Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон - Страница 31

Даймон отпил глоток воды и уставился в пространство перед собой, забывая моргать. Я уже привык к подобным паузам. Когда на Даймона сползала неподвижность, и глаза его стекленели и останавливались — было бесполезно тормошить его или задавать вопросы. Во время тех нескольких секунд, пока он захлопывал внутри себя все двери и сдерживал бешеный напор Зверя, рвущегося к свободе, Пустотник Даймон был глух, слеп и нем.

Я стоял и ждал. С того дня, когда мы, наконец, въехали в Мелхский оазис и спустились в Зал, я в основном слушал, ждал и размышлял. И это пошло мне на пользу.

Даймон зашевелился, и взгляд его прояснился.

— На чем мы остановились? — спросил он.

— На договорах, — ответил я. Он прекрасно помнил, на чем мы остановились, но хотел немного продлить паузу, чтобы окончательно прийти в себя.

— Разумеется… На договорах. Если верить сатане из оппозиции, дело обстояло так. Испокон веков люди и представители геенны подписывали взаимовыгодные договоры. И лишь одно условие оставалось неизменным. Человек не должен был обретать бессмертия, иначе шансы дьявола заполучить обещанный товар, то бишь душу, откладывались на неопределенный срок. Кроме того, это вызвало бы повышенный ажиотажный спрос…

— Послушай, Даймон, — неожиданно спросил я, — это все действительно было так весело, или ты просто прячешься за иронией?

— Прячусь, — спокойно ответил он. — Это было совсем не смешно. Лысый дьявол утверждал, что он несколько раз нарушал условие и подписывал с людьми договор на бессмертие. Все подписавшие такой договор люди через некоторое время исчезали. Вполне материалистически. И в поисках пропавших он перерыл множество реальностей, пока не нашел нужную. Его клиенты действительно обретали здесь вечность. Но теряли личность. И кое-что еще.

Зал зашелестел в ответ всей своей листвой, и мне не понадобилось задавать глупые и ненужные вопросы. Вот значит оно как… Вечность и личность. Либо одно, либо другое…

Пустотник Даймон невесело улыбнулся.

— Ты знаешь, — сказал он, обращаясь ко мне, — я впервые столь связно и логично рассказываю историю Большой эмиграции. Пустотники и так прекрасно знают это, оставшимся на Земле людям совершенно ни к чему знать истинные причины, а здесь… Здесь только ты способен понять меня правильно — но об этом потом. В общем, дьявол, которому грозила безработица, выписал Пустотникам доверенность на заключение договоров на бессмертие. И с этого момента началась Большая эмиграция.

— Погоди. — Я подошел к нему и присел на поручень его кресла. — Давай дальше попробую рассказать я. А ты слушай и потом скажешь, правильно ли я понял.

Он подумал и молча кивнул.

— Став доверенными дьявола, вы — Пустотники — пошли по меняющейся Земле, предлагая направо и налево ваши договоры. Не думаю, что на них сразу же появился повышенный спрос… Предрассудки — вещь весьма устойчивая. Но постепенно, шаг за шагом, человек за человеком — и поток бессмертных, не помнящих родства, хлынул сюда. Ну, не то чтобы хлынул, но — потек…

Даймон кивнул еще раз.

— Только здесь уже жили те, которые изначально рождались здесь… Попробуем войти в их незавидное положение. Невесть откуда в их среде появляются чужие — молодые, здоровые, неуязвимые, вечные — а местному населению ничего похожего даже не светит. Следовательно, у местного населения начнет формироваться устойчивый комплекс неполноценности по отношению к иммигрантам — сначала способствующий возникновению извращенных религиозных культов… И тогда…

— И тогда, — сказал Даймон, — мы написали Кодекс Веры, создали закон о Порче, и возвышением Права на смерть низвели бессмертных на самую нижнюю ступень иерархической лестницы. Большая эмиграция продолжалась, а Кодекс Веры гарантировал то, что здесь, в новом мире, вещи никогда не перейдут порога одушевленности.

Я покосился на него сверху вниз.

— Так, — пробормотал я, — значит, и волки сыты, и овцы целы… По крайней мере, здесь. А там, на Земле? Если я внимательно слушал тебя, то не мог не понять, что дьявол ничего не делает из альтруистических побуждений…

— Да уж, — мрачно заявил Даймон, — не делает… Это был очень остроумный дьявол. Приобретение бессмертия напрямую связано с потерей личности, потому что умереть может только личность — она осознает, что умирает. Человек эмигрировал, становясь бесом, но на Земле — которую дьявол называл Малхут — оставалась часть его души. Та часть, которая ведает смертью и мучительным осознанием собственного уничтожения. Эти частицы копились в ментальной сфере Земли, и когда их масса превысила критическую — над Землей образовалась Некросфера. Или зародыш ада. Дьявол не был альтруистом. Он нарушил баланс — и породил Некросферу. Глупо было бы представлять преисподнюю в виде бесконечного ряда раскаленных сковородок. Глупо и наивно. Посидев в котле со смолой вечность-другую, привыкаешь и даже начинаешь находить в этом своеобразное удовольствие… Стабильность не приносит мучений. Душа терзается исключительно неопределенностью. Когда причина не влечет за собой положенного следствия, когда результаты поступка непредсказуемы, когда время врет, пространство издевается, когда рай становится адом и наоборот…

Некросфера стала искажать реальность. Она возводила нестабильность в ранг закона. Она развивалась и…

— Стоп, — оборвал его я, — она не могла развиваться. Для развития нужно стремление к жизни, а в Некросфере ничего подобного не было. Только смерть и предчувствие смерти.

— Ты прав. — Даймон внимательно посмотрел на меня. — Она уперлась в свой потолок, и развитие остановилось. Ад может разрушать, но не созидать — а здесь требовалось именно созидание, пусть даже и созидание самого ада. Но даже вампир способен для поддержания своего мертвого существования брать кровь у живых. Правда, на Земле оставалось слишком мало живых, да и те… Я предполагаю, что Некросфера попыталась позаимствовать стремление к жизни у одушевленных вещей, но результат ее не устроил. И тогда она сформировала Отросток.

Щупальце искаженной реальности протянулось во времени и пространстве — и нащупало, притянуло, вобрало в себя кого-то. Этот кто-то — или эти кто-то — попав в Отросток, обязательно будут стремиться выжить, и Некросфера усилит их тягу к существованию, высосет и сделает своей. Она будет развиваться дальше.

— Чего ты ждешь от меня, Даймон? — тихо спросил я. — Я — скромный бес…

— Нет, — ответил он. — Ты — Пустотник.

Я прислушался. К себе.

— Во мне есть многое, — покачал головой я. — Но Зверя во мне нет.

— Это я — Зверь, — сказал Даймон. — А ты — Отшельник. Клановая линия Оити Мураноскэ — Кали Синг — Эдвард Олди — Гохэн Мияги — Саймон Трейтс — Йон Ли — Анжей Вольски. Анжей Вольски — это ты, Марцелл. Может быть, ты — последний Отшельник. Никто другой не справился бы со Зверем. Никто другой не выдержал бы зова Зала Ржавой подписи. Но в то же время ты — бес. Ты хочешь умереть. Это наш единственный шанс.

…С каждым разом я уходил все глубже и дальше. Те, которые Я — Даймон называл их «перерождениями» — они ссорились, толкались, менялись местами, путая и себя, и меня… Я рождался, болел, дрался, жил, умирал — да, я умирал! — вместо одной, последней личности, отданной за бессмертие, во мне оживали многие, разные — мои… И кружась в их водовороте, я хватался за призывный спасительный шелест Зала Ржавой подписи, выныривал, набирал свежего воздуха и снова уходил в поиск. Все глубже и дальше.

Когда наконец я прорвался, то не сразу понял это. Железная коробка подскочила на ухабе — я сразу вспомнил, что коробку зовут «машина» — руль ударил меня в грудь, ломая ребра, впереди за стеклом мелькнул красный заборчик с изображением землекопа, закричал сидящий рядом мальчишка, и наступила темнота.