Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Мерцалов Игорь - Страница 65

И сильная рука легла на плечо Хочуто.

Страшно ему сделалось, а отчего — он и сам не мог понять. Ведь не раз уже приглашали его в богатые дома, слушали песни, хвалили и давали деньги. Так отчего же теперь мороз по коже пробежал? Захотелось ему отказаться, однако он почувствовал, что не в силах сопротивляться велению этого сурового голоса. Нашарил он цитру, прислоненную поблизости, повесил ее на плечо, взял трость и протянул другую руку провожатому — и вздрогнул от того, каким холодным и жестким было пожатие незнакомца.

Они пошли сквозь ночь. Хочуто никак не мог узнать дороги и все дивился: откуда в Хайяо взялся дом, достойный важного гостя? Какой-нибудь приезжий аристократ наверняка остановился бы за рекой, в замке Миядзаки, но провожатый вел его точно не в сторону реки.

Вот наконец послышались голоса и шуршание шелков. Наверняка кругом было полно богатых людей. Звуки не отражались от стен, и Хочуто решил, что знатный гость со свитой отдыхают после дневной жары под открытым небом.

Провожатый велел ему сесть и сказал:

— Мой господин соизволил пожелать, чтобы ты исполнил песню, которая трогает сердца местных жителей, песню о Шепчущем мосте.

Хочуто коснулся пальцами волосяных струн цитры, зазвенела она, и он запел, словно заново переживая свой давний позор. Хорошо пел Хочуто, и, видно, гостям нравилось: слышались по временам вокруг тяжкие вздохи и тихий плач, значит, и их сердца трогала печальная песня.

Когда Хочуто закончил, какое-то время царила тишина, только один женский голос горько рыдал в стороне. Потом все тот же провожатый сказал, наклонившись к слепцу:

— Мой господин доволен твоей игрой. Еще шесть ночей мы будем посылать за тобой, но смотри же — никому не смей и слова сказать о том, куда и зачем ты ходишь! А пока возьми это.

Он вложил в ладонь Хочуто крупную монету, а потом отвел слепого певца обратно к храму. Напоследок еще раз напомнил:

— Никому ни слова! Мой господин не желает, чтобы о его присутствии здесь знали.

Хочуто пообещал хранить молчание.

На вторую ночь все повторилось: легкие шаги, суровый голос провожатого и холодное пожатие его руки, когда он вел слепца. И снова было страшно, но Хочуто поборол страх и опять спел про Шепчущий мост.

Песня тронула слушателей едва ли не сильнее, чем вчера: больше было слышно горестных вздохов, а та молодая женщина, что плакала, рыдала сегодня навзрыд. От этого у Хочуто стало совсем нехорошо на душе, но провожатый, прежде чем отвести его обратно, снова дал ему крупную монету, и певец немного успокоился. Никогда еще не зарабатывал он таких денег за одну-единственную песню.

На третью ночь еще более громкий плач поднялся, а голос молодой женщины стал причитать, и от этих-то невнятных причитаний Хочуто стало страшнее прежнего — а еще от того, что он понял: с каждым разом стоны и плач раздаются все ближе, словно кольцо слушателей становится все теснее из ночи в ночь. Едва-едва успокоила его монета, которую вложил ему в руку провожатый со словами:

— Помни — никому ничего не говори!

Наутро настоятель храма спросил Хочуто:

— Послушай, друг мой, куда ты ходишь в столь позднее время?

Однако тот не проронил ни слова: обещание сдерживало его, а еще необъяснимый страх, с которым он вспоминал свои ночные путешествия. Для слепых день не отличается от ночи, и солнечный свет не прогоняет их страхов…

Очень встревожился старый настоятель и велел служкам присмотреть за певцом. Вот настала четвертая ночь, и один из служек увидел, как Хочуто вышел из дому с цитрою за плечами и пошел куда-то, слегка поводя тростью перед собой. Походка у слепца была уверенная, словно он хорошо знал дорогу.

А может быть, и вел его кто-то. Ночь стояла темная-претемная, и несколько раз кравшемуся за Хочуто служке мерещилось, что он видит чью-то фигуру рядом с певцом, но потом, стоило моргнуть или отвести взгляд, фигура исчезала. Вскоре совсем потерял служка Хочуто из виду и совсем уже собрался возвращаться, как вдруг заслышал где-то поблизости звон цитры. Он пошел на звук и вскоре обнаружил, что находится на кладбище.

