользящие в сумерках. А Изменчивых они звали Перевертышами. И лес дрогнул. Дрогнул и отступил… Потому что Изменчивые жили один раз, а Мертвители и Постоянные — девять, отчего они считали себя потомками богов.

Правда, не все Постоянные жили девятикратно: далеко, на юго-западе, в четырех дня пути лежал Согд — город людей, умирающих навсегда. Сам Согд не очень-то интересовал Изменчивых, но иногда старый Морн брал с собой двух-трех учеников постарше и шел в город на Охоту, проскользнув в темноте мимо кордонов Мертвителей.

В Согде они меняли шкуры и дикий мех на оружие и инструменты. Морн тщательно подбирал себе спутников, но один раз их учуяли собаки Мертвителей, испортив всю Охоту; потом молодой волк Горхат, несмотря на запрет Тварьца, перебрал хмельного и потерял контроль в какой-то таверне…

Его разорвали на части, а от того, что двое Постоянных легли рядом с волком, матери Горхата не стало легче…

Так что каждое утро два десятка подростков собирались у дома Сына Большой Твари — учиться. Учиться выживать. И убивать.

Убивать за себя и за зверя. Впрочем, сам Морн всегда оставался человеком — и Солли с приятелями оставалось только гадать, что за Зверь скрывался в Сыне Большой Твари.

И лишь потом, через много лет, Солли понял, что среди Мертвителей были куда лучшие учителя, чем Морн. Учителя меча — но Тварец учил молодых Изменчивых не только мечу и когтю.

Он учил — а они…

Они уже умели по запаху различать Постоянных и Изменчивых, могли без устали по нескольку дней гнать добычу, настигая ее в конце концов стремительным броском; многие овладевали разными ремеслами, чему очень радовались родители… Они учились готовить из трав целебные мази, а не жевать инстинктивно найденный лист, определять направление по звездам, не всегда полагаясь на звериное чутье, они…

Многое передавал им старый Морн — но молодые оборотни охотно хватались за деревянные, а позже — стальные мечи, с жаром рубились, часами готовы были стрелять из лука, бросать ножи, а вот долгие рассказы Тварьца о травах, звездах, обычаях Постоянных или беседы о давно ушедших временах зачастую пролетали мимо юных горячих голов.

Впрочем, не всех…

Однажды торжествующий Солли примчался к Морну и с гордостью сообщил, что если к мази от ожога добавить толченую кору Красного дерева, то новая кожа нарастает значительно быстрее. Он захлебывался радостью открытия — и впервые увидел, как расплывается в улыбке лицо Сына Большой Твари, веселые лучики собираются у помолодевших глаз…

Никогда не улыбались глаза Морна во время уроков боя, а тут…

Целый день Солли носился с мазью, вспоминая улыбку старика, а завтра утром…

— Мертвители!…

Солли часто видел потом в ночных кошмарах то утро, когда в деревню влетел мчавшийся из последних сил пардус Ролло. Его раны затягивались на глазах — в зверином облике лишь тяжелые ранения угрожали жизни, чего нельзя было сказать об облике человеческом, — но Ролло не мог дожидаться и уже стоял на двух ногах, обливаясь кровью.

— Облава! — прохрипел он. — Скорее…

И упал, но упал на четыре лапы с выпущенными когтями.

Не раздумывая, Солли рванулся к своему дому — волком.

Отец. Мать. Оружие.

Он не успел. Мертвители ворвались в деревню с трех концов, и крайние дома уже горели, а люди в серых плащах перекрывали улицы. Увернувшись от удара мечом, Солли вьюном проскочил между ногами салара, цапнув того за щиколотку, и скрылся за углом.

У их дома кипел бой. Отец и мать рычали и метались в кольце врагов, и шерсть их слиплась от крови. Солли прыгнул сзади на Мертвителя, замахнувшегося на мать, и не разжал сомкнутые на чужом горле клыки, даже когда острая боль пронзила его бок.

Потом он кинулся в дом.

Солли плохо помнил, что было дальше. Горела деревня, он оглох от криков и лязга оружия; они с матерью и бешеным Лорквоу стояли посреди улицы — два волка и человек, — и Солли бросал свои ножи в накатывающуюся волну Постоянных, но ножи кончились, и остался меч, и кровавый вихрь захлестнул его. Отец рухнул с разрубленной головой, так и не выпустив корчащегося салара; рядом то ли взвизгнула, то ли всхлипнула мать, когда зазубренный клинок отсек ей переднюю лапу; Солли подхватил мать на руки и побежал, чувствуя, что надолго его не хватит, что это конец, а потом наступила тишина и он остановился.

Перед ним стоял Морн.

— Уходи, — коротко приказал Морн, и Солли заковылял дальше, спотыкаясь и не падая только потому, что на руках у него была мать, видя вокруг себя отступающих к лесу Изменчивых…

Последнее, что он запомнил — пустая улица, багровый дым и шеренга Мертвителей, медленно надвигающаяся на одинокую сутулую фигуру Морна…

…Когда они вернулись, Морн все так же стоял посреди улицы, скрестив руки на груди, и в глазах его затухали, подергиваясь пеплом, страшные жгучие угольки…

Постоянных не было. Они ушли, поспешно забрав убитых и раненых. И никто из Изменчивых так и не узнал, что увидели Мертвители на опустевшей улице, когда на пути у них встал Морн, Сын Большой Твари.

Они не посмели напасть на него.

Потомки богов — не посмели…

2

…Водоворот воспоминаний все быстрее вращался перед глазами слабеющего волка — звериные морды, искаженные лица, звон клинков, горящая деревня, дым, кровь, отчаяние и ужас, внезапно вспыхнувшая надежда… лицо той Постоянной, которая была запретна для него, — но которая… выжженное солнцем блекло-голубое небо, снежные шапки на вершинах гор…

…Горы! Волк открыл глаза, снова зажмурился, встряхнул тяжелой головой, словно отгоняя наваждение — и вновь увидел горы. Это был не сон, не бред, не эфемерная иллюзия памяти — перед ним высились выбеленные снегом вершины.

Горы Ра-Муаз.

Он все-таки дошел.

Солли не помнил, как он дотащился до первых отрогов, каким образом набрел на веселое журчание ручья, — он пришел в себя, стоя над ручьем и шумно, с жадностью лакая упоительно прохладную воду. По всей видимости, делал он это уже довольно долго, потому что брюхо было совершенно переполнено, и Солли почувствовал, что выпил воды больше, чем мог, но меньше, чем хотел.

С сожалением перестав лакать, он погрузил в ручей морду, потом отошел в сторонку, сбросил с себя поклажу и, найдя заросшее мхом углубление в тени большого валуна, мгновенно уснул.

Снов он не видел.

Проснулся Солли уже утром следующего дня. Он давно не менял облик, а выпускать зверя на чрезмерно долгий срок не рекомендовалось. Так что теперь к ручью подошел человек. Вдоволь напившись, он решил было облачиться в свою походную одежду, но раздумал и, голый и мокрый от пота, стал карабкаться вверх по склону. Где-то здесь, согласно легендам, и должны обитать Отцы, к которым шел Солли. Но сейчас его больше интересовали не Отцы, а какая-нибудь мало-мальски съедобная живность — голод, заснувший вместе с ним, теперь проснулся и настойчиво требовал утоления…