Мор - Корнев Павел Николаевич - Страница 18

– Я переговорю насчет места, – кивнул Ульрич.

– Вот и замечательно, – улыбнулся я. – Если обойдемся без проволочек, думаю, уже к полудню смогу сформулировать мнение ордена по поводу этих убийств.

5

С бумагами в итоге пришлось провозиться до самого вечера – в тесной полутемной комнатушке, за низенькой конторкой, балансируя на шатком стуле. В итоге под конец дня глаза слезились, спину невыносимо ломило, а желание дать в морду Ульричу стало самой настоящей навязчивой идеей. Договорился насчет кабинета, гад…

Но иначе – никак. Пришлось просмотреть восемь папок, и если по первым убийствам записи ограничивались одним-двумя рапортами с места преступления, то со временем дела пухли и едва умещались в стопках в пару пальцев толщиной.

Вот только увеличение объема на пользу содержательности не пошло. Монастырские чинуши в ожидании неминуемых проверок просто-напросто пытались прикрыть свою задницу и лили воду, довольно неуклюже имитируя тщательное расследование.

И теперь я с головой увяз во всей этой писанине, с трудом вычленяя укладывающиеся в общую схему факты и отделяя от них домыслы, не имеющие никакого отношения к случившемуся.

Восемь случаев, семнадцать убитых. Жертвы большей частью люди зажиточные, но были среди них и скорняк, и плотник. Обычно совершалось два преступления кряду с разницей всего в несколько дней, а затем следовал перерыв в пару декад.

Способ убийства во всех случаях одинаков – женщин душили, мужчин закалывали, а жертвам ритуала пробивали висок узким трехгранным клинком.

Нанесенные на пол и потолок святые письмена оказались молитвой «О противлении скверне». Вот только круг подозреваемых это не сузило, поскольку составил ее один из духовных последователей особо почитаемого в местных краях Иоанна Грамотея.

И да – гвозди со столь приметными шляпками в Рживи не продавались. Стоит учесть на будущее, а то как бы чего не вышло.

Отложив в сторону последнюю папку, я потянулся, хрустнул позвонками и выбрался из-за конторки. Разрешил караулившему у дверей служке вернуть бумаги в монастырский архив и зашагал на выход. Поигрывая тростью, вышел на крыльцо ратуши и с наслаждением вдохнул свежего воздуха. После дня, проведенного в затхлом и пыльном помещении, – словно бальзам на душу.

– Что-то вы припозднились, господин Март, – немедленно оказался рядом Валентин Дрозд. – Все извелись уже…

– Список молитвы у тебя?

– Да.

– Не потеряй.

– Понадобится еще, что ли?

– Непременно.

Заранее открывать все карты не хотелось, к тому же из подъехавшей к ратуше кареты уже выбирался господин Ульрич. И не один, а в сопровождении того самого странного парнишки с разгромленного постоялого двора. Я немедленно повернулся к ним спиной, нахлобучил на голову шляпу и тихонько спросил Валентина:

– Видишь того хмыря? Если пойдет сюда – предупреди.

– Как скажешь. – Дрозд оглянулся и, не скрывая удивления, поинтересовался: – А что?

– Ты, главное, предупреди. – Мне оставалось лишь уповать на сгустившиеся сумерки да невнимательность парня после явно не самой лучшей ночи в его жизни. – Знаешь, кто такой?

– Племянник Ульрича. Чем по жизни занимается, не интересовался. Все, парень уходит, служивый к нам идет. А вон и преподобный ковыляет.

Я с облегчением перевел дух и уже совершенно спокойно обернулся к взбегавшему по ступеням главе стражи. Следом, тяжело отдуваясь, поднимался настоятель монастыря.

– Ну и каков будет вердикт? – Выражение породистого лица Ульрича не оставляло никаких сомнений в том, что ответ ему заранее неприятен.

– Вы были совершенно правы, – развел я руками, – это дело никоим образом не относится к юрисдикции ордена.

– Что? – подобно выброшенной на берег рыбине разинул рот Ян Горач. – Как же так? А ритуал изгнания?

– Не было никакого ритуала изгнания. Убийцы просто нарисовали пентакль вокруг тела убитого да использовали для отвода глаз текст молитвы. Любой экзорцист даст заключение, что перед смертью покойный не был очищен.