И вот увидел он: сидит на земле среди могил Хочуто, играет и поет о Шепчущем мосте, а вокруг него витают голубые огоньки. Обмер служка от страха, двинуться не может. А Хочуто допел, и послышались стоны и вопли, словно множество людей плакали в скорби. Рядом с певцом возник ниоткуда какой-то человек и дал слепому монету, а потом повел обратной дорогой. Служка спрятался, стараясь даже не дышать, чтобы его не заметили. Но когда Хочуто проходил мимо, служка готов был поручиться, что певец идет один и никого с ним рядом нет!

Вскоре огоньки погасли, утихли голоса, и служка решился пуститься в обратный путь. Наутро поведал он настоятелю все, что видел и слышал ночью. Тот воскликнул:

— О горе, горе! — и поспешил к Хочуто.

Слепому певцу пришлось все рассказать начистоту.

— Покажи-ка мне деньги, которыми расплачивался с тобой неведомый провожатый, — попросил настоятель.

Хочуто достал свой тощий кошелек и вытряхнул из него то, что считал монетами, но это оказались глиняные черепки.

— Бедный, бедный Хочуто! — вздохнул старый настоятель. — Да, я знаю твое имя, я хорошо помню тебя с тех давних горестных времен. Я позволил тебе жить при храме и ни словом не упрекнул за былые проступки, потому что видел твое искреннее раскаяние. Да только мертвые не знают о нем и по-прежнему таят на тебя злобу. Знай же, что по ночам ты ходишь на кладбище, слушатели твои — не приезжие гости, а все те, кто умер в Хайяо за время твоего отсутствия. Проводника отправляет к тебе сам Князь Мертвых, повелитель духов усопших, слушают тебя родные и близкие несчастной Наиваки, а сама она и есть та женщина, которая горше всего плачет, когда слушает твою песню. Страшная судьба выпала тебе, Хочуто, ибо мертвецы решили забрать тебя. Любого, кто с ними заговорит и послушает их приказов, они считают своим. Четыре ночи уже ходил ты на кладбище, и, если придешь туда еще трижды, не будет обратного пути.

— Что же мне делать? — воскликнул Хочуто. — Научи, добрый настоятель! Быть может, мне убежать?

— Боюсь, мертвецы уже не отпустят тебя. Я буду искать ответ в священных книгах и отправлю служек в ближайшие храмы и монастыри, возможно, кто-то из других настоятелей или монахов подскажет, как быть в этом случае. А ты постарайся не поддаться на уговоры провожатого, когда он придет за тобой в следующий раз.

Ночью сам настоятель решил присматривать за Хочуто и помешать мертвецам увести его на кладбище, но неодолимый сон сморил его, как только опустилась на землю тьма, и проспал он до самого рассвета. Открыв глаза, он увидел, что слепой певец сидит рядом и плачет.

— Нет у меня силы противиться зову провожатого! — сказал Хочуто. — Как только он приблизился, всякая воля во мне угасла, и я послушно пошел за ним и снова пел для мертвецов. Нынче выли и рыдали они громче прежнего, и это было страшно как никогда. Теперь уж нельзя было спутать их голоса с голосами живых — совсем ничего человеческого в них не осталось, то был словно вой демонов! Ах конец мне пришел, несчастному!

— Молись и надейся, а я буду читать священные книги, — ответил настоятель.

Но Хочуто был слишком напуган и решил бежать. Улучив минуту, когда тишина вокруг подсказала ему, что поблизости никого нет, собрал он свои пожитки в котомку, вышел на дорогу и как можно скорее зашагал подальше от Хайяо. Весь день он шел и весь вечер. Вот уже прохлада ночи коснулась его кожи. Решил он заночевать под деревом, сошел с дороги и стал нашаривать место поровнее — и вдруг нащупал поминальные столбики. Он вновь оказался на кладбище, хотя ни разу не свернул с пути!

И тут же знакомый неласковый голос сказал:

— Молодец, ты уже сам приходишь к нам! Идем же, гости ждут твоей песни.

Вновь отнялась воля у Хочуто. В шестой раз спел он перед мертвецами, и едва лишь замолчала цитра, такой жуткий вой раздался вокруг, что у него дыхание перехватило. Совсем близко слышались голоса мертвых, и кожу певца холодило движение воздуха от их погребальных одежд, когда они взмахивали руками перед его лицом. Он был уверен, что сейчас на него набросятся и растерзают.