Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Мерцалов Игорь - Страница 61

— Нет, — ответил Сватов, чувствуя странное удовлетворение от того, как вытянулось лицо столичного гостя. — Я отправил сообщение в строгом соответствии с оставленными вами инструкциями — при первых же подозрениях. Но ни о какой уверенности речи идти не может. Извините, если мое послание ввело вас в заблуждение…

— Так что же произошло? — поторопил Копеечкин.

Дверь приоткрылась, в кабинет заглянул дежурный:

— Прошу прощения, Знаком Бывалович, тут посетитель, говорит, дело срочное…

— Я занят, — строго сказал Сватов, подумав про себя, что приятно, конечно, было бы попросить звезду сыска подождать и неспешно разобраться, действительно ли у посетителя срочное дело. — Итак, вы спрашиваете, Пуляй Белосветович, что произошло? Извините великодушно, если и сейчас огорчу вас, но опять должен сказать: не знаю. Увы! Все, что может вызвать ваш интерес, судя по всему, происходит в Спросонске, а официальных сообщений оттуда не поступало.

— А неофициальные были? — сохраняя спокойно-деловой тон, уточнил Копеечкин.

Сватов готов был поклясться, что звезда сыска готов взорваться: мол, что же вы тогда комедию ломаете, ради чего от дел меня оторвали? А впрочем… «Может, это я бы взорвался, — с горечью подумал вдруг храповский городничий, — а он и не подумает. Вот потому он и звезда, что внутри у него огонь, а с виду — холоден, как льдинка на бархате».

— Строго говоря, никаких сообщений не было, но был в Храпове некий спросончанин, рассказ которого меня насторожил, — все-таки не отказывая себе в удовольствии вести рассказ неторопливо и обстоятельно, продолжил Сватов. Сейчас выслушает его Копеечкин — и умчится в Спросонск, а ему останется сидеть на месте да гадать, что там как сложилось. Ладно если из газет узнает…

Он поведал Копеечкину о визите спросонского оптографа. Великий сыщик огорчился, конечно, скудостью сведений об «эпидемии ухокусательства», зато поблагодарил Сватова за внимание к визитеру и проявил большой интерес к методу оптографической съемки Сударого. К сожалению, на эти вопросы городничий внятного ответа дать не мог: слишком поверхностны были его знания.

А тут его еще и прервали. Уже не дежурный, а казенный домовой — шагнул из угла, робко откашлялся, извинился и сказал:

— Это вас, господин городничий, Лапотоп дожидает, «проклятого» дома домовик. Нервно ему тут, боюсь, не дождется, а сведенья у него важные…

— Ну впусти, — разрешил Сватов.

Лапотоп появился в том же углу, тоже откашлялся и извинился. Видно было, как неуютно чувствует он себя в чужой обстановке, да еще под многочисленными взглядами незнакомых разумных.

— Говори-говори, Лапотоп, только в двух словах.

— Можно и в двух, как скажете, — согласился тот. — Барберий сбежал.

Сказал и повернулся, чтобы уйти.

— Что? Подожди-подожди, — окликнул его городничий. — Как сбежал?

— Да как… обыкновенно, должно быть, — пожал плечами Лапотоп. — Или как уж там обычно сбегать принято… А только всю ночь беспокоен он был, метался, бедный, а потом как крикнет, все, мол, понятно, да и прочь из дому. Я пождал-пождал, его все нет. Я к вам — вас тоже нет. Спасибо, значит, что выслушали, а теперь можно мне идти?

— Иди…

Лапотоп исчез, а Копеечкин быстро спросил:

— Знаком Бывалович, как у призрака Свинтудоева с телепортацией?

— Весьма ограниченно, в пределах нескольких саженей, если не ошибаюсь. Но он возбужден…

— Может и на большие расстояния переноситься, — закончил за него Копеечкин. — Что ж, значит, срочно в Спросонск!

Помощники его как один встали и шагнули к двери. За ними поспешили Копеечкин, на ходу закрывая папку, и… Сватов, сказавший: «Я с вами!» — раньше, чем успел подумать, действительно ли ему это так надо.

— Ценю вашу помощь, но, право, нет необходимости…

— Есть! — возразил городничий. — Призрак Свинтудоева находился под моей ответственностью.

— Понимаю, — кивнул столичный сыщик. — Что ж, приятно встретить разумного, так высоко ставящего долг. Что ж, едемте!

Предупредив подчиненных, что отправляется по срочному делу в Спросонск, городничий поинтересовался у Копеечкина:

— Вы давеча сказали, Пуляй Белосветович, что, получив мое сообщение, не сразу смогли приехать. Как же вам удалось столь быстро до наших краев добраться?

— Скоро увидите.

«Звезда сыска, — мысленно проворчал Сватов. — Нет чтобы по-простому сказать…»

ГЛАВА 9,

в которой звучит печальная история Шепчущего моста, а в небе над Спросонском появляется удивительное средство воздухоплавания

Фонарь с бутылью-ловушкой Сударый перенес на второй этаж, в гостиную. Потом Переплет пошел спать, Вереда открыла учебники, а Сударый с Персефонием взялись за рутинную научную работу — сделанные утром снимки следовало всесторонне изучить и описать по всем правилам. Однако мысли, что и неудивительно, были заняты Ухокусаем. Переплет так и не смог толком заснуть, ворочаясь в своем закуте, Вереда по нескольку раз перечитывала одни и те же параграфы и потом обнаруживала, что решительно ничего не может вспомнить из их содержания. Даже Персефоний был несколько рассеян, а Сударый, занося в журнал наблюдений параметры изображений, так часто путал графы, что пришлось вырвать лист и переписывать заново.

Совещание составилось как-то само собой. Переплет, чувствуя, что заснуть ему сегодня не суждено, отправился побродить по дому. В гостиной постоял, пристально глядя на Ухокусая, по-прежнему сохранявшего вид фонаря. Хотя от подобного облика трудно ожидать внешнего проявления каких-то эмоций, у домового сложилось впечатление, что предметный призрак тоже рассматривает его, без особой приязни, внимательно, но вежливо; что, более того, он хочет что-то сказать, но ждет, чтобы к нему обратились.

Однако разговаривать с фонарями Переплет не собирался, тем более с такими фонарями, которые отводят глаза, притворяются любой вещью по своему вкусу и грызут уши честных разумных.

Переплет решительно направился в лабораторию.

— Непеняй Зазеркальевич, извиняйте, если от дела отрываю, только надо нам с вами поговорить.

Едва Сударый поднял голову от записей, отворилась дверь и вошла Вереда:

— Непеняй Зазеркальевич, вы не очень заняты? Я тут подумала…

— И все мы, конечно, об одном и том же, — улыбнулся Сударый. — Говорите. Кто начнет?

— Первым скажу я, — заявил Переплет. — В полицию надо Ухокусая определить…

— Я против, — быстро сказал Персефоний.

— Это почему? А, понятно, — важно кивнул домовой. — Ты у нас полицию вообще на дух не переносишь.

— Отчего же, переношу, если надо. Только Ухокусаю в полиции делать нечего. Наш закон предметных призраков не учитывает, так что ничего с ним полицейские поделать не смогут. Он для них юридически не существует.

— Это уж проблема полиции, не наша, — отмел возражение Переплет, стоя посреди лаборатории и уперев руки в боки. — А я так себе мыслю. Все, что тут про него было говорено, это слова и домыслы. А точно одно: он кусатель и беззаконщик. Ну так и законом ему, шельмецу, по загривку! Пускай те, кому оно по службе положено, закон для него приискивают. Это их дело, не наше.

— Тут не крючкотворством надо заниматься, — сказал Персефоний, — не под статью подводить, а разобраться сперва, кто он такой, Ухокусай, какие законы к нему вообще применимы. Мое мнение такое: его надо отнести в Дом-с-привидениями. Он хоть и предметный, а все-таки призрак, значит, проходит по ведомству фантомов. Они могут сами решить, кем считать Ухокусая, могут обратиться к ученым — случай-то неординарный…

Переплет уступать не собирался:

— Эту волынку можно долго тянуть. А ну, покуда ученые гадать будут, у Ухокусая терпение выйдет? Сам же говорил, что рано или поздно сорвется он. Нет, тут по всей строгости закона нужно. Уши-то кусаны? Кусаны. Страх наведен? Наведен. Должен же кто-то отвечать…

— А почему именно Ухокусай? — не сдержалась Вереда. — Про Князя Мертвых вы забыли? Вот кто отвечать должен. Какое он право имел свои проклятия накладывать? Нужно в министерство писать, пускай сперва с этим Князем разберутся. Я что-то не слышала, чтобы в какой-нибудь цивилизованной стране проклятия считались законными. Вот увидите, прижмут его и как миленького заставят все поснимать, что наложил!