– И у вас есть такое заключение?

– Будет к утру, – уверенно заявил я и улыбнулся стражнику: – Так что вам, как говорится, и карты в руки.

– Что-то можете посоветовать? – поджал Ульрич губы.

– Пляшите от текста молитвы. Вряд ли простой человек помнит его наизусть и тем более способен написать, не допустив ни единой ошибки. Скорее всего, это кто-то с соответствующим образованием.

– Да всех уже по пять раз перепроверили! И ведь был на примете один семинарист недоучившийся, так этому прощелыге свезло к детям маркиза Левича репетитором устроиться! Не было его в городе, специально проверяли…

– Ищите дальше, – пожал я плечами и повернулся к обильно потевшему Яну Горачу: – А вы, преподобный, будьте любезны, предоставьте к завтрашнему утру ваши соображения о причинах столь частых случаев бесноватости. Боюсь, мне на какое-то время все же придется в городе задержаться.

– Разумеется, – пролепетал настоятель.

Я ободряюще похлопал его по плечу и окликнул заскучавшего Валентина:

– Господин Дрозд, а где поблизости можно перекусить? У меня, понимаете ли, за день маковой росинки во рту не было.

– Я вас провожу, – предложил усач, а, когда мы вышли за ограду ратуши, настороженно оглянулся и прошипел: – Вы что такое, командир, творите?

– А что?

– Вы не собираетесь расследовать убийства?!

– Нет. С какой стати?

– Но ведь…

– Официально расследовать убийства и отыскать убийц – это несколько разные вещи, – пояснил я свою позицию. – Тем более что поводов для расспросов у меня и без того хватает.

– А как же помощь местных властей?

– От такой помощи один вред. И довольно об этом. Я голоден как волк.

Валентин только горестно вздохнул и указал на здание с другой стороны улицы, на веранде которого помаргивали оранжевыми огонечками многочисленные фонари:

– Сядем на улице или пойдем внутрь?

Я поежился из-за вечерней прохладцы, потом припомнил тесную затхлую комнатушку и решил:

– На улице.

Нам удалось без труда отыскать свободный столик, благо почтенная публика предпочитала ужинать в обеденной зале, и Валентин отправился делать заказ. Я какое-то время прислушивался к доносившемуся из распахнутого окна стуку столовых приборов, гулу голосов и треньканью развлекавшего посетителей музыканта, потом глянул на вернувшегося Дрозда и поморщился. Усевшийся напротив усач скорчил столь недовольную гримасу, что немедленно захотелось со всего размаху засветить ему в лоб чем-нибудь тяжелым.

– Тебе и в самом деле все разжевывать надо? – обреченно вздохнул я.

– Было бы неплохо, – подтвердил Валентин.

– Вино заказал?

– Заказал.

– Хоть какая-то польза от тебя, – не сдержался я, потом махнул рукой и склонился над столом: – Ладно, слушай. Стражу посвящать в расследование нельзя?

– Нельзя, – кивнул усач.

– А не будем сотрудничать, они заподозрят неладное. Меньше всего, знаешь ли, мне хочется, чтобы в затылок дышал десяток топтунов.

– Но расследование…

– Ты же понимаешь, что расследование в любом случае не должно завершиться успехом? В этом весь смысл, разве нет? Так к чему ввязываться в изначально обреченное на неудачу дело? Нет, мы будем держаться от него в стороне, а потом найдем козла отпущения и смешаем его с грязью.

– Имеете в виду Ульрича?

Я жестом велел Валентину замолчать и радушно улыбнулся девушке в пышном цветастом платье, тащившей к нашему столу огромный поднос. Выставив два здоровенных блюда с тушеной капустой и жареными сосисками, тарелку с хлебом, пару пустых кружек и кувшин вина, разносчица удалилась, и тогда Дрозд повторил свой вопрос:

– Хотите утопить Ульрича?

– Его племянник водит знакомство с дурной компанией. Думаю, и дядя замаран в чем-нибудь нехорошем по самые уши. Стоит лишь копнуть…

Я откусил оказавшуюся невероятно острой сосиску, поспешно заел тушеной капустой и хлебнул водянистого вина. С голодухи сойдет, но завтра придется какое-нибудь более приличное заведение отыскать. Если тут столоваться, изжогу точно заработаю